Алхимия и амбивалентность любви-2

А Лари, что за циничная личность, и не собирается уходить от прямого ответа, он всё как есть говорит.

– Мы для начала возьмём её на испуг. – Кладя обратно взятый камешек, говорит Лари, беря с лотка самый массивный камень, которым точно прибить можно, не говоря уже о том, чтобы испугать. – Пусть она сама откажется от притязаний на твоё я.

– А если она откажется? – с нервным придыханием спрашивает Андрей.

– Тогда…– не договаривает скорей, чем сбивается с мысли Лари, задумавшись. Затем он вновь берёт слово, – тогда, – и опять замолкает, нагнетая тем самым тревожность и испуг на Андрея. Затем он разворачивается и идёт к тем столикам с инструментариями, и после некоторого колебания, как это решил думать Андрей по его движениям плеч, сжимающихся в рассуждениях и сомнении, он всё-таки останавливает свой выбор на одном из лотков, берёт его и возвращается с ним к столику с Андреем. Здесь он ставит этот лоток на столик перед Андреем, делящего свой взгляд между ним и тем, что спрятано на лотке под покрывалом. Выдерживает внимательно-вопросительную к Андрею паузу: «Так что, открывать или нет?». Где Андрей, весь в себе оцепеневший, и не смог бы дать тому разумного ответа. И… поэтому принимать решение насчёт этого лотка остаётся ему.

И Лари открывает покрывало тайны этого лотка. Откуда на Андрея смотрят различной размерности молоточки.

И Андрей ничего другого сейчас не может сделать, как только повториться. – И зачем они?

– Молоток это всегда рычаг. – Говорит Лари. – Что недостижимо сделать руками человеческими, то довершается этим рычагом.

– Не слишком ли это большой рычаг? – беря в руки самый большой молоточек, задаётся вопросом Андрей.

– Любой случай предусматривает крайний случай. – С холодной монотонностью, свойственной безнадежности, проговорил Лари.

– И что это за крайний случай? – посмотрев снизу вверх на Лари, спросил Андрей весь вдруг став белый.

– А разве вы не догадались? – вопросом на вопрос отвечает Лари, через прищур смотря на Андрея.

– А где орбитокласт? – не сводя своего взгляда с Лари, спрашивает Андрей, роняя молоток.

– Вам знаком этот инструмент? – почему-то с усмешкой задаётся этим вопросом Лари. – Позвольте поинтересоваться, откуда?

– Не знаю. – Как-то уж очень искренне растерялся в этом своём ответе Андрей, что не поверить ему было совершенно не возможно. И Лари ему поверил.

– И я пока что не знаю. – Говорит Лари. – Но поверьте. Он найдётся, когда потребуется.

– Так вы предлагаете убийство через лоботомию? – с нервным придыханием спрашивает Андрей.

– А вы как думали? – следует ответ Лари.

– А разве нет другого варианта? – вопрошает Андрей.

– Ищите. Это последний выход. Когда будут исчерпаны все остальные варианты. – Отвечает Лари, закрывая молотки покрывалом, при этом оставляя в руке самый из них маленький. Что указывает на то, что у Лари со своей стороны есть предложение. О чём, кивая в сторону этого молоточка, так спрашивает его Андрей. – Вы что-то хотите мне предложить?

– Попытайтесь её не слышать. – Говорит Лари, вручая молоточек Андрею.

– Но каким образом. Это невозможно. – Андрей начинает дёргаться и волноваться в ответ на это предложение Лари. Кто, между прочим, всего лишь сторонний наблюдатель, и даже не психолог, чтобы на него так полностью рассчитывать. И он может только предложить путь для вашего излечения, а во всё остальное находится в ваших руках.

– А вы как только вам станет невыносимо сдерживать в себе эмоциональную неприступность, стучите этим молоточком себе под чашечку коленки, таким образом показывая всем сторонам этого конфликта, что всё это всего лишь нервные рефлексы, а не что-то там в вашей голове такое антагонистичное вам засело. – Что и говорить, а легко сказать всё это Лари, тогда как сделать всё это неимоверно трудно. И Андрей смотрит на скрытые покрывалом другие молоточки, и даёт понять Лари, что ему бы хотелось рассмотреть, что из себя представляют другие варианты решения его проблемы рассеянной двуличности.

И хотя большая размерность других молоточков предполагает более сложные пути решения поставленной Андреем перед собой проблемы (в сфере подмятия под себя всех жизненных структур жизни юриспруденцией только так может быть описана вставшая перед Андреем медицинская проблема, которую он не отрицает как в его эпикризе всё это пишется), Андрей, всё же чувствуя в себе беспомощность в деле своего противостояния с тем в себе, что он подло назвал разфукосировкой своей личности, держа в уме тот страшный инструмент для лоботомии, самого последнего решения, до которого он надеется, что никогда не дойдёт дело, решает, была, не была, и надо рассмотреть другие варианты путей решения свей проблемы.

