Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

Глава 8

Несомненно, несколько отстранённая от происходящих на первом плане событий, со своим взглядом со стороны на всё это, но при этом нисколько не страдающая от отсутствия к себе внимания уже с другой стороны.

Большинство из нас, а может и всех до единого, людей с улицы, то есть далёких от большой политики, живущих обыденностью и обиходом своей жизни, который черпается из того, что вокруг нас есть, – будут ли это беляши, или бургеры, то мы не откажемся от них и будем их есть, – и о ком денно и нощно заботится власть предержащая прослойка людей, выскочившая на эти верхи из той же человеческой массы (хотя под влиянием разряженного воздуха и кислородного голодания, там у себя наверху, они иначе думают), не обойдены вниманием средств массовой информации, стоящих на страже интересов людей, заинтересованных в себе и своей власти над думами людей, тех, что с улицы. Где нам, людям с улицы, час от часу и всё равно мало, вдалбливается, внушается и всё в том же информативном, по своему серьёзном духе, мысль о нашей избранности именно тех дорог, которые мы сами и самостоятельно выбираем (чуть ли не по О Генри).

С чем мы редко спорим, не имея обратной связи. Но бывают такие моменты, что так невозможно этого (обратной связи) хочется, что прямо нет сил. А всё потому, что это стереотипное мышление, навязанное нам всеми этими информационными средствами, которые напрочь и куда как чище промывают наши мозги, чем самый обычный, а может даже и не самый обычной порошок, часто нас подводит и не соответствует реальности.

И вот, к примеру, если человек, а в этих делах всегда лучше массовка, но не большая, то тогда два человека, замечены в том, что они не ровно дышат, – нет, не друг к другу, это другой случай, – к какому-нибудь, с дальней стороны человеку (для чего в их арсенале, то есть при себе и в карманах, есть следящие устройства, типа бинокля), то они обязательно (а на этом и настаивают все эти внушённые нам стереотипы) должны спрятаться в кустах или на крыше дома. Чтобы оттуда, не опасаясь быть замеченными, вести наблюдение за объектом слежки, указанным им высоким начальством, если они сотрудники государственных служб, или же на него указано было посредством конверта и вложенной в него фотографии этого, что за невыносимая и противная рожа, которую и бесплатно прибить хочется (но тебе заплатили и ты не столь спешен), если ты нанятый кем-то киллер.

При этом эти люди, ведущие наблюдение за объектом своей слежки, всегда хмуро и достаточно опасно выглядят. Ну и одежда на них подстать этому их занятию, с недовольной и что-то замышляющей рожей следить за человеком со стороны и ничего такого и не подозревающего (а они как трусы, двое на одного и всё из-за кустов), не брендовая, малоприметная, вся замызганная и в грязных каплях в результате такого своего ношения этими типами. Которым и на одежду свою наплевать, они садятся своими плащами, не разбирая куда и как, и, вступая тяжёлыми ботинками прямо в средину луж, а что уж говорить о том, как они относятся и отнесутся в последствии к объекту их наблюдения, как только поступит приказ на его устранение.

И ладно, всё это как бы сходится и отвечает всем тем нашим представлениям о такого рода людях, с тайными замышлениями, мыслями и биноклями в руках (а кто-то и в специальных очках, со встроенной камерой), навязанным нам средствами массовой информации, но вот только в нашем случае фокус заключается в том, что у этих двух граждан подозрительной наружности и в грязных плащах, выявленных нами на одной из крыш малоэтажных домов, по какому-то недоразумению городского архитектора, незамеченного им и в строившегося в ряду многоэтажного великолепия современных примет современного мегаполиса, небоскрёбов, как вскоре выяснится, нет конкретной цели и им было указано полагаться только на самих себя. Что, совершенно не укладывается в привычную схему стереотипа о людях этой таинственной профессии, или же у них хобби такое.

Впрочем, не всё так необъяснимо и невероятно, и эти двое наблюдателей в заплёванных их нетерпением ботинках, всё же не так самостоятельны в своём выборе подходящей цели для своего наблюдения, а им были даны некоторые, уточняющие выбор объекта их слежки инструкции.

