Последнее искушение свободой
– И вот Максу, тоже пришлось по душе нынешнее собеседование, и в связи с этим скажу, что он сумел себя проявить с нужной стороны, но вы, наверное, сами всё слышали, так что мне незачем повторяться, – закончил Наставник.
Может быть, Макс себя и проявил, может быть и мы это слышали, да вот только, ничего из всего этого не отложилось у нас в памяти, в виду того, что в тот момент себя проявлял мой игровой герой, разивший слева направо атакующих его мутантов. И скажу больше, мой герой также сумел себя проявить с нужной стороны, уничтожая эту виртуальную нечисть. Я посмотрел на Антона и по выражению его лица понял, что ход его мыслей придерживался той же дороги, что и мои.
Наставник тем временем, со словами: «Надо срочно подкрепиться», предложил отправиться на обед в столовую. А ведь и вправду, мы даже и не заметили, сидя за своими аппаратами, как время пролетело и приблизило нас к обеду. И вот ведь как получается, ты несвободен в своих действиях и, сидишь выжидая окончания своей ограниченности, наблюдая время от времени за ходом часовой стрелки настенных часов, которая, как тебе кажется, вовсе обленилась и совсем не пытается двигаться. И тебе даже кажется, что часовой стрелке, также как и тебе очень скучно, и она остановилась, размышляя, чем бы себя потешить, при этом забыв про свою подручную минутную стрелку, которая, почувствовав невнимание к ней со стороны часовой, решила пофилонить. Ну а часовая стрелка, видя это твоё внимание к ней, если бы имела язык, то давно бы прокричала: «А ну, прекрати на меня пялиться!».
И вот ты изобретаешь, впрочем, не ты, а за тебя уже всё изобрели, ну, в общем, ты нашёл для себя незамысловатое занятие и сидишь увлечённый им. Часовая же стрелка вдруг замечает, что она осталась в одиночестве и видит перед собой только твою спину. «Но, как это возможно?», – начинает вскипать она. «И на что он променял меня!», – начинает живо волновать её вопрос. И вот, следуя этим животрепещущим вопросам, эта стрелка с помощью пинков по минутной, ускоряет свой бег, пытаясь с вершины циферблата заглянуть через твоё плечо. Но её усилия не увенчиваются успехом, и она вновь и вновь штурмует вершину циферблата, дабы разгадать тайну покрытую твоей спиной.
И вот когда время твоего нахождения здесь приходит к концу, в результате окончания первого круга собеседования, ты быстро убираешь девайс в карман, и тем самым оставляешь стрелки часов в неизвестности. И часовые стрелки, не раскрыв твоей тайны, разочарованно плюются и, не пытаясь воспротивится неизбежности, продолжают свой размеренный ход.
Хотя, иногда они очень сильно огорчаются и, ссылаясь на нехватку завода, останавливаются, и если ты вовремя этого не заметил, то такая пакость со стороны часов часто выходит тебе боком. Правда, существуют еще другие варианты, целиком зависящие от темперамента часового механизма. Так холерики устраивали мне бешеные скачки, из-за которых я жил в скоростном режиме, в случае же меланхолического склада механизма – я жил размерено, правда, и опаздывая, куда только можно. И сейчас, анализируя данное временное поведение и мою жизнь под гнётом его характерности, я с трудом для себя выбираю, в каком случае я чувствовал себя наиболее комфортно.
Можно сказать, оба варианта имели как положительные, так и отрицательные моменты, так что было бы лучше, если бы время в своём исчислении придерживалось спокойной последовательности. И ещё нужно быть весьма осмотрительным и осторожным, когда имеешь дело со временем, особенно с его механической частью. Что ж, на этот раз, кажется, мои часы ничего не имели против, и шли согласно своему временному ходу, который согласовывался с показаниями часов Наставника. И мы согласившись с его предложением, направились вместе в столовую. Тем более, встроенный в нас механизм определения обеденного времени, срочно потребовал от нас не тянуть с обедом, иначе несвоевременное обслуживание данного нам организма, в виду отсутствия смазки, может дорого нам обойтись и вызвать перегрев механизма, с дальнейшим появлением гастритной ржавчины на элементах этого механизма.