– Говорите, что каждый из них значит. – Говорит Андрей, требовательно смотря на Лари.

– Как хотите. – С наигранным неудовольствием говорит Лари, вновь снимая клеёнчатое покрывало с молоточков. После чего обводит их взглядом, и положив указательный палец на первый из них по порядку возрастания, начинает описывать их значения.

– Этот, – говорит Лари, смотря на Андрея, – отвечает за прибитие в тебе своего самого высшего, непреклонного ни перед чьим мнением значения. Так называемого апломбического снобизма.

– Что это значит? – ни черта не понял Андрей, кроме того, что Лари пытается ему голову заморочить.

– Ты будешь никого кроме себя не слышать. – Даёт ответ Лари.

– Мне что, придётся оглохнуть? – с тревогой косится в сторону молоточка Андрей, даже и не собирающийся идти на такие жертвы в решении своей проблемы. Ему сейчас стукнут в специальную точку этим молоточком и он впадёт в состояние полной автономной тишины и с этого момента его будет только один момент волновать, как бы кого услышать. При этом Лари не понимает сути его проблемы. Его волнует внутренняя проблема, а не внешняя. И он, оглохнув к внешнему миру, всё равно будет слышать своё второе я. Которое с этого момента станет единственным для него источников звуков и собеседником. А это предполагает в сто крат на себя давление со стороны Евы, которая уж точно не преминет всем этим положением воспользоваться, принявшись изо дня в день его пилить тем, что какой он оказывается дурак, раз её не слушал, а послушал какого-то в первый раз вижу типа, который вбил ему в голову какой он самостоятельный, и тем самым зафиксировал его на себя, приведя к полной глухоте к окружающему миру – последнее, что ты услышишь, это мой голос.

– Не совсем так. – Говорит Лари. – В тебе будут задействованы специальные рецепторы, и ты не будешь её с этого момента слышать.

– Что-то я в этом не сильно уверен. – Растерянно говорит Андрей, чувствуя какое-то внутри себя ёрзание и дискомфорт. Что явно связано с Евой, кто может и держит данное ему слово, но её интуиция всегда бдит и получается слышит, какую каверзу тут на её счёт придумали.

– Нужно пробовать. – Говорит Лари. – Тем более это самый мягкий вариант. – Добавляет Лари, покосившись в сторону лотка с другими молоточками, которые собой предполагают более сконцентрировано сложные решения этой психологической проблемы Андрея.

– Тогда будем пробовать. – Склонивши голову перед молоточком в руках Лари, говорит Андрей.

– Можете полностью не вешать голову, – говорит откуда-то сверху Лари, – если она вас любит, ваш защитный купол будет прорван и вы её всё равно услышите. – А вот зачем это, по сути прорех в этом его предложении, озвучил Лари, Андрей и не успел узнать, в момент оглушённый.

*****

Говорят и это подтверждают независимые источники средств доступной для вашего глаза информации, что бег, нет, не на месте, а на стадионе именно в позиционировании против часовой стрелки соответствует действительности и неким спортивным стандартам какой-то там международной ассоциации. А чем она, эта регулирующая и квалифицирующая нашу жизнь ассоциация подтверждает эти свои полномочия (доподлинно неизвестно скажем сразу) и в этом выборе руководствовалась, то уж заявленная ими аргументация этого своего выбора, состоящая из трёх пунктов:

« 1. Человеческое тело из-за сердца немного тяжелее с левой стороны, и при беге против часовой стрелки тело чуть-чуть наклоняется влево, что может быть преимуществом.

У большинства людей доминирует правая рука или нога, поэтому человек, перемещаясь против часовой стрелки, способен лучше управлять своим телом и двигаться быстрее, ведь в таком направлении на виражах более широкие шаги делаются правой ногой.

Кровь проходит по венам слева направо. Движение против часовой стрелки способствует более быстрому перемещению крови из-за центробежной силы, создаваемой во время бега», – звучит как-то только их убеждающе.

Ну а что я? А я не такой человек, что б на ровном месте начинать развивать конфликт, как неврастеник спорить и всем делать вопреки и назло. А я мало заметно для кого из участвующих людей в забеге со своим и за своим здоровьем, совестью и ещё там чем-то, встроился в эту компанию по бегу от сердечнососудистых рисков, которые преследуют людей с малоподвижным образом жизни (это была официальная версия моих утренних пробежек по стадиону) и давай, не спеша думать над тем, сколько мне для поддержания своей физической формы нужно сделать кругов.