– Выберите того, кого посчитаете подходящим для нашего дела, но сильно не увлекайтесь и держитесь в границах приличий и без своих закидонов. А то я вас знаю. Подберите что-то среднее и …Ну вы сами разберётесь. – Вкладывал эти информационные слова в голову наиболее внушающего доверие человека из этой парочки людей, третий человек, хоть и при таком же отношении к своему внешнему виду (он о нём мало заботился), но в нём присутствовала какая-то незримая обстоятельность, которая скрывала этот недостаток его внешнего благообразия со знаком минус. – И да, вот тебе Валтасар, очки со специальным визирующим эффектом. – Подытожил своё напутственное слово этот человек, протягивая футляр с очками в них, тому из этой парочки людей, кто больше вызывал доверие и свою чуточку страха. И этим человеком был, – тем, кто третий, – уже понятно (почему, не объясняется), что Ной Фёдорович (?).

– Очки? – взяв в руки футляр с очками, удивлённо задался вопросом Валтасар, поглядывая на очки, чьи стёкла были в розовом исполнении. – И что с ними не так? – Валтасар задал этот свой следующий вопрос так, как это делают люди, относящиеся с недоверием к техническим устройствам. Которые, быть может, для того и выдуманы, чтобы облегчать людям жизнь, но такие люди, как Валтасар, всю свою сознательную жизнь привыкли полагаться на самого себя и на свои допотопные инструменты, – кулаки и крепкий лоб, – и считают, что все эти технические штуки придуманы лишь с одной целью – отодвинуть в сторону человека. Вот почему он и такие как он люди, сразу воспринимают в штыки всякое техническое новшество, и, не разобравшись, что к чему, – его вопрос, относящийся к очкам, был задан запоздало, уже в спину Ною, – даже не примерив эти очки на свой консервативный нос, убирает их вместе с футляром в карман своего плаща.

Но вот задание получено, как можно понято и Валтасар со своим вечно что-то жующим напарником, Ромычем, заняли собой, как им решилось, наиболее удобную для себя и для своего наблюдения позицию на выше озвученной крыше дома, где подходы с этого участка города к городской площади, видны, как на ладони (это первый плюс этой выгодной позиции), здесь можно спокойно лузгать семечки и плевать кожурки семечек смоченные слюной, на головы прохожим (это закидоны Ромыча, человека смотрящего на окружающих несколько пренебрежительно и с высоты, о которой упоминал всё тот же человек-загадка, Ной), ну и главное, им никто не будет мешать вести наблюдение и спорить. А такие вещи не раз случались между ними, ни смотря на то, что это кажется невероятным, если посмотреть на бесспорный авторитет Валтасара. Но что поделаешь, если Ромыч не отличался особенным благоразумием и за своей жевательной деятельностью забывал и последние толики своего разума. Что вскоре и не замедлило случится.

– Ты видел? – оторвав от глаза стереоскопическую трубу, с наполненным воодушевлением голосом обратился к Ромычу Валтасар.

Ну а Ромыч не спешит идти навстречу Валтасару и переполняться воодушевлением, он человек крепко придерживающийся своих принципов, – ничему не удивляться, или по крайней мере, не спешить удивляться, и смотреть на мир в фокусе своего флегматизма, который почему-то Валтасаром называется пофигизмом (однозначно завидует его выдержке, а по другому и не объяснить). И Ромыч только после небольшой задержки отрывает свой взгляд от своей стереоскопической трубы, с недоумённым взглядом смотрит на Валтасара (ему ещё не хватало сейчас укоризненно пожать плечами, типа, ну и дуб ты Валтасар, а с виду вроде серьёзный человек) и заводит свою унылую шарманку.

