Последнее искушение свободой

Лиза же, увидев меня в таком расположении духа, глядя на меня с мнимым укором, покачала головой, как бы говоря: «Не слишком ли вы, беззаботны сегодня. С таким настроением весьма опасно приходить на работу». Да и опоздать немало вероятно… Но я-то вижу, что и она тоже пребывает в таком же расположении духа, и безмолвно отвечаю ей в том же ключе: «А вы? Почему так светитесь с утра?». На что последовал её удивлённый ответ: «А вы, главный виновник, разве не в курсе?».

Я уже было хотел ответить, что думаю про этот её курс, как вдруг его подкорректировала, хлынувшая к автобусу, масса людей, не дав мне этого сделать. Что ж, покорившись судьбе, я последовал вслед за всеми по направлению посадки. Но и это, так же как и отдавленные ноги, не смогли нарушить моё стойкое благодушие.

По своему прибытию на своё рабочее место, мы с Лизой решили, что наша тайна для своей сохранности требует от нас проявления всех наших недюжинных конспирологических способностей, но в виду того, что мы были с ними знакомы разве что понаслышке, то мы остановились на программе-минимум, или другими словами говоря, решили минимизировать наше общение. Ну а если же всё-таки этого нельзя будет избежать в виду организационных вопросов, то будем делать скучный вид и придавать словам официальность.

Но кого мы хотим обмануть? Наверное, прежде всего – себя. Сколько таких конспираторов уже пыталось обмануть судьбу! Но как бы ты не гримасничал, не изменял себе, выказывая свою бесстрастность – разве в твоей власти потушить блеск её глаз, так ярко вспыхивающий при всяком твоём появлении. «Эх, наивные влюблённые», – потирая руки, который раз повторяет Амур, намечая для себя новую жертву. И что интересно, сегодня почему-то возникло столько организационных вопросов, требующих срочного моего личного участия, что Лиза только и успевала ко мне забегать на ковёр (Что-то, звучит это как-то двусмысленно, так что спешу успокоить чересчур впечатлительных личностей, мы не выходили из рамок приличий).

И как только она закрывала за собой дверь, как сразу же организационно и даже чуточку официально, требовала от меня поцелуя, а иногда даже, пропуская этот ритуал, без всякого предупреждения ставила на мне свою рабочую визу. Но потом мы замечали, что вдруг подверглись групповому гипнозу, и в результате чего забыли, зачем я её вызывал, а она не помнила, зачем приходила. И дабы рассеять эти гипнотические чары – она уходила к себе, а я оставался и пытался настроиться на рабочий лад. Но через пять минут телефон Лизы по внутренней связи сообщал ей моим голосом: «Попрошу вас зайти в мой кабинет. Дело не требует отлагательств», – и Лиза, не выказывая волнения, с внешним безразличием взяв стопку бумаг, твёрдым шагом идёт снова ко мне, где история вновь повторялась по кругу.

Но и Лиза не осталась в долгу, мне казалось, что в её в голову встроен датчик движения взгляда, настроенный на меня, и я знал, что только стоит мне посмотреть в её сторону, то она будет смотреть на меня.

– Вас к себе мисс-Любовь вызывает, – неожиданно сообщила мне по телефону Лиза.

Я, в принципе, ещё с утра ожидал этого, но благодаря кое-кому – совсем забыл об этом. Когда я уже находился на полпути к мисс-Любовь, то этот кое-кто, не имея возможности задать голосовой вопрос с помощью лицевых средств выразительности, попытался вопросить меня: «Ну, что? Как думаешь, зачем вызывает?». На это я, показывая, что не имею понятия, на ходу пожимаю плечами. Надо сказать, что прибегнув к мимике для выражения своих эмоций и частично пользуясь ею в плане общения, Лиза достигла весьма существенных успехов, и все её немости, я уже понимаю с полунима (или мима?), в общем, не важно, вы и так поняли с полуслова. И, несмотря на то, что мим – слово мужского рода, но и женская немая выразительность, хоть и не такая пластичная, но между тем, обладает своими специфическими прелестями.