Прибыв в столовую, мы заняли один стол на четверых, где с трудом разместилось набранное нами для нашего обеда. И если Наставник с Максом могли с чувством выполненного долга намазывать масло на хлеб, то мы с Антоном, решив для себя, что ещё не заработали на этот продукт, ограничились другими яствами, которые, к слову сказать, мы тоже не заслужили. Но увы, мы почему-то не почувствовали никаких угрызений совести, видимо, из-за того, что наши родители не имели сестер по своим обеим линиям родства. Так что, благодаря такому нашему положению, мы, не чураясь своего эго, с удовольствием приступили к обеду, состоявшему из множества других мясо содержащих продуктов, предлагаемых кухней компании.
Наставник вначале пытался разбавить нашу трапезу своими замечаниями по поводу собеседования, но горячее вызывало больший интерес, чем его слова, и он, смирившись с этим, не стал откладывать нож с вилкой на потом и крепко взявшись за них, стал наносить несовместимые с целостностью говяжьего сердца, так любимого им, удары по его самым ощутимым местам. Его ловкая поножовщина в мгновение ока заставила опустеть тарелку. Но и мы не отставали от Наставника, и честно сказать – мы на этом поприще вполне могли бы составить ему достойную конкуренцию. Когда же первоначальный запал прошёл, и наше насыщение освободило часть дорожного просвета для наших слов, то уж тогда-то и можно было начинать беседу, чему незамедлительно и прибегнул Наставник.
Я же поначалу попытался поучаствовать в разговоре, но этому не суждено было случиться из-за непредвиденных обстоятельств, а именно: в начале разговора, застрявший кусочек мяса помешал мне присоединиться к ним, ну а затем, появившийся образ Лизы, стоявшей в очереди за раздачей, и вовсе затмил мне всё.
И как только я её заметил – мой взгляд сфокусировался на ней, а в это же время, сидящего напротив меня Наставника – просто размыло. Я сидел, одновременно смотрел на него и не видел, при этом мой взгляд был устремлен вдаль за его спину, и я видел только Лизу. Наставнику, по всей видимости, льстило такое с моей стороны внимание, и он, отставив от себя тарелки, с горячностью бросился в рассуждения. Но как бы мы не любили монологи, замаскированные под диалоги, всё же нам хочется для подкрепления нами сказанного, иногда слышать слова одобрения от нашего оппонента. Так и мне приходилось сквозь дымку размытости определять желание Наставника услышать мой ответ. И я, находясь на грани фокусного безразличия, всё же умудрялся попасть в нужную ноту и вставить своё: «Да, да…», или: «Конечно, так и должно быть…». А иногда даже успевал посмеяться в случае остроумной шутки Наставника, которая определялась общим смехом, к которому мне приходилось присоединяться одному из последних, в виду того, что мой слух также работал в режиме эхолота.
Но, видимо, Наставник принимал такое моё выдержанное поведение за мою внутреннюю серьезность, что ещё больше импонировало ему. Я же, как только заметил Лизу, не мог ни о чём другом думать, как только о ней. Во мне вновь поднялись мучавшие меня с утра чувства, меня, можно сказать, снова обуяло нетерпение. Лиза же, между тем, заняла место у дальнего окна вместе (почему-то?) с мисс Любовь.
Наверное, для мисс Любовь присутствие ещё кого-то при посещении ею столовой помогает в её борьбе с излишествами, предлагаемыми в этом месте раздачи калорий, и вместе с ними – в борьбе с ненавистным весом. А так, дружеский локоть возьмёт и подтолкнет тебя в особый момент, когда ты замешкаешься, соблазненный дурманящим запахом блюда, и вслед за этим попытаешься, попав под чары аппетитности, взять его. Вот тогда-то ты и ощутишь нужность дружеского локтя, который и выведет тебя из очарования вкусовых запахов и приведет тебя в норму.