– Знаешь, Валентин, – Ромыч обращается к Валтасару по его настоящему имени, которое теперь и нам известно и будет принято к сведению, – я как тебя никогда не понимал, так сдаётся мне, никогда так и не пойму. – Ромыч делает короткую паузу и как бы снисходит до Валентина. – И что я должен, по-твоему, такого удивительного сейчас увидеть? – Ну а Валентин, понятно, что покоробился таким ответом Ромыча. И он вначале насупился, и даже передумал было раскрывать секрет того, что он там, в трубу, увидел. Но видимо желание поделиться увиденным было столь велико, что он не придал значение всем этим словесным вывертам Ромыча (сопляк, что с него возьмёшь) и, кивнув по направлению их наблюдения, сказал. – Какие красотки, прямо одно загляденье.

И хотя Ромыч и без этих подсказок со стороны Валентина прекрасно видел то, на что смотрел, и что всем кому ни лень, и без специальных зрительных устройств открывалось, – их стереоскопические трубы были направлены в сторону одного из фитнесс клубов, а вокруг него, по выходу или входу, всегда немало крутится людей, соответствующей их, за здоровый образ жизни, подтянутой наружности, – он решил не спешить демонстрировать перед Валентином свою дальновидность взгляда и зрения.

– Это я, может быть, и вижу, что неудивительно, учитывая то, куда мы смотрим. – Переполненным занудством голосом, и никак не рассудительностью, заговорил Ромыч. – Но какое это отношение имеет к нашему делу? – повернувшись к Валентину, задался вопросом Ромыч. Валентин просто удивлён, слыша и видя такое непонимание со стороны Ромыча, вроде с виду гораздо его моложе, но рассуждает он, как он будет рассуждать, сидя на лавочке с ходячими трупами, лет через … этак много.

– А самое прямое. – С возмущением на такую ограниченность мысли Ромыча, заявляет Валентин. – Они все, ведь совсем не зря сюда ходят. А с определённой целью. Они ищут для себя идеальные пропорции, чтобы в некотором, не слишком отдалённом будущем, а лучше прямо сейчас, даже не претендовать на роль чьей-то мечты и идеала, а найти для себя подходящий под свой идеал объект своего будущего права на всё, а простыми словами, идеального мужчину. Или как пишут в современных энциклопедиях, где алгоритм нахождения истины зиждется на демократических началах, партнёра. А если они ищут, и мы в тоже время находимся в процессе поиска, – и не важно, что наша цель слегка разнится с их направлением поиска, – то нам, в общем, с ними по пути. – Что и говорить, а Валентин умеет удивлять Ромыча своим погружением в тему (!). Но Ромыч всё равно не желает с ним соглашаться и начинает спорить.

– Но они ищут для себя идеал, как ты сам и заметил, а наш объект поиска не из таких и не должен обладать качествами совершенства. – Вполне обоснованно возразил Ромыч. Валентин в ответ усмехается (это значит, ну ты, Ромыч, меня и уморил своей наивностью) и говорит. – Не спеши (как будто Ромыч когда-то был замечен в подобного рода глупости). К идеалу они быть может и стремятся, да вот получают лишь то, что им будет дано.

Ну а Ромыч и не знает, что на это ответить, он и в самом деле удивлён. При этом он не собирается соглашаться с тем, на что наводят эти рассуждения Валентина – Валентин не всегда полагается на грубую физическую силу, а он, когда ему это вздумается, может положиться и на свой ум. А вот Ромыч не желает полагаться на ум Валентина, он совершенно не уверен в том, что он осилит то, на чём основываются его разумения (ясно, что на грубой физической силе Валентина, которая, и с этим печальным для Ромыча фактом ему приходится считаться, куда развитей, чем у него). Впрочем, Ромыч тоже не без своего ума и он, когда у него подгорит, тоже умеет делать здравые выводы.

– Это я понял. – С незаинтересованным видом говорит Ромыч. – Мне одно не понятно, твой уж больно пристрастный подход к этому делу.

– С чего это ты взял? – оторвавшись от трубы, удивлённо спрашивает Ромыча Валентин.

– Так это не у меня один глаз раскраснелся от давления на него ободка телескопической трубы. – Сказал Ромыч, целенаправленно посмотрев на используемый Валентином для наблюдения глаз. Валентин рефлекторно хватается рукой за правый глаз, действительно покрасневший по кругу, в местах его приложения к трубе, и, усмехнувшись, заявляет. – От тебя, Ромыч, ничего не укроешь. Ха-ха. – Валентин, прослезившись в смехе, что не будет лишним, когда время от времени обращаешься глазом к телескопической трубе (глазу нужна смазка), говорит. – А почему не соединить приятное с полезным, когда к этому подводит сама ситуация.

