Механический бог
Я было начал опасаться, что Вальтер после общения с Анной решил в очередном психотерапевтическом порыве переключиться на меня, но опасения не оправдались.
– Невротик, – продолжил он, – будет до посинения убеждать других в своей крутости, лишь бы не смотреть своим инфантильным страхам в лицо. А ведь реальное развитие только тогда и возможно, когда принимаешь себя таким, каков ты есть. Только когда ты честен с собою, ты сам становишься истиной. А крутая «фальшивка» не развивается, а наоборот – бежит от развития, потому что развитие ставит такого человека перед фактом его фальши. И как только дело доходит до серьезного выбора, сразу становится ясно, чего человек стоит.
– А я бы, – заговорил я с намерением пощеголять новым «знанием», – дополнил тему упоминанием, что с определенных уровней осознанности начинаешь понимать, что ни ответственности, ни выбора у человека нет…
Наставник посмотрел на меня с любопытством, и я продолжил:
– А начинается это понимание со всплесков осознания, что ты – не личность, а спонтанное…
– А я бы так делать не стал, – резко перебил меня Вальтер. – Иначе можно всех окончательно запутать. Судьбоносность духовного пути для большинства искателей – самый настоящий побег от ответственности. И этот свой побег, можно до посинения оправдывать тем, что где-то «там», – Вальтер глянул на небо, – нет ни ответственности, ни выбора. Чем почти все духовники и занимаются – с пеной у рта рассуждают о Боге… Только бы на работу не ходить. Так что, как говорится – мухи отдельно, варенье отдельно…
– Сэмпай, – заговорил Давид, – что может выбрать человек, которому навязали без выбора место и время рождения, пол, таланты, здоровье, родителей?
– Вот как раз такая позиция слишком часто и становится очень удобным оправданием инертности и пассивности, – ответил наставник. – Вроде как: «у меня же нет таланта, поэтому я лучше пойду – ящик посмотрю, чем начну делать хоть что-то для развития необходимых способностей».
– Нет, я понимаю сложность вашей ситуации, – умничал Давид, – когда приходится мух отгонять от варенья. Но согласитесь, если бы вы родились аборигеном, то перед вами стояли бы совсем другие проблемы, и ограничений было бы гораздо больше.
– Давидик, теперь ты со своими трепетными проекциями и меня решил превратить в жертву. По твоему – у меня «сложность ситуации» и мне «приходится»… Все это – образ твоего мышления. И, разумеется, ограничения есть у всех. Я уже говорил про желания и потребности, но ты, как всегда – слегка подтормаживаешь.
– Сэмпай, все – предопределено! И вы предопределены! И ничего ужасного в этом нет… – сказал довольный собой Давид.
– А никто и не говорит, что это ужасно. Только вот, думается мне, что, когда человек переживает сомнения, и думает – «что же выбрать», а сам при этом говорит, что «все предопределено», фраза эта звучит неубедительно и неискренне. Ты просто услышал этот бред в какой-нибудь глупой шизотерической книженке с попсовым называнием «Бытие как момент истины», и теперь копируешь это вторсырье нам на переработку. Ты… избавь, пожалуйста, всех нас от своего духовного мусора, – вежливо попросил Вальтер, – а то на его душок полтергейсты слетятся.
Давид смущенно пожал плечами, как бы говоря: «не надо? Ну и ладно».
– Просто почти все мы на этом пути порой склонны бежать от насущных проблем в красивую «духовность», – сказал Вальтер. – Однако суметь взять на себя ответственность за себя, свою жизнь и свои переживания – это и есть шаг к истинной духовности. А если суждено прожить судьбоносность всего и вся – значит, так тому и быть.
Последняя фраза Вальтера видимо касалась той самой идеи об иллюзорности выбора. «Конечно, – подумал я, – он – наставник и знаком с такими теориями».
– Сегодня, – продолжил Вальтер, – здесь уже несколько человек порывались обесценить нашу человеческую способность «выбирать». До тех пор, пока не прожит реальный опыт недвойственности, все это – самообман. А если опыт прожит, так и дилемм таких не возникает. На уровне личности есть выбор и ответственность, на уровне бытия – есть только бытие. Смешивание этих явлений в одну кашу ни к чему полезному не приводит.