– А, Ник, заходите, – сидя в кресле, произнесла мисс-Любовь. Я же, присев на предложенное место, стал ждать дальнейших вопросов. А почему, собственно, вызываемый в кабинет начальника, в основном ждёт для себя там каверзных вопросов? «Но почему сразу же каверзных?!», – возмутится какой-нибудь вышестоящий начальник, – «Надо говорить по делу! Правильно, я говорю?». «Да, конечно», – отвечу я. – «Да и вообще, мы не только вопрошаем, но и ещё чаще совместно решаем и обсуждаем разные необходимые рабочие моменты, а иногда даже и награждаем». – «Вот как?», – обозначит своё видение он. – «Да, да, я согласен!», – не имея полномочий, вторю я ему, высокопоставленному начальнику… Но всё же ты, даже не имея причин на это, приближаясь к большому кабинету, чувствуешь в себе какой-то потаенный страх, взявшийся, не зная откуда. Так и слышишь громогласный возглас, вопрошающий: «А ты достоин называться человеком?». И ведь казалось бы – лёгкий вопрос, но ты не готов сразу на него ответить и, задумавшись, только спустя жизнь и пробуешь дать ответ. Но не все думают и многие сразу спешат дать свой исчерпывающий ответ на этот вопрос и, получается, как в пословице – поспешишь, людей насмешишь.

Но в данный момент, я уже предположительно знал, о чём собирается вести речь мисс-Любовь. При этом мне всё же было любопытно, каким образом она будет вести себя, зная, в каком направлении движется её мысль. Наверное, также поступил и Год, дав человеку дар свободы, для того чтобы не слишком скучать, наблюдая за ним, зная его итоговость. Хотя окончательный итог, в принципе, предугадать несложно, если думать, что смерть – это финишный итог всего, а не промежуточная стадия в жизни организма. В общем-то, Год, в первую очередь, сам был подвержен любопытству и, наверное, поэтому и не стерпел намека Денницы на это его качество, выслав Адама с Евой. Хотя… Разве образ и подобие не распространяется и на некоторые личностные характеристики человека? Что-то я не уверен в обратном.

– У тебя сегодня, что запланировано? – начала она.

– Да вот, сразу же после вас иду проводить собеседование.

– Понятно. Ну и что там, у вас? Стратегический резерв уже подготовили?

– Частично.

– Эх, мне бы повыбирать, – потянувшись в кресле, мечтательно сказала она.

– Разве вам есть на что жаловаться?

– Ты совсем не знаешь женщин. Жаловать и жаловаться – это наша прерогатива.

– Не поспоришь, – согласился я.

– Ещё бы, но дело в другом. Может ты слышал, в нашем северном отделении намечается посвященная годовщине её открытия презентация, с последующими светскими мероприятиями. – Риторически спросила она меня. – И вот наше отделение направляет туда от каждого отдела по два человека. Так вот, насчёт нашего отдела. Одним из двух, ты уже, наверное, понял, кто будет? (Я бы не был столь уверен насчёт вас, когда, как насчёт другого, могу сказать – судьба уже точно определилась). Так вот, давай соберемся с тобой, к примеру, завтра, возьмём личные дела сотрудников и взвешенно разберемся, кого презентовать этой поездкой. (Мне же представилась несколько иная картина, имеющая другую интерпретацию её речи: «Давай возьмём с тобой бутылочку хорошего красного вина, устроимся удобно на диване и, уже после того, как последняя капля вина, стекая с моих губ упадёт в углубление декольте – я тебе презентую себя, и главной наградой будет то, чем обладает женщина). Видишь ли, руководство нынче озаботилось демократичностью и того же требует от нас. Начальство хочет, чтобы мы подошли к процессу с этих позиций и, согласно им, выбрали заслуживающего того кандидата. Всё понятно? – вывела меня из транса она.

– Да, конечно, – очнувшись, сказал я.

– Ну, тогда это всё, – закончила она.

Я же, закрывая дверь её кабинета, подумал, что мне стоит держаться с мисс-Любовь более осторожно. Кроме этих заманчивых предложений, передо мной стояла ещё одна дилемма, которая через Лизу, в данный момент, с вопросительным выражением лица безмолвно спрашивала меня: «Ну, что там?». А я же, подлец, проигнорировал её и, только вновь пожав плечами, проследовал к себе. Но разве может успокоиться женский организм, когда он вопрошает и не получает ответа? Да ни за что на свете! И вот Лиза, погрозив кулачком кому-то невидимому (всего вероятнее, моему воображаемому изображению), хватает трубку телефона и, не забывая конспирироваться, говорит вслух: «Да, поняла. Сейчас заберу бумаги и зайду». Но, при этом забывая, что если вам звонят, то должен вначале раздаться телефонный звонок. Но разве у неё сейчас есть время на эти нюансы. Что при этом абонент отвечает Лизе – только ей известно, но мы-то знаем, что он отвечает ей своим привычным гудком. Но он и не может ответить иначе, если вы не набираете номер абонента.