Ромыч не стал Валентину замечать о том, что он, Валентин, собственно сам и выступил тем исходным кодом, приведших их к этой ситуации, усадив напротив фитнесс клуба, а он только спросил, и в чём тут для него имеется интерес. Да вот так и спросил: И, что для тебя, Валентин, полезное, а что приятное? А то, зная тебя, я могу запросто ошибиться.

Валентин вновь пропустил мимо себя эти заковыристые намёки Ромыча и не пойми на что (вот если бы Валентин понял, на что тот намекает, то Ромычу было бы не до намёков), и с серьёзным видом сказал: «Ты сам прекрасно знаешь. К тому же я экономлю своё время», чем несказанно удивил Ромыча. И совсем не тем, о чём можно было сразу подумать, – то, что Валентин, как оказывается, так прекрасно осведомлён об образовании и уровне знаний Ромыча (оно сравнимо далеко от Валентина), – а Ромыча удивило это утверждение Валентина о некой экономии времени. И Ромыч немедленно не удержался и, соединив в одном вопросе два своих интереса (Ромыч всё-таки не может спустить на тормозах это заявление Валентина о его отличном знании), задаёт Валентину пространно прозвучавший вопрос:

– И как это понимать?

Валентин же в собственном, не пробивном репертуаре, где он не видит в обращённых к нему вопросах Ромыча скрытых подтекстов и посылов, и на непосредственном уровне даёт ответ ему. Правда, сейчас он отвечал с глубокомысленным видом. – Если тебе известно (а вот это был тонкий выпад в адрес образования Ромыча, которое скорей всего, было не на должном уровне), то труд сделал из человека обезья…– Валентин на этом месте сбивается и быстро поправляется, – тьфу ты. Из обезьяны человека. – Ну а Ромыч, когда его вынудят, то он может быть и желчным человеком, вот он и не может не ухватиться за представившуюся возможность уколоть Валентина.

– Я что-то такое слышал, – с не менее глубокомысленным видом, чем у Валентина, говорит Ромыч, – и всегда считал это утверждение спорным. А вот сейчас, когда об этом ты мне сказал, – Ромыч знаково посмотрел на Валентина, чьё внешнее (без)образие, созданное по какой-то странной природной причуде (что она хотела этим выразить и сказать людям, так до сих пор до конца не выяснено), скорее подвергало сомнению этот его тезис, чем давало веру в него, – я в этом совсем неуверен.

На этот раз Валентин не остался равнодушен к сказанному Ромычем в таком указующем тоне, и он строго так спросил с Ромыча. – Это ты на что тут намекаешь?

– И не думал даже. – Со всей возможной беспечностью ответил Ромыч.

– Ну, смотри. – Сказал Валентин и приложился глазом к трубе. Ну а Ромыч вслед за ним приложился к своей. После чего выдерживается пауза, – нужно настроить свой взгляд, затем с фокусированным на наблюдение взглядом посмотреть в этот глазок в большой мир перед собой, а затем, если там, у клуба, появилась достойная внимания цель, начать убеждаться на её счёт в том, что она подходящая или не столь достойная для своего рассмотрения цель, – и Валентин, как и Ромыч, обнаружив вроде как на первый взгляд нельзя списывать со своих счетов цель, – это девушка, совсем недавно вступившая на путь расцвета своей молодости, о чём она видимо решила срочно поделиться с кем-то там знакомым по телефону, который и остановил её у входа в клуб, – говорит Ромычу:

– Так вот, мне достаточно посмотреть на девушку по выходу из этого зала, чтобы всё о ней понять. У неё всё, что мне нужно о ней знать, будет на лице написано.

– Поясни? – одним глазом продолжая следить за той говорливой девушкой, вполне симпатичной, и даже короткая причёска ей была к лицу, а другим глазом посмотрев на Валентина, спросил его Ромыч.