Что ж, на этот раз роль дружеского локтя пришлось нести на себе Лизе. Исполнив свою задачу, как я уже говорил, она заняла своё место за столом, при этом её занятая позиция способствовала хорошему обзору зала, в том числе и нашего стола, а если быть точнее, то она сидела под 30-ти градусным углом лицом ко мне. Наверное она, войдя в столовую, тоже заметила меня и решила занять свой наблюдательный обеденный пост строго напротив меня. Когда же она присела за свой стол, то мною было примечена некоторая её нерешительность, она поначалу углубилась в свой обед, но спустя мгновение, видимо, что-то решив для себя, с вызовом бросила в мою сторону взгляд. Далее её действия полностью повторили тождественность моих, смотря как бы на мисс, она, тем не менее, сфокусировала свой взгляд и видела только меня. При этом её взгляд выражал совсем другие чувства, несравнимые с моими жалкими потугами. Вызов, смешанный с укором, сквозил из её глаз, и в результате чего, моё сидение на стуле делалось подобным сидению йога на гвоздях, которому, впрочем, было бы это делать гораздо комфортнее.
Что говорить, я не могу с ней соперничать, разве может мой взгляд выразить хоть сотую долю того, что могут показать глаза женщины. Я нем, по сравнении с ними, я «глас вопиющий в пустыне» не видения. Всё во мне порывалось и требовало от меня решительных действий, таких как: сорваться с места, подойти к ней и всё окончательно решить, здесь и сейчас. Но какие-то неизведанные для меня силы, объединившись под флагом правил приличий, сковали меня, и я, находясь под их властью, только и мог делать, что только наблюдать.
Но всё же, я подозреваю, что за спиной моей тактичности стоял в тени совсем другой выгодополучатель, а именно робость, которая, несмотря на свою слабость на внешних фронтах моих проявлений, имеет существенную власть внутри меня, хотя для меня совсем не ясны причины её данных побуждений к подобным действиям. Но, как бы то ни было, робость и на этот раз возобладала во мне, и я всё также продолжал выказывать своё страстное участие в дискуссионном монологе Наставника.
Впрочем, обед не мог продолжаться вечно, и мы, разбавив наш обед взятыми напитками, тем самым поставили на нём жирную точку. Но это была не единственная жирная точка, поставленная нами, а как оказалось позже, я проявил в этом занятии необычайное искусство и умение. Мой отраженный вид в зеркале послужил тому доказательством, а увидел я россыпь жирных пятен на своей рубашке. Видимо, скоростное поедание супа, не прошло бесследно, и как любое занятие, сопряженное со скоростью, вызвало в данном случае неаккуратность, а если быть неполиткорректным, то брызги на себя. Но что ж делать, остаётся только застегнуть пиджак на все пуговицы, да поднять воротник. Одно только радует, что заметил я жирное происшествие почти что сразу по выходу из столовой.
Не знаю как другие, но вышел я из столовой с решением сегодня же вечером непременно поговорить с Лизой. «Хм, где это мы уже слышали», – проснулась моя критичность. «А нечего иронизировать и если хотите знать, то намерение, уже есть наполовину сделанное дело», – вмешался мой адвокат. «Исходя из вашей логики, то если вы уже два раза намеревались поговорить, то вы, можно сказать, уже переговорили. Не так ли?», – не унималась критичность. «А вот не надо передёргивать. Сам ведь видел, что обстоятельства не позволяли мне сделать задуманное. А поговорить… Я обязательно поговорю, и ты об этом прекрасно знаешь. Только не пойму, чего ради, ты меня раззадориваешь?», – в свою очередь парировал мой адвокат. «А напомнить никогда не помешает», – закончила критичность и вновь ушла в себя, ожидая следующего удобного момента, чтобы обозначить себя.
Я же находясь во власти внутреннего диалога, включив автопилот, двигался вслед за всеми. Как раз, в тот момент, когда мы проходили курилку, именно в этот момент мысль Наставника заранее затуманилась, и моя задумчивость почему-то вызвала в нём беспокойство, и он со словами: «Ты что, уже заснул?», толкнул меня в плечо, в результате чего я изменил направление своего шага и оказался в этом прибежище курильщиков. Я слегка опешил и непонимающе посмотрел на Наставника. Он же продолжил операцию по приведению меня в чувство.
– Да, он в правду заснул! Ник, ты нам ещё нужен! – вдруг закричал он. Я же, ещё толком не понимая, чего от меня хотят, на автомате прокричал ему в ответ, – Я здесь! И я всё знаю!