Не успел я зайти в кабинет, как вслед за мной ворвалась Лиза и, встав в позу, заявила.

– И как это понимать?

– Что, именно, – не понимая, ответил я.

– Я вас спрашиваю, а в ответ – тишина.

– Я не молчу и, если слышала, ответил: «Что, именно».

– Мне тут не надо уши заговаривать. Я тебя в коридоре спросила, а ты не ответил.

– Так… Я не слышал, – наивно проговорил я, отчего Лиза даже на мгновение потеряла дар речи и только, изумленно закатив глаза, смогла воскликнуть:

– Что-что?

Я в свою очередь, решив, что хватит её мучить, подошёл к ней и со словами:

– Извини, я просто задумался, – затем попытался её обнять. На что она, деланно отбиваясь, выразила своё негодование.

– Все вы такие.

На что можно же было, конечно, найти удачный парирующий ответ и попытаться выяснить имена этих всех (в особенности – таких), но Лиза постепенно сдалась, прильнув ко мне, и я вслед за ней – тоже сдался.

– Так зачем тебя вызывали? – Не забыв причины своего визита, спросила Лиза.

– А вот мне помнится, ещё неделю назад вас не интересовали такие вопросы, – иронично ответил я.

– А кто это вам сказал, молодой человек, – снова встав в позу, сурьезно спросила Лиза.

– А вы не знаете? Да, неужели!

– Да, да, – покачивая головой, говорит Лиза.

– И с какого момента?

– С самого первого.

– Да неужели?

– Ужели.

– Ого!!!

…

Что сказать, таковы все влюбленные, говорящие междометьями и понимающие друг друга с полуслова, и заканчивающие свои диалоги уже без слов. Так что если построить геометрический план диалога влюбленных, то всегда получается обратная пирамида, и уже со временем она размывается и приобретает черты других гео-фигур.

Когда же стадия многоточия была преодолена, Лиза, решив, что функция параболы всё же более точно отражает их перепалку, продолжила незаконченный, как ей казалось, разговор.

– Я уже полчаса, как с тобой здесь лясы точу, но так внятного ответа и не услышала.

– Вот оно как… А я-то, дурак, думал, что вы вкусовые рецепторы языка проверяете.

– Ну, перестань дурачиться! Давай, рассказывай, а то мне уже пора идти.

– А теперь, я не понял – почему ты так интересуешься. Думаешь, мне наша мисс сообщила: кто поедет, а ты уже со своими наперсницами ставки сделала.

– Ну, что-то в этом роде.

– Спешу тебя разочаровать. Она этого вопроса даже не касалась.

– Что? – разочаровано, не веря, ответила Лиза.

– Вот так.

– И что, даже ни полслова?

– В полслова я никому кроме тебя не позволяю с собою общаться, – строго заверил я её. Лиза же, сказав: «Вот это правильно», – одарила меня ещё той половинкой слова, которая не выговаривается, и отправилась к себе.

Но чёрт, я совсем заболтался, а меня уже давно ждут на собеседовании, вспомнил я, и собравшись, рванул туда.

Пройдя все замысловатые лестничные переходы, я, как и думал, прибыл с опозданием. Зайдя в кабинет для наблюдений, я застал всех в ней. Ожидая, что Наставник выразит своё неудовольствие по поводу моего опоздания, я уже приготовил пару веских оправдательных причин для этого, но Наставнику было не до этого, и мне пришлось отложить до лучших времен свои заготовленные отговорки.

– А, вот и ты. Давай, присоединяйся, а то самое интересное пропустишь. – Заметив меня, только и сказал Наставник.

Чем же так увлеченно была занята вся наша коллегиальная компания? А она изрядно потешалась, наблюдая за тем, что делается в зале для собеседования. При этом они не ограничились только зрелищами, а в качестве хлеба использовали гамбургеры с напитками. Прежде чем я обратился взором в окно, Наставник ввёл меня в курс дела. Да, кстати, нужно упомянуть о том, что с сегодняшнего дня он решил уже дать нам возможность самим везти собеседование, причём делая упор на стрессовое проведение собеседования. Встряска и нам не помешает, по его словам. И пока меня не было, Макс с Антоном принялись за это дело.