– Лица выходящих оттуда людей, делятся на две основные категории: уставшие и измождённые. Последние мной сразу же бракуются. Они не знакомы с трудом, а мне такие неинтересны. – Сказал Валентин.

– Ах, вот оно что. – Оторвавшись от трубы, ахнул Ромыч. – Да ты, Валентин, рациональный человек. Да вот только твой метод отбора страдает большими погрешностями и копни поглубже, то в нём найдёшь много чего ошибочного.

– Ты это о чём? – спросил Валентин.

– Ну, к примеру, а как насчёт тех, кто выглядит бодрей, чем до прихода на эту «трудоёмкую» тренировку? – спросил Ромыч. И видно Валентин этот вариант не рассматривал (а из этого можно было сделать ещё некоторые выводы – например, что Валентин не частый в этих местах гость и он сам подвержен идеализированию людей), и это заставило его задуматься. Ну а Ромыч добивает Валентина тем, что начинает выдвигать предположения ранее озвученного характера в сторону этой девушки с телефоном и причёской каре, оказавшейся в прицеле их наблюдения.

– И вот она, – кивнув в сторону телескопической трубы, сказал Ромыч, – уж точно не из тех, кто подпадает под твои категории выбора. «Ах, вот что он на самом деле выбирал, – вдруг догадался Ромыч».

Здесь Валентин возвращается к трубе, смотрит внимательно на эту болтливую девушку, и, как видится Валентину, то всё в ней указывает на правоту заверений на её счёт со стороны Ромыча, но на Валентина сейчас что-то такое, не сдвигаемое с места находит, и он не хочет соглашаться с Ромычем, хоть он на 99% кажется правым – болтушка эта девушка, и её подход к жизни и тренажёрам, не страдает тяжеловесной поступью, а лёгок на подъём. Так что никакой усталости от жизни, даже с нагрузкой на свои плечи, у неё ещё как минимум лет десять не будет замечаться. А вот со слухом, в области левого уха, куда прижат телефон, могут быть лёгкие, незапоминающиеся проблемы – ну и левая рука, держащая телефон (она левша) будет более усиленно выглядеть по сравнению с правой.

– Это спорно. – Говорит Валентин. А вот Ромыч, как раз в этом случае даже не сомневается и готов если что, то и поспорить. – Только не в случае с ней. – С такой самоуверенностью это говорит Ромыч, что у Валентина, оторвавшегося от наблюдения, закрадываются свои сомнения на счёт Ромыча и этой девушки – а случаем Ромыч с ней не знаком, а может он её родственник.

И Валентин, желая немедленно прояснить ситуацию с родственными связями между Ромычем и этой девушкой (но они всё же ничтожно малы, а иначе бы эта девушка совсем не понравилась Валентину, если она была хоть чуточку похожа на Ромыча, человека хоть и не страшного, как Валентин лицом, но в нём было столько для Валентина несваримого, чего Валентин с трудом терпел), задаётся вопросом. – А откуда такая уверенность? Ты что, с ней знаком?

– С ней может и нет, но я знаком с таким женским типажом. – Ромыч не может без того, чтобы не отличить себя как большого знатока женского пола, с которым он на ты.

– Ну что ж, посмотрим. – Окинув оценивающим взглядом Ромыча, сказал Валентин и вернулся к трубе. А там уже никого, и Валентин вынужден вернуться к Ромычу. У которого, между тем, есть к нему ещё вопросы.

– Так кого всё-таки выберем? – по делу спросил Валентина Ромыч.

– А на кого одна из них нас выведет и укажет. – Ответил Валентин.

– Этот алгоритм я уже понял. – Сказал Ромыч. – Я же спрашиваю о том, кто нас поведёт к итоговому выбору.

