Я так измучилась, я так
Истосковалась… За «пятак»
Я не купила б опаленных
Столичных душ с их пустотой,
Задрапированных мишурно.
А здесь-то, здесь-то! Как лазурно
Сияет небо; простотой
Здесь веет воздух. Посмотрел бы,
Как я похорошела тут!
Как розы алые, цветут
Мои ланиты, – это вербы
Рождают розы на лице!..
Приди ко мне, забудь столицу, —
Я быль даю за небылицу,
Начало чувствую в конце…
Не бойся «скуки деревенской»,
Предай забвенью мишуру!
С твоей душой, душой вселенской,
Не место там, – «не ко двору»
Пришелся ты; ты только вникни,
Приди ко мне, ко мне приникни
И позабудься на груди,
Тобой трепещущей… Приди!..
Nocturne
Я сидел на балконе, против заспанного парка,
И смотрел на ограду из подстриженных ветвей.
Мимо шел поселянин в рыжей шляпе из поярка.
Вдалеке заливался невидимка-соловей.
Ночь баюкала вечер, уложив его в деревья.
В парке девушки пели, – без лица и без фигур.
Точно маки сплетали новобрачной королеве,
Точно встретился с ними коробейник-балагур…
Может быть, это хоры позабывшихся монахинь?..
Может быть, это нимфы обездоленных прудов?
Сколько мук нестерпимых, целомудренных и ранних,
И щемящего смеха опозоренных родов…
Ее монолог
Не может быть! вы лжете мне, мечты!
Ты не сумел забыть меня в разлуке…
Я вспомнила, когда в приливе муки,
Ты письма сжечь хотел мои… сжечь!.. ты!..
Я знаю, жгут бесценные дары:
Жжет молния надменные вершины,
Поэт – из перлов бурные костры,
И фабрикант – дубравы для машины;
Бесчувственные люди жгут сердца,
Забывшие для них про всё на свете;
Разбойник жжет святилище дворца,
Гордящегося пиршеством столетий;
И гении сжигают мощь свою
На алкоголе – символе бессилья…
Но письма сжечь, – где я тебе пою
Свою любовь! Где распускаю крылья!
Их сжечь нельзя – как вечной красоты!
Их сжечь нельзя – как солнечного неба!
В них отзвуки Эдема и Эреба…
Не может быть! Вы лжете мне, мечты!
И ты шел с женщиной
И ты шел с женщиной – не отрекись.
Я всё заметила – не говори.
Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный.
Английский. На голове —
Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых
лучах зари.
Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши
в сырой траве.
Не испугалась я, – я поняла: она мгновенье,
а вечность – я.
И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая.
Избыток сил
В душе почувствовав, я скрылась вглубь.
Весь вечер пела я. Была – дитя,
Да, ты шел с женщиной. И только ей ты
неумышленно взор ослезил.
В очарованьи
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты – вся нега, вся гроза,
Вся – молодость, вся – страсть; и чувства
без названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,