У Наставника хоть и были свои наметки по поводу ведения этого интервьюирования, но на прошлом собеседовании, когда мы с ним стояли у окна, он попробовал его открыть, то обнаружилась невозможность этого сделать, – хотя при этом на окнах имелись какие-то, как казалось, предназначенные для этого ручки, – и это навело его на мысль. И Наставник, решив дать слово импровизации, предложил использовать в собеседовании этот фактор закрытости окон. Зная это, Макс и Антон, впустив очередного кандидата на собеседование и, игнорируя его, не торопились вступить с ним в разговор. Затем не важно кто из них выходил, а оставшийся, выждав некоторое время, обращаясь к кандидату: «Что-то сегодня жарко. Я сейчас выйду на минутку, а вы, если вас не затруднит, откройте окно. Пусть комната проветриться», – выходит из кабинета, и окольным путём прибывает сюда, чтобы вдоволь по наслаждаться последующим представлением.

А что же наш кандидат? Он идёт к окну и, не чувствуя подвоха, пытается его открыть. Но к его удивлению – это ему не удаётся. Поначалу, он озирается по сторонам, как бы ища поддержки, но от кого её можно ждать в пустом кабинете, и только аквариумная рыбка безмолвно наблюдает за ним. Что дальше? Наш кандидат внимательно осматривает эту, чёрт знает, зачем здесь прикрученную ручку. И, не поняв конструктивные особенности этого окна и прилепленной к нему ручки, решает положиться на свои мускульные силы. Но и из этого у него ничего не получается, и в итоге мы видим только вспотевшего и покрасневшего от натуги кандидата. Правда, особо усердные умудряются при этом что-нибудь разодрать на себе и в кровь разбить пальцы рук.

В другой бы раз и в другом месте – для наших кандидатов первая же неудачная попытка открыть окно стала бы и последней, но здесь царит чужая воля, и каждый про себя думает, что от того, как он справиться с этой задачей, может зависеть его судьба, что, в принципе, не так уж и далеко от истины, только вот прямая дорога, не всегда бывает верной. И вот наши кандидаты стоят и всё упорствуют в своих сомнениях. А что же мы? А наш отдел наблюдает и покатывается со смеху. «Люблю, когда можно совместить приятное с полезным», – замечает Наставник, обращаясь к нам, но если все утвердительно поддакивают, то у меня (отчего-то!) это представление не вызывает восторга. Замечая это, Наставник, уже обращается ко мне:

– А у вас, как всегда, особое мнение. Но сегодня я не имею желание спорить и спускаю ситуацию на тормозах, – заявляет он, – просто не то настроение.

Но Наставника отвлекли позывные возгласы Антона: «Смотрите, он двигает стул. Ха-ха! Сейчас он нам покажет». Мы с Наставником обращаем свой взгляд в окно и, действительно видим, как крепкий молодец, взгромоздившись на стул, напрягшись со всей своей дури, пытается свернуть ручку окна. При этом он со всей силы сомкнул от усилий свои глаза, думая с помощью этого придать дополнительное усилие своим рукам. Но и этих двух дополнительных клапанов, как оказывается, недостаточно, чтобы сдвинуть гору, и наш герой с ненавистью ко всем предметам архитектурного ансамбля отстраняется от окна, чтобы отдышаться и, набравшись сил, осуществить ещё одну попытку.

– Тринадцатый подвиг Геракла, – заливается смехом Макс.

– Точно, – поддакивает Антон, – надо, пожалуй, в следующий раз взять с собой попкорн и газводы. А то как-то не комильфо.

– По мне-то лучше пиццы заказать, – в свою очередь ответил Макс.

– Можно и так, – ответил Антон, – ну, а если добавить музыкального сопровождения – то вообще, будет класс.

– Да, точно! Чего-нибудь типа Benny Benassi «Satisfaction».

– Ну, со стулом он выглядел куда эффектней Джексона, – ответил Антон.

– Ну, теперь наш выход. Давай, Ник, пошли, пока он там всё нам не вывернул, – обратился ко мне Наставник, и я, не совсем понимая, в чём дело, последовал за ним.