И не успел я и одного круга пробежать, как я наталкиваюсь лицом к лицу с человеком с альтернативной точкой зрения на все эти ваши правила. И она, а это была она, и притом очень симпатичная в мою сторону (что это значит, я тогда и сам не понял), никого не собирается слушать, а если она что-то решила для себя, то будет следовать только своему сердцу. И если оно считает, что ему ближе вот такой, против общего движения путь к самому себе (а любой наш шаг, это шаг в сторону себя, и по другому быть не может; даже бег от себя, это бег в свою, трусливую сторону), то она будет идти в ту сторону, в какую её сердце скажет. О чём предельно отчётливо и целеустремлённо она давала понять всем встречным приверженцам ЗОЖа, следуя размашистым шагом сбоку от крайней беговой дорожки, чтобы не создавать хаоса и причин для аварийной ситуации, смотря вам в ваши изумлённые её вызовом вашей природе глаза.

И как не трудно догадаться, то я совершенно забыл обо всём том, что меня до встречи с этой анархисткой волновало, теперь думая только о ней, бывая, что и путаясь в своих ногах. И каждая наша встреча по кругу только усиливала мою мотивацию в этой её непоседливости разобраться и узнать, кто, что и откуда она такая взялась. И я за всем этим и сбился со счёта преодолённых мною кругов. Количество которых, конечно, не могло быть бесконечным, а вот когда и на каком круге я остановлюсь, то это теперь зависело в полной мере от этой удивительной и не выходящей из моей головы анархистки.

И это моё интуитивное предчувствие меня не подвело. И когда на одном из кругов я уже с расстояния своего от неё не такого уж далека её заметил, то она на этот раз не шла мне навстречу, чтобы со мной пересечься на одном из кругов, а она вдруг свернула в сторону рядом с этим местом ей нахождения расположившихся беседок и скамеек для наблюдения за происходящем на стадионе, и подошла к припаркованному к скамейке велосипеду.

– Значит она всё, закончила свою пешеходную пробежку и собирается меня покинуть. – Не сводя с неё своего внимательного взгляда, несколько самонадеянно рассудил я, чуть сбавив скорость своего пробега, чтобы как следует рассмотреть её уход.

А вот в её движениях нет месту вот такой как у меня инфантильности и сверки своих действий с кем-то ещё. А все её действия подчинены её внутренней дисциплинированности и импульсированности, которая очень чётко проявляется в её резких движениях по подходу к велосипеду, где она из каких-то своих внутренних соображений решила снять с себя мешающую ей легко и свободно дышать кофту. А вот такая её порывистость, как это не могу я не видеть, приближаясь по своей беговой дорожке в предельную близость к ней, приводит к тому, что её кофта цепляется за её ухо, и всё бы ничего, но в нём, как опять же мной со стороны выясняется, находился компактный наушник.

Ну и наушник под воздействием такого механического воздействия вылетает из уха этой анархистки и в чём-то, но только по моему сугубо личному мнению авантюристки, и летит под моим немигающим в его сторону взглядом прямо на беговую дорожку передо мной.

Ну а дальше происходит уж совсем невообразимое и затем очень странное. Эта авантюристка, видимо что-то подобное ощутила и осознала эту свою ушную потерю, замерев в одном внимающем к внешним раздражителям положении, находясь головой под кофтой, тогда как я, от кого сейчас всё будущее наших межличностных отношений и целостность этого наушника зависело, набегая на наушник, не сводил своего обзорного зрения с замеревшей в одном положении авантюристки, а своего прямолинейного и немигающего взгляда с самого наушника.

И я так зациклился всем собой и взглядом на этом наушнике, на который я просто обязан и отдать всего себя должен не наступить, что всё это в итоге приводит к тому, что я целенаправленно и как бы намеренно на него наступаю с таким громким и отзывчивым с его стороны хрустом, что замершая в своей кофте на голову авантюристка вздрогнула от этих ни с чем не спутаешь и она догадывается, что подаёт такие трагические звуки сигналов – это её наушник в самый слом и капец раздавили. А кто это сделал и зачем?! То это не трудно выяснить, нужно только стянуть с головы эту подлую кофту, которая никак не снимается, сколько бы она не пыталась её с себя выдернуть, давая возможность мне над всем произошедшим сейчас раздумать. Чего как раз и не произошло.

А я между тем и сам в шоке и в предельном изумлении от того, что обнаружил себя улепётывающим на предельной скорости от этого места происшествия и от своего падения перед лицом этой девушки. Кто меня теперь точно не простит за мою трусость, а не за какой-то там наушник. Но при всём при этом больше всего меня сейчас поражает не это, а не дающая мне покоя и не выходящая из моей головы вопросительная мысль: Догонит она меня на велосипеде или нет?!

И к своему новому до предела потрясению до меня из-за спины доносится ответ на эту мою загадку души.