В начале декабря началось! С запада – непрерывная канонада. Немецкие самолеты перестали летать, видимо авиации хватало дел на передовой. Пришел приказ выдвигаться к Клину и в середине декабря город взяли. Вот под Клином первый бой у него и вышел. А второй бой запомнился лучше первого потому, что в первом он ничего и не видел. Ведешь танк, остановка, пушка стреляет, снова ведешь, порохом воняет так, что люк пришлось приоткрыть. К вечеру машина цела, все живы и вспомнить нечего…
После прорыва немецкой обороны техники у полка осталось не очень много. Три Т-34 и один БТ поврежденный. Но их оставили на передовой. Немцы постоянно контратаковали и отдыхать было некогда. Наоборот: сразу пришел приказ: выдвигаться и поддержать пехоту.
Заправились, а вот боеприпасов не подвезли. В танках оставалось по 3-4 орудийных выстрела. Патронов, правда, много было, пехота поделилась. Выдвинулись. Старшим был командир первой роты, молодой лейтенант. Его танк и шел первым.
Все были молодыми, опыта не было. Нельзя командирский танк первым пускать. Когда он подорвался на мине и съехал с дороги на целину, это сразу стало ясно. Сразу вслед за этим по танкам открыла огонь немецкая батарея. Командир упал в люк, Леха получил от него пинок в левое плечо, развернул машину и погнал ее по полю прямо на пушки.
Позже выяснится, что атаковал-то он один. Задней "тридцатьчетверке" немцы сбили гусеницу, каток и заклинили башню, а ее экипаж вылез и побежал в лес. Но Леха тогда этого не знал. Танк шел, по башне то и дело как будто кувалдой молотили. Немецкие "колотушки" не могли пробить лобовую броню, а он как мог, пытался вести машину так, чтобы немцы не видели корпус. "Попадут в баки – хана" – только эта мысль в голове и сидела. Он не стал даже закрывать смотровой люк, чтобы видеть поле.
Ясно было, что немцев придется давить гусеницами. На ходу из пушки не постреляешь, а останавливаться нельзя, потому что если немцы пристреляются, то все равно слабое место найдут. С трехсот метров прямо в люк всадят. Командир то и дело пинал его по шлемофону, "быстрее", а он в ответ матерился. Леха уже прикинул, как надо обойти батарею и как можно, не подставляя борт, вломиться на огневую.
Потом под гусеницей хлопнуло. Не особенно громко. Наша, советская противопехотная мина, как потом определили по остаткам деревянного корпуса. Рядом еще две штуки сидело, они тоже сработали, когда танк вертелся по кругу. Встали мордой к немцам. Корпус им по-прежнему не был виден и все снаряды так и летели в башню. Внутрь сыпались горячие осколки от брони.
Он выбрался наружу через свой люк. Т-34 много раз отруган за конструкцию люка мехвода, но в тот раз она им показалась вполне удачной. За ним вылезли остальные. Никто не был ранен, разве что кровь была на лицах от осколков брони. На четверых – два пистолета. Немцы били без толку по торчавшей из-за бугра башне. Под конец уже видимо от бессилия всадили несколько осколочных снарядов. Леха чуть не оглох. Хорошо, что шлемофон не снял.
Т-34 первых выпусков разные попадались. Какие-то нормально были сделаны, а у каких-то прямо на ходу броневые листы трескались. Этот был из "удачных".
Точку в бою поставил подорвавшийся на мине командирский танк, который остался сзади. Контуженный мехвод в нем пришел в себя, на одной гусенице и матюках выпрямил машину, башнеры повернули башню и выпустили по немцам все снаряды, что оставались. Немцы на этот танк внимания не обращали и они отстрелялись, как на полигоне. Одну пушку разбили, вторая была повреждена, третью немцы уволокли на руках. За горкой заревели моторы грузовиков и они смотались. Трупы и раненых тоже забрали. Бой кончился.
Заменили пару траков, натянули гусеницу и все-таки доползли до немецкой огневой. На башне потом насчитали с десяток отметин от бронебойных снарядов. Краска была счищена до металла, а ствол пушки погнут, так что полк боевую задачу далее выполнять не мог за отсутствием исправных машин. Потерь в личном составе не понесли.
Неподалеку была деревня, в нее до вечера отбуксировали оба танка с дороги. Отправили посыльного в штаб. Тот вернулся на следующее утро и передал приказ чиниться. К вечеру подошла машина из рембазы, привезли новую пушку и катки. На их танке зацепили башню сзади крюками, тросы