Наставник тоже было опешил, но мгновенно собрался и, приняв правила игры, парировал мой громкий вызов своим новым громкоголосьем.
– Вот и отлично!
– И что будем делать? – закричал я.
– А пойдём и всех порвём! – закричал он.
– Я полностью – за! – закричал я.
– И я – за! – закричал он.
Пока же мы с Наставником прочищали наши голосовые связки и пробовали на звукопроводимость помещений компании, наши спутники стояли около нас и с недоумением взирали на происходящее.
Но, не они одни оказались в таком недоумённом положении. В тот момент, когда Наставник втолкнул меня в курилку, там предавалась своей столь страстной привычке парочка героев, бросивших вызов раку лёгких. Но если недалекое будущее в виде различных болезней, сопровождающих процесс курения, в виде своей неконкретности мало волновало их, то другие возможные непосредственные опасности ими переносились не столь мужественно.
Взятый обществом курс на ограничение мест легальной дислокации курильщиков, видимо, очень близко был принят этой парочкой, просто любителей подымить и, как оказывается, разящий меч закона в виде выписанных штрафов, уже не раз разил их за курение в неположенном месте, и у них благодаря этому выработался свой приобретённый условный рефлекс на неожиданное появление стражей порядка. И хоть штрафной удар по карману довольно ощутимо сказывался на курильщике, но ещё больше их волновало какое-то неуловимое чувство, заявляющее о несправедливости такого положения вещей. А ведь когда ты считаешь себя несправедливо обделенным (даже если доктора тебе уже давно твердят, о необходимости бросить курить), ты из чувства солидарности, или из жажды справедливости, продолжаешь вдыхать этот губительный для твоих лёгких запах свободы, который в конце концов приводит тебя к окончанию борьбы против деспотии Минздрава, где-нибудь в тихом уголке кладбища.
Так вот, наше внезапное и моё в частности, невольное вторжение под своды этого последнего уголка свободы, привёл в некоторое замешательство присутствующих там в тот момент людей из касты курильщиков. Их затуманенный взор ещё не успел отреагировать на наше внезапное вторжение, когда как физическая моторика тела стремительно отреагировала на возможную опасность, следуя командам условного рефлекса.
Когда же мы вторглись сюда, то они, как стояли, так и продолжали стоять, при этом один из них, поднося сигарету ко рту, изменил итоговое направление движение ручного контейнера с сигаретой и вместо того, чтобы подать её ко рту, с ускорением выбросил её за своё плечо. Что касается его приятеля, то он, находясь в положении смакователя, ничего другого не придумал, как только бросить сигарету себе под ноги, и затем с невозмутимым видом, наступить на неё ногой. Но как оказалось, превышение скорости рефлекса над мыслительным процессом, не всегда приводит к нужным результатам. Но этот вывод к ним пришел несколько позже, так как наступил черед второй части разыгравшегося спектакля, который и не дал им времени опомниться.
И если внезапность нашего появления, вызвала реактивную настороженность, то последовавшие вслед за этим наши крики, не вписывающие в нормальное поведение, вызвали у них столбняковую реакцию. Раскрытые рты, и в довесок к ним округлённые глаза – как ещё должен выглядеть благодарный слушатель, который, к слову, оказался невольным и вряд ли благодарным, в особенности из-за прерванного полета мысли. Но нам выбирать было некогда, а им деваться было некуда, так что наша эпическая выкрикная дискуссия, проходила под безмолвный шум случайных слушателей и наших временных попутчиков, которые всем своим видом показывали своё полное согласие с присутствующими курильщиками, и их общее видение ситуации (по их немому мнению) могло вызывать только общее недоумение.
Но для нас с Наставником в данный момент никого вокруг не существовало, каждый из нас старался вложить в своё трёхсловье весь имеющийся у него запас энергетики. И если мое громоголосье не выделялось из среднестатистического, то голос Наставника, вкупе с его спецификой слово выделения, вызывал у слушателей невольный забег мурашек. Но я был так разгорячен, что мне всё было нипочем. Не знаю, чем была вызвана моя ярость, но в тот момент, я могу сказать точно, именно она взяла в своё правление моё поведение.