И вот мы с Наставником входим в зал, и перед нами предстает картина, которую бы одни, в зависимости от их видения окружающего, назвали бы эпично: «Несломленное упорство»; другие же, с ироничным взглядом на жизнь, прозвали несколько неэтично: «Заставь дурака богу молиться». Но, как бы то ни было – окно всё также не поддавалось, а наш кандидат уже себе лоб разбил.

– И что же вы здесь делаете? – последовал грозный вопрос Наставника.

Кандидат и так уже растерял всю свою уверенность, а тут ещё его и спрашивают о чём-то. И он, в недоумении только и смог пролепетать:

– Я… Тут… Это…

– Да я вижу, что вы тут самовольничаете. – Сказал Наставник и, подойдя к нему поближе, спросил, – А вы, собственно, кто такой?

Наш кандидат уже совсем растерялся и только мог делать, как издавать бессвязные звуки.

– Я, это… Они попросили… Я пытался, но оно – никак!

– Ну вы, я смотрю, мастер говорить. Так что я, как там вас… А, это… Попрошу освободить помещение. Здесь будет проводиться собеседование. Услышав последнее слово, наш герой сумел-таки собраться и выпалил:

– Но меня и вызвали сюда за этим.

– И кто же, интересно, вас вызвал? Если тот, кто имел на это право, то он сейчас находится перед вами.

Наш оппонент вновь растерялся и опять невнятно попытался объяснить ситуацию.

– Но меня вызвали. Здесь сидели двое. И я подумал…

– Вон оно как… И что эти двое вам сказали?

Лицо кандидата приняло вид лихорадочной рассудительности, которая выдала следующее:

– Они попросили меня открыть окно.

– И вы сразу ринулись выполнять их просьбу.

– Да, – почесывая затылок, ответил кандидат.

– Ну, раз вы такой исполнительный, то я попрошу вас очистить помещение, – сказал Наставник и направился к столу.

– Но… Я… – попытался, было как-то исправить ситуацию кандидат, но Наставник своей фразой: «Всё, собеседование закончено», – навсегда закрыл ему двери сюда.

Проводив взглядом кандидата до дверей, я посмотрел на Наставника, который в свою очередь смотрел на меня.

– Что-то не нравится? – спросил он меня.

– А разве здесь что-то может нравиться? Там, за стенкой, я это всё было принял за ребячество взрослых дядек, но это совсем не ребячество.

– И что же это?

– Вам виднее.

– Значит, по-твоему, я преступил какую-то черту, отделяющую хорошие поступки от плохих. А кто спрашивается, эту самую черту прочертил? Кто взял на себя право ограничивать нашу свободу действий, проведя эти границы нравственного, которые крепятся на их понимании мира? И что теперь выходит? А именно то, что согласно их мнению, всякий выход за пределы их понимания – есть преступление. По мне так, всякое ограничение свободы – есть преступление. И пусть я буду безнравственен по мнению нравственников, но я никогда не пойду на преступление по отношению к себе, ограничивая себя. Так что – никогда не бойся выйти за пределы понимания других людей, это всего лишь их данность, ограниченная их бытием.

– Ну, а как же насчёт ваших ограничительных границ.

– Лучше тебе не знать, – с какой-то скрытой угрозой прохрипел он, но потом, осознав, что ляпнул что-то не то, добавил. – Да разве я сам знаю?

Затем он поднялся и, подойдя к двери, открыл её и, посмотрев кто на очереди (хотя он, наверное, и так знал, но ему, видимо, захотелось пройтись), повернулся ко мне и сказал:

– Сейчас у нас будет молодая леди. Так что предложим мы ей… – Наставник задумчиво посмотрел на меня.

– Я думаю, вам видней. – Вставил я.

– Что? На окно намекаешь? – решил разрядить обстановку он.

– А почему бы и нет. Разве для вас есть разница?

– Не поверишь – есть! Ведь женский пол требует от нас особого подхода, так что физические задачи мы оставим для мужчин, а для женщин – оставим логику, в которой они непредсказуемы и тем интересны.

– В этом я с вами соглашусь.

– Ну, тогда дорогу молодым. Зови её, – сказал мне Наставник.

Что и было мною сделано. Вошедшая молодая девушка (надо бы уже забыть про это прилагательное, ведь немолодых и не было)… Так вот, эта девушка, приняв приглашение, после предварительного церемониала предстала перед нами во всей своей красе (она была великолепна).