– А я один раз играл в игру, – увлеченно заговорил Макс, – где надо было пройти лабиринт. Я шел наобум. Пришел куда надо, но умер. Пришлось проходить снова. Во второй раз я поворачивал в те же стороны, что и в первый. Это я понял по обстановке и оформлению в некоторых местах. Ну и времени на прохождение затратил столько же. То есть, оба раза я делал один и тот же выбор. Лабиринт был огромный, так что о запоминании или совпадении речи не идет. Что уж тут обесценивать… Это и умом понятно, что никакой свободы выбора нет. Есть только ощущение выбирания. Так что приверженность всяким теориям об ответственности – чушь собачья. Как сказал один мудрый человек: «поддерживай то, что нравится тебе, и препятствуй тому, что не нравится, ибо у тебя нет другого выбора». Так что Вальтер, можете нас и дальше убеждать в своей правоте – раз такая у вас судьба.
– Макс, ты говоришь, что нет выбора, а есть только ощущение выбора. Запомни раз и навсегда. В этой жизни нет ничего кроме ощущений. В таком ключе можно сказать, что жизни – не существует, а есть только ощущение жизни. А чушь собачья – это пустая философия, которой ты оправдываешь свое мировоззрение.
– Ясно. Пока веришь в личность, верь и в ее ответственность… – сказал Макс.
– Ответственность – это удобный способ говорить об осознанности в тех конкретных случаях, где вы такие все из себя высокодуховные и задвинутые всеми силами выбираете бессознательность.
– Вальтер, – оттаяв заговорила Анна, грустным и ясным голосом, – а что такое карма?
– Следствия, – ответил наставник. – Мы что-то делаем и получаем следствия своего поведения на всех уровнях. Тут и привязанность, и совесть – все замешано в гранях. Хотя, в таком же ключе, карму можно рассмотреть и как некую данность – набор причин, которые могут привести к следствиям. В практическом смысле кармой называют что-то вроде потенциала переживаний и качеств.
– А как делать сознательный выбор? – снова спросила Анна.
– Необходимо учитывать «закон трех».
– Расскажите, – попросила она.
Вальтер задумчиво взглянул на Анну, приподнялся, неловко опрокинув свой складной стульчик, и ушел в траву. Там, как он любил это делать, когда размышлял, Вальтер начал прохаживаться, наматывая круги. В густой, трепещущей на ветру траве, где наставнику приходилось задирать ноги, эта его привычка выглядела бессмысленно-диковатой.
– В общем, – перекрикивая ветер, громко заговорил он, когда вернулся, – в природе существуют три изначальные силы: материя, энергия и сознание. Иногда их называют пассивностью, движением и равновесием. Так вот, пассивность на уровне сознания проявляется как лень, глупость и невротичность. Вторая сила – движение – проявляется в энергичных активных действиях. И третья сила – равновесие – выражает себя как приятие и смирение без негативных оттенков апатичной лени. То есть первая и третья силы схожи своей неподвижностью. Но если пассивность неподвижна в силу своей болезненно-тупой тяжести, то равновесие неподвижно, потому что в нем и без того все прекрасно! Любое развитие явлений происходит по этой самой схеме: от пассивности к – стадии движения, чтобы в итоге достичь равновесия. Если движение смешивается с пассивностью, энергия направляется в негативное русло. Если движение смешивается с равновесием, человек созидает гармонию. Такие дела.
Я вспомнил отца. Он упоминал эти три изначальные силы в разговоре о 2И. «Абсолютно все можно свести к сознанию, в котором энергия движет материю, – понял я».
– Как правило, здесь и сейчас с нами не происходит никаких неприятностей, – продолжил наставник. – И большую часть времени мы переживаем о том, чего не существует. Прошлое – это память. Будущее – фантазии. Вот и все. Вся тоска и все страхи – в памяти о прошлом и в фантазиях о будущем. Уже поэтому, переживать о чем-либо вообще не имеет никакого смысла. Если ты можешь что-то сделать, лучше просто взять и сделать. А если не можешь ничего сделать, то и переживать не о чем. Из этого вытекают очевидные пути решения проблем во всем многообразии их проявлений. Полезно спросить себя: «делаю ли я достаточно?» Мы переживаем, когда делаем для решения своих проблем слишком мало, но при этом не хотим этого признавать. Нам проще переживать о том, как несправедлива жизнь, нежели признать собственную слабость и свое нежелание решать проблемы. И если мы действительно не хотим решать ту, или иную проблему, нужно очень четко дать себе это понять, чтобы выбор оставаться пассивным и бездеятельным был ясным и сознательным.
– Проявить твердость и решительность в своем сложном выборе – остаться пассивным мудаком, – самоотверженно произнес Макс.
– Иными словами, – сказала Анна, – если я все-таки выбрала пойти на поводу у родителей, то мне этот выбор нужно принять.
– Да, – подтвердил Вальтер, кивая головой. – Сознательный выбор – это решение проблемы. Пока этот выбор не сделан, остается сожаление и такое скверное ощущение, будто ты что-то упускаешь.
– Подвешенность – отстой, – сказал Макс.
– «Никто не может иначе» – повествует кодекс. Вы не могли иначе, поэтому сожалеть о содеянном или упущенном – бессмысленно. В прошлом вы были как раз тем самым человеком, который мог провести эту жизнь именно так, как уже ее провел. Если бы было иначе, это были бы не вы, а какой-то другой человек с другой жизнью. Если вы можете встать и начать что-то делать – вставайте и делайте. Если не можете, и вам проще молча и пассивно сидеть, ничего не предпринимая, пусть и этот выбор будет твердым и сознательным.
– Речь о смирении? – спросил Тим.
Вальтер кивнул и продолжил:
– В сущности, весь ваш жизненный выбор развивается в двух направлениях: вы либо решаете проблемы, либо остаетесь пассивными. В пассивном бездействии вы либо успокаиваетесь и смиренно принимаете обстоятельства, либо совершаете глупость, – Вальтер бегло глянул на Анну, – и начинаете совершенно бессмысленные терзания о своей несчастной судьбе.
– Правильно, – сказал Макс. – Зачем действовать и решать проблемы, если вместо этого можно просто попереживать об этом?
– Вот именно! – расцвел наставник – видимо этот пример ему понравился. – Зачем исправлять ошибки, если вместо этого можно просто помучить себя виной? Зачем что-то менять, если вместо этого можно себя пожалеть, и тихонько поплакать в кладовке? Зачем отстаивать свое мнение, если можно молча обидеться, и повыть на луну гордом одиночестве? Зачем столько лишних телодвижений, если можно просто надуть губки? Свалить ответственность за свою жизнь на «обстоятельства» – проще и эффективней. Так что, дерзайте! – Вальтер сиял.
И вдруг Анна вспрыснула губами и захохотала. Ее смех начал менять тональности, искристо переливаясь на ветру от низкого альта до высокого сопрано. Мы все невольно подключились. Макс щурился, широко раскрыв рот в тихом хохоте. Тим закрывал лицо ладонями, издавая неприличные звуки. Давид смеялся громче всех. Даже у Хлои и Вальтера выступили слезы. Никогда не видел их в таком состоянии. Мы смеялись минут десять. Затем Вальтер предложил сделать небольшой перерыв.
Все разошлись в разные стороны. Я смотрел на далекий горизонт и вспоминал пустыню. «Неужели просто сон? Красивый сон… А вдруг? Вдруг и эта степь мне только привиделась?» И я постарался осознать этот момент, и запомнить его навсегда, чтобы в памяти моей остался след происходящей со мной здесь и сейчас реальности.
– Вы все уже, наверное, поняли, – продолжил наставник, когда мы вернулись на места, – что практически в любом частном случае настоящая проблема – это не событие, а наша завышенная самооценка. Почти все, что мы говорим и делаем в неформальной обстановке можно свести к самоутверждению собственной важности. Каждое слово – нелепый выпендреж пылинки на фоне вечности. И эта моя речь – не исключение. Чувство собственной важности – переживание, с которым любые церемонии и компромиссы выходят боком. Мы способны в любой ситуации придумать тысячи оправданий, чтобы сохранить видимость своей важности. Мы действуем, чтобы доказать себе свою важность. Мы бездействуем, чтобы перемены не тревожили наш авторитет. Мы делаем все, чтобы сохранить свои надуманные серьезные представления о своей величественной персоне. Любая ситуация, где простые решения подменяются эмоциональными рассуждениями – явный признак самообмана, которым человек защищает свою важность.
– А если прилагаешь усилия, а проблемы не решаются? – спросил Давид.
– Остается только расслабиться и получать удовольствие, – Вальтер развел руками.
– И при любом раскладе тешишь самолюбие?
– Это – базовый рефлекс личности. Пока есть самооценка, ты остаешься ее слугой.
– А можно как-нибудь сделать так, чтобы совсем не унижаться, а только возвышаться и чувствовать, какой ты крутой и продвинутый?
– Во-во! – подключился Макс. – И меня тоже интересует этот вопрос!
– Начинающие Наполеоны, – пробурчала Анна.
– Все только этого и хотят, – печально ответил Вальтер, – будто это реально достижимо. Это самый большой самообман. Чтобы вы не делали, вы делаете это со своей жизнью. Когда человек возвышается над кем-то, он в то же самое время – унижает самого себя. Именно поэтому следует избегать психологического господства и самовозвеличивания. Эти крайности наряду с унижением происходят единовременно с одним и тем же человеком.
– Не совсем понятно, – сказал я. – Унижения происходит одновременно с возвышением? Я как-то не замечал.
– Унижение возникает, когда тебя оценивают ниже уровня твоей самооценки. Это проявляется не столько в конкретных штампах, сколько в том, как с тобой обращаются: деликатно, любезно и учтиво, или небрежно – как с китайской подделкой.
– То есть, чтобы не унижаться, надо занижать самооценку?
– Этот вариант – не лучше. В идеале самооценку надо убирать вообще.
– Сэмпай, а что в своей сущности представляет самооценка? – спросил Давид.
– Наставники прошлого говорили, что это – две демонические сущности, живущие внутри нас.
– Вы это о чем? Что еще за демонология? – насторожился Макс.
– Первая сущность – униженное ничтожество, вторая – господствующий гордец.
– А-а-а, – понял Макс, – аллегории.
– Ничтожество, – продолжил наставник, – это порождение и воплощение боли, унижения и страха. Гордец – воплощение славы, гордости и величия. Все дело в том, что внутри нас не может жить только один из этих демонических паразитов. Эти двое всегда живут парой, как две стороны одной монеты. На одной стороне – демон униженного ничтожества, на другой – демон господствующей гордости. Если есть один, значит, где-то прячется и второй. Это – неизбежно. И в разное время личность отождествляется то с одним, то с другим. Здесь мы подбираемся к ключевому моменту, – сказал серьезно Вальтер и замолчал.
– К какому моменту? – спросил Макс.
– Ключевому! – повторил наставник, подняв палец. – Суть в том, что никто не хочет чувствовать себя униженным ничтожеством. И чтобы избежать этого унизительного отождествления, мы всеми силами стараемся утвердиться в роли господствующего гордеца. Но демон униженного ничтожества при этом никуда не исчезает, а продолжает жить рядом – в нашем подсознании. А сейчас внимание! Когда мы отождествляем себя с гордецом, собственное униженное ничтожество мы приписываем человеку, над которым возвышаемся! Так мы типа «решаем» эту проблему. Я – звезда, а униженное ничтожество – это другой человек, по сравнению с которым я – звезда. В итоге – получаем раскол психики.
– Мы проецируем свою убогость на других, чтобы почувствовать себя крутыми? – уточнил Макс.
– Да. Когда мы возвышаемся над кем-то, нам кажется, что наш господствующий гордец – это мы, а наше униженное ничтожество – это другой человек, от которого плохо пахнет. Так мы отделываемся, – Вальтер изобразил кавычки пальцами, – от собственной грязи, приписывая ее другим людям. Разумеется, такое решение проблем – самообман. Это даже не решение, а так… интеллектуальный кульбит, золоченая упаковка для пустышки. Просто нам тяжело смириться с фактами. Нам очень трудно принять противоположности, которые в нас живут, и поэтому мы всю скверну в самих себе приписываем другим людям, или внешним обстоятельствам. Униженное ничтожество нам удобней всего вытеснить в бессознательное, и затем спроецировать на какой-нибудь внешний объект, или на человека.
– То есть что, – спросил я, – каждый раз, когда я горжусь чем-то, я себя унижаю?
– В маске гордеца, ты бравируешь перед собственным ничтожеством, – ответил Вальтер. – Возвеличиваясь до небес, человек одновременно втаптывает себя в грязь. Это – сделка с дьяволом. Сегодня ты на высоте, а завтра – горькая расплата.
Я вспомнил о раскладе Таро Рафаила. Одной из карт был дьявол. Рафаил расспрашивал меня о моих целях в этой жизни. И ведь речь шла как раз о том, что, в сущности, я хочу только одного – стать круче и сильней. «Как же все сходится один к одному! – думал я. – Какой-то мистический цирк здесь разыгрывает этот неуловимый двойственный ИМОВАТОР для самого себя».
– То есть эти два демона уравновешивают друг друга? – спросил я.
– Тянут друг дружку за хвост в пучину психического ада, – ответил наставник. – Когда ты возвышаешься над кем-то, в тебе по-прежнему живет пара господствующего гордеца и униженного ничтожества. Просто твое «я» разделяется, и тебе кажется, что твое униженное ничтожество – это другой человек, за счет которого ты потешил свое самолюбие. На деле самоутверждение всегда происходит за твой персональный счет. И расплачиваться тебе приходится с собою же. А подсознание такие долги не прощает. Возвышаясь, ты создаешь потенциал для унижения, которого всеми силами избегаешь, возвышаясь. И так – снова и снова.
– Любые оценки – проявления этих «демонов»? – спросил Тим.
– Все неформальные оценки… – кивнул Вальтер. – К сожалению, униженный человек вместо того, чтобы сделать выводы и понять, что с ним происходит, чаще всего пытается побыстрей снова возвыситься, укрепляя этим двойственность унижения и господства. Унижение подпитывает гордыню, а потакание гордыне – подпитывает унижение. Унижение – это раздавленная гордыня. И чтобы подавить унижение, человек пытается возвеличить собственную персону в гордыне.
– Опять замкнутый порочный круг, – сказал Давид. – А как влияет пониженная самооценка на человека?
– А ты как будто не знаешь… – ухмыльнулся Вальтер, – отнимает веру в собственные силы, и заставляет отказываться от достижения поставленных целей. Это в свою очередь занижает самооценку еще сильней, укрепляя и подпитывая чувство никчемности демона униженного ничтожества. Будучи жертвой таких тенденций, приближаешься к собственной гибели. Неудачник гнобит себя, не веря в свои силы, что делает его еще большим неудачником.
– А насколько сильны эти демоны? Как можно их ослабить? – снова спросил Давид.
– Эти иллюзии сильны настолько, насколько сильно ты в них веришь. Из этого порочного круга можно вырваться на любом его этапе, в любое время, просто перестав покупаться на деструктивные пассажи коварных демонов. Фокусировка на душевном недуге сужает восприятие, и может закрывать собой весь обзор жизни. В итоге сквозь шоры болезни вся жизнь кажется болезненной. Так работают проекции. В ясном сознании человек понимает, что он всегда способен развивать и проявлять способность преодолевать жизненные трудности.
– Если уж мы такие невротики, – сказала Анна, – не представляю, как живут миряне. Ведь у них жизнь тяжелей.
– На самом деле все люди примерно одинаковые, – ответил наставник. Важно понять, что нет никакого смысла в возвышении. Ведь мы возвышаемся, чтобы избежать унижений. Но в итоге именно возвышение маятником приводит к унижению. Жизнь выравнивает полюса этих двух противоположностей. Чтобы освободиться от крайностей, необходимо прекратить эти психические тренды в обоих направлениях.
– А как тогда жить и развиваться? – спросил Давид. – Вы же сами говорили, что желание быть лучше других – превосходная, а может быть и единственная мотивация для саморазвития.
– Верно. Но возможно, с этим инструментом эволюции, природа слегка перестаралась. Соревновательный дух и самоутверждение как мотивация – отлично работают, если не доходят до откровенного унижения и тирании. Стараться быть лучше других, играя по правилам и развивая личные навыки – это вполне здоровые стимулы.
– Что за правила? – спросил Макс.
– Ну… – подумал Вальтер, – скажем, едут два велосипедиста к финишу. И если рассчитывают на силу ног – побеждает сильнейший. А если один другому палки в колеса ставит, может победить подлость. В жизни, конечно, все немного сложней.
– И что же делать? Перестать радоваться собственным успехам? – спросил Макс. Вальтер задумался.
– Возможно, все дело в том, что природа действительно справедливо поощряет человеческое развитие, награждая успешных в этом деле людей чувством удовлетворения. Но ведь человек – существо хитрое – он научился обманывать себя, и переживать удовлетворение от псевдоразвития.
– А как переживать удовлетворение от псевдоразвития? – заинтересовался Макс.
– Чтобы держать марку, и чувствовать себя продвинутым тебе необязательно реально чего-то достигать, достаточно – унизить других. И тогда на фоне их унижения, происходит твое псевдоразвитие.
– Понял – стоишь на месте, пока другие деградируют, – сказал Макс. – Действительно, как-то это – неспортивно.
– Таким образом – человек обманывает природу, – пояснил Вальтер. – Он будто психический скалолаз, который вместо того, чтобы эволюционировать и подниматься к вершине своего сознания, поглощен сдерживанием эволюции других скалолазов. Он мешает им подниматься, при этом сам медленно, как паук, ползет в обратном направлении, опускается все ниже и ниже, пока в конечном итоге не срывается в пропасть. Такова судьба мелюзговых тиранов.
На этих словах Вальтера, я вспомнил, как занимался в группе оздоровления. Мы выполняли множество физических упражнений. Некоторые давались тяжело. И часто, вместо того, чтобы сосредоточиться на собственной эффективности, я бросал косые взгляды на других практиков – я тихо завидовал продвинутым, и радовался ошибкам начинающих, ведь их промашки как бы подтверждали, что я чего-то стою. «Психология товара, однако. Какой ужас. Все, что говорит Вальтер – правда, думал я».
– Но суррогат развития путем принижения других людей – это, конечно, никакое не развитие, а его мертвый муляж. А по факту – натуральная деградация.
– Вальтер, а что такое тщеславие? – спросил Давид.
– Способ обмануть себя, получив удовлетворение от иллюзии собственной крутизны. На запущенных стадиях, перерастает в звездную болезнь, и далее в манию величия – самодовольную паранойю, с которой человеку на пустом месте мерещится собственное могущество, красота и гениальность. Тщеславие – это возвеличенная низость.
– Мне ко всему прочему бывает унизительно просить о помощи, – призналась Анна. – Это тоже оно?
– А что ты чувствуешь, когда надо просить о помощи?
– Что помощь требуется слабым, беспомощным или неполноценным членам общества.
– Ответ очевиден, – сказал сухо наставник. – Разумеется, это голос униженного ничтожества.
Анна медленно закивала.
– Сэмпай, а я сильней всего унижался, когда влюбился, – признался Давид. – Какой тут механизм?
– Твоя возлюбленная не стала тешить твое самолюбие, – сказал Вальтер, – не ответила взаимностью, не стала возвеличивать твою персону, показала, что ты недостоин ее внимания, и поэтому твое тщеславное величество впало в другую крайность – унижение.
– Так все и было, – сказал грустно Давид.
– И кстати, чем сильней она втаптывала твою гордыню в грязь, тем сильней ты ее любил.
– Откуда вы знаете?
– Одна крайность поддерживает и укрепляет другую. Вся наша цивилизация держится на самоутверждении собственной никчемности.
– Это как? – спросил Макс.
– А вспомните свое детство. Нам всегда нравились герои из книг и фильмов, которые тешат свое самолюбие особенно искусно. Чем круче герой, тем виртуознее он возвеличивает свое эго. Мальчикам нравился терминатор, или ловкий Нео, побеждающий невротика Смита. Девочкам нравились всевозможные Барби, Белоснежки и русалки. Чего стоит сказка о волшебном зеркальце, лукаво внушившем гордой царице, что она «на свете всех милей». И вот, вокруг заниженной самооценки невротичной царицы завязалась целая заварушка! Жестокую правду о том, что молодая царевна красивее, болезненная психика царицы не смогла воспринять разумно. И чтобы поддерживать свой имидж на высоте, царица была готова пуститься во все тяжкие.
– А вот Золушка пробилась из грязи в князи! – заметил Макс.