Когда же Наставник, прокричал последнее «за», мы, наконец-то, решили вдохнуть окружающий воздух. Но если Наставник находился в своей привычной стихии, то для меня, не подверженному этой привычке, вдох не принёс желаемого результата. Я же, сославшись на своё отстранённое отношение к курению, выразил желание немедленно оставить это помещение, на что никто не выразил несогласия, и я в одиночестве пошёл в кабинет для собеседования.
Оставленная мною компания, уже состоящая не только из нашей группы, но в довесок разбавленная уже находящимися там курильщиками, извлекла из своих потайных карманов сладкие белые палочки и принялась придаваться размышлениям о сладости дыма отечества. Где ещё, как не здесь, в этом последнем пристанище вольнодышащих, можно пустить собеседнику дым в глаза, как фигурально так и реально, выказывая свою позицию на ту или иную проблему. Только один твой вид, когда ты задумчиво вытягиваешь дым из сигареты, а затем выдыхаешь вверх дымовые клубы, уже вызывает неподдельное восхищение. Разве мыслитель может выглядеть ещё как-то иначе, так что Роден со своим видением мыслителя, глубоко был не прав, и с этой точкой зрения согласились все присутствующие в курительной комнате.
Также вновь коснулись темы запрета курения в общественных местах. Кто-то, из ранее присутствующих в курилке, заявил, что данный запрет привнесёт свои негативные изменения в окружающий облик города. Ведь если раньше, у входа в магазин или какое-нибудь учреждение, вас встречал одинокий или же парный образ молодых девушек, задумчиво смолящих сигарету, то в связи с этими новыми законами, мы, возможно в скором времени, лишимся этого дополнительного архитектурного убранства, и эта примета времени, вскоре может полностью исчезнуть, с грустью закончил субъект. Остальная присутствующая компания решила не дополнять его рассказ и только через дым мечтательно продолжала фантазировать.
Перед каждым курильщиком возник образ стоящей, скрестив ноги, девушки, которая, согнув руку в локте, несколько отстранено, как-то в сторону, держала в руке сигаретку, при этом она всем своим весом, как бы облокотилась на свой фигуральный столик, поддерживаемый двумя скрещенными ножками. Ну и в довесок ко всему, её взгляд, направленный вдаль, застыл в ожидании героя, который бы вырвал её из оков повседневности. Но героя всё нет, и она вновь и вновь, с осадком в душе и горечью в горле от крепости сигарок, возвращается к рутине своих обязанностей. Примерно так проводила время оставшаяся честная компания, тогда как я принялся к подготовке к собеседованию, которая, собственно, и заключалась в восстановительном послеобеденном отдыхе.
Организм просто требовал этого, и я даже был рад, что Наставник и сотоварищи отклонились от прямого пути и завернули в курилку. Но времени, на которое я мог рассчитывать, было крайне мало, и я, не теряя драгоценные минуты, сходу увалился на кресло. Не знаю, сколько прошло времени – для меня это было как мгновенье, но шум открывающихся дверей вывел меня из другого измерения. Да это был Наставник и компания, которые на ходу о чём-то переговаривались. Когда же они зашли, то Наставник вновь спросил меня о готовности и, получив от меня положительный ответ, взял стопку документов со словами: «Ну, тогда пошли», возглавил наш дуэт.
По мере нашего обустройства за приёмным столом, Наставник по ходу дела счёл нужным посвятить меня в своё характерное видение человека, находящегося по ту сторону стола.
– Видишь ли? – начал он. – В чём состоит главная проблема, стоящая перед человеком, играющего роль соискателя места?
И не ожидая, моего предполагаемого ответа (надо заметить, что из ста его вопросов, разве что только десять имеют предпосылки для ответа) продолжил.
– Так вот, человеческая предсказуемость и есть тот фактор, который и становится для него наибольшей жизненной проблемой. Человек считает, что всё движется и изменяется согласно какому-то установленному порядку или расписанию. Впрочем, для утверждения этого мнения существуют различные, довольно веские жизненные примеры, как: смена в строгом соответствии со временем дня и ночи, времен года, да и ещё немало естественных факторов. Но человек, обобщая этот естественный фактор жизни, прилагает его ко всем своим частностям. В том числе и в нашем случае.