Как всё-таки наши телефонные агенты смогли только по голосу определить внешние данные соискательницы? Ведь это практически невозможно. Ведь скольких людей ждало разочарование после того, как они видели в живую обладательницу чарующего голоса, ради которого они, забыв всё на свете, были готовы рвануть с ней хоть на край земли.

Видимо, и Одиссей, описывая сирен, слегка прилегендарил (что было одной из его основных характеристик), и дабы выказать себя столь отважным воином, взял и описал сирен подобным образом: мол, они своим коварным пением заманивали героев Эллады и коварно их губили. Но дело в том, что никто не знал, что с ними дальше случалось, ведь свидетели не выживали. Что сказать, конечно, сирены несли в себе опасность, но только не с той стороны, с какой рассказал нам Одиссей, воспользовавшись гласом слепого Гомера. Который, быть может, и потерял своё зрение, увидев вблизи этих страшил-сирен. («О, боже, свет мне больше не мил», – так и слышаться вопли Гомера). Ведь никогда не признается герой Эллады, что его товарищи погибли от разрыва сердца при виде несоответствия слышимого и видимого. Лучше он погибнет, по версии Одиссея, от коварства тех самых красавиц сирен-чудовищ, чем от страхолюдности настоящей сирены.

– Знаете, мы не хотим делать ни для кого никаких исключение, и я хочу, чтобы вы все это поняли. Я это говорю, потому что сегодняшние мои вопросы к вам, могут показаться для вас несколько странными, и в связи с чем, вы можете заподозрить нас в чересчур индивидуальном подходе, – одним залпом выпалил Наставник.

– Я, честно сказать, не совсем поняла, что вы мне сказали, – с улыбкой вымолвила Краса.

– Ну и ладно, – расплылся в улыбке Наставник. – А скажите, вот предположим, что мы с коллегой (причем, каждый из нас по отдельности) предлагаем вам работу, – Наставник кивнул в мою сторону, – сопоставимую по своим качественным и зарплатным характеристикам. Чьё бы вы предложение приняли?

– А отвечать надо при всех, или каждому на ушко? – спросила она.

– На ушко, конечно, более соблазнительно, но вот какая дурацкая задача – в ней непременно нужна гласность. – Ответил с сожалением Наставник.

– А работа в каком районе находится? – спросила она.

– В одном и том же.

– А транспортом обеспечите?

– Ну, конечно, – ответил Наставник. Тут решил вмешаться я и заметил, – Ну, я ещё точно не могу сказать.

– А я говорю – сможет, – вставляет Наставник.

– Ну ладно, – соглашаюсь я.

– А можно более подробно узнать про работу, – наивно спрашивает она.

Тут Наставник понимает, что с ним играют, и говорит:

– Так, я вас понял… Но давайте – серьёзно. Мне нужен ответ и желательно обоснованный.

– Так этот алгоритм известен всем. Но если вам интересно – то я расскажу. Я так вижу, здесь проблема выбора заключается в вас. Молодой или старый. Какой начальник лучше? Если они будут оба приставать – то молодой лучше, но если при этом старый менее жадный – то, пожалуй, это очко на его счёт. Опять же, остаётся невыясненным семейное положение обоих. Если допустим оба женаты – то перспективы на серьёзность в обоих случаях туманны. В обратном же случае, старый скорее вдовец, но возможно обременен детьми, желающих его наследства – то ситуация в принципе перспективная, но требующая силовых усилий. Молодой, в принципе, устраивает, но всё опять же зависит от его ветреных качеств. Опять же состоятельность обоих в наше время не зависит от возраста, так что молодой – может быть более состоятельным в денежном эквиваленте, чем старый, а старый – более состоятельным в постели, чем молодой. Что же ещё? – задумалась она. – В принципе, можно поработать и на двух господ, – закончила свою математическую задачку Краса.

– Ну-ну, – пробормотал Наставник, – но вы не учли нулевой вариант.

– Ну, только разве для галочки, просто мне не хотелось попросту тратить время. – Сказала Краса.

Наставник же облокотился на стул и сказал, – Ну что, вижу вы умеете анализировать, и со счётом у вас всё в порядке. Значит, по-вашему, начальник-мужчина куда более привлекательнее, чем начальник-женщина?

– Хотите услышать ещё один алгоритм?

– Так у вас на все случаи есть свои, так называемые, поведенческие алгоритмы?

– А как же иначе. В век технического прогресса, нужно быть начеку, и учитывать все современные тенденции, – ответила она.