– Сейчас посмотрим, что-нибудь, да подберём. – Простодушно говорит Валентин. А вот Ромыч, как оказывается, относится к этому делу куда как серьёзней, нежели Валентин. И он интересуется у Валентина, по каким критериям они будут вести свой отбор и вообще, объясни мне, Валентин, на какой измерительный инструмент, окромя только этой трубы, мы будем опираться в своём выборе. А Валентин и вправду так далеко не заглядывал, он-то думал обойтись подручными средствами, – своим зрительным и умственным глазомеров, – а тут вон какое, как оказывается, не простое дело. Но к этому выводу он не сразу пришёл, а пока он беспечно говорит Ромычу: «На глаз», в ответ на его вопрос: «И как мы будем определять того, кто нам подойдёт?».

И понятно, что Ромыч сначала и слов найти подходящих (не цензурируемые не в счёт) не может в ответ на такую самонадеянность Валентина. Которому, как оказывается, и он от этого не отказывается, а смеет утверждать, одного взгляда достаточно, чтобы всё, всё понять о первой встречной им представительнице женского пола. А они, между прочим, себя позиционируют с загадкой из загадок человечества, к которой доступа без их разрешения и быть не может. А тут такой зрячий и совершенно этого своего дара не стесняющийся Валентин и не пойми откуда выискался, которому, не только разрешения для разгадки их тайн не нужно, а он и спрашивать об этом никого не будет, и он на глаз их за раз щёлкает.

И вот, к примеру, попадётся ему на пути совершенно случайно и, при этом не зная и даже не догадываясь о том (а иначе бы об него не встретились и не столкнулись в парке, на не разойтись тропинке), кто этот Валентин, со вздохом страха волнующий женские сердца своим видом, а уж затем взглядом на них, девушка примерных качеств, которые частенько про себя и редко вслух, ставят в пример друг другу тётки беспримерных и безмерных притом качеств у себя в отвисших боках. И не успевает эта спортивная девушка что-либо сообразить или хотя бы вздохнуть порцию кислорода, – она занималась пробежкой, – как Валентин уже на неё взглянул и значит приметил.

И эта девушка спортивного телосложения, и внешней красоты в ней тоже немало, до этого момента всё о себе знающая и располагающая на свой счёт некоторыми ожиданиями, – я создана для самого лучшего и на меньшее я ни за что не соглашусь, – в один взгляд на Валентина, а для него человека до умопомрачения жуткого и страшного, тут же в себе потерялась и уже не готова так упорно отстаивать эти свои хотелки. И она будет не прочь пересмотреть на себя эту свою не сдвигаемую позицию, если этот жуткий тип будет настаивать. В общем, умеет Валентин сглаживать шероховатости непонимания между людьми, а не как такие как Ромыч говорят: Валентин ещё одну бедную овечку своим взглядом сглазил.

Ну а Ромыч, имея на всё иные и большей частью отличные от Валентина взгляды на окружающее, – он не подавляет волю сторонних людей, как Валентин, а принимает их, как есть, давая им развиваться согласно своим целеустремлениям, – и он с долей ехидства даёт ответ Валентину. – Вот как! – типа озадаченно усмехается Ромыч. – Да ты у нас человек уникум. – Здесь Ромыч становится серьёзным, и он спрашивает Валентина. – И ты считаешь, что этого достаточно? – А Валентин иначе и подумать не может. – А что не так? – удивляется Валентин в ответ.

– Что не так я, быть может, пока не знаю, а вот сомнения по поводу этого измерительного прибора, у меня всё же имеются. – Ответил Ромыч. А Валентин всегда знал, что Ромыч не так как он крепко стоит на ногах и оттого, его позиция не всегда непоколебима и покачиваема сомнительными вещами, как сомнения. И Валентин, знаково улыбнувшись, лезет в карман своего плаща и вынимает оттуда футляр, вручённый ему Ноем. Чем вызывает заинтересованность Ромыча, который теперь не сводит своего взгляда от этого футляра и порывается спросить Владислава, что это такое.

Но Валентин для того и вынул футляр, чтобы показать его содержимое Ромычу, а затем подивиться тому изумлению, в которое войдёт физиономия Ромыча, когда он увидит, какой предстаёт окружающий мир, благодаря этим, как Владиславом совершенно случайно выяснилось, совсем не простым, а со своей настройкой на секрет очкам.