Для меня эта речь Наставника, честно сказать, оказалась малопонятной, можно сказать, что иногда его ассоциативность так далеко простиралась, что он сам в конце своей речи с трудом сводил нужные концы с концами, которые хоть и как бы сходились, но всё же имели разную окраску. Услышав от меня: «Мне не совсем ясно, что вы этим хотели сказать», Наставник, сделав паузу, продолжил с ударением на первом слове.
– Предсказуемость, вот на что нам надо делать упор, но этим мы воспользуемся на втором этапе собеседования, во время проверки стрессоустойчивости. Чем же предсказуем человек? А тем, что его подготовка к собеседованию строится согласно его сложившемуся представлению о данной функции жизни. Он уже примерно представляет, как должен пройти этот этап по принятию на работу, ему также известны возможные вопросы и самые практичные ответы на них. Но всё это не всегда так. Так что, давай сломаем стереотипы и дадим ему шанс удивиться.
Но первым удивился я, услышав его предложение.
– Я не против, – на автомате проговорил я. – Всё же он меня иногда удивляет, –подумал я уже про себя.
Наставник прищурился и продолжил, почесав затылок.
– Впрочем, для начала нужно познакомится с соискателем, ведь должны же мы знать с кем имеем дело. Да к тому же не каждый достоин иметь право на чудеса, ведь без запала мало что взорвётся.
Сказав это, Наставник поднялся и пошёл к двери, которую он приоткрыл так, что своим телом заслонил всю видимость. Но если его тело заслоняло видимость, то звуковая составляющая не потеряла своей слышимости. Доносившаяся до меня речь, а вернее её содержательность, в точности походила на тот первый монолог Наставника, которым он удосужил нас, впервые встретив у себя в кабинете – единственная разность была в повышенной резкости выражений и грубых сопроводительных эпитетов. Я так и представлял себе гневный вид Наставника, находящегося по ту сторону двери. Но когда он развернулся и пошёл в мою сторону, то его лицо выражало не то улыбку, не то дьявольское ухмыление, предполагающее скорое развлечение.
И вновь для меня что-то происходит впервые. Кто же он, мой первый интервьюируемый? Почему-то не хочется, чтобы это была девушка, как-то не хочется учиться на ошибках. А работа с таким хрупким материалом, как женщина, увеличивает вероятность этой самой ошибки. Так что пусть первым будет какой-нибудь толстокожий представитель другой половой формации. Ведь и природа в своих наследственных опытах тоже придерживается данного принципа, вначале экспериментируя на мужской части населения, дабы в будущем развить лучшую наследственность через женщин. Так что мои требования к первоначалу мужчины, вполне вписываются в природную концепцию развития мира.
Но вот мои ожидания оправдываются, и перед нами предстает типичный представитель современной молодежи. Кроме общих характеристик, касающихся внешнего вида, который, к слову сказать, в основном был достаточно строгим. Впрочем, и те, кто не имел в своей внешности строго вида, одели на себя соответствующий строгости места костюм. Но я что-то уже слегка забегаю вперед, делая свои аналитические обобщения. Так что вернёмся назад и продолжим наше собеседование.
Что сказать, на первый взгляд интервьюируемый произвёл (не скажу, как на счёт Наставника) на меня неплохое впечатление. Так что балл за одежку смело кладётся на его чашу весов. Но как оказалось впоследствии, этот балл стал стандартным дополнением к стандарту внешнего вида претендентов, что можно было, в принципе, не принимать его в расчёт, как должное. Что же ещё можно было подчеркнуть для себя, глядя на внешний вид этого представителя молодежи? Хотя слово молодежь так размылось, и стало довольно трудно определить и тем более отнести представителя человечества к той или иной возрастной группе. Чем старше становится человечество, тем больше увеличивается срок его временного пребывания в жизни, и в связи с этим расширяются рамки возрастных определений. Вот и сейчас, к этой группе причисляют людей в возрасте от 14 до 35 лет. Наш же оппонент, внешне скорее всего приближался к 30-летней отметке, что и совпадало с его резюме. Что касается внешности, то мне трудно что-либо сказать по этому поводу, и я просто обозначу её, как обыкновенную, средне статистически выглядевшую на данный момент в этой области проживания коренного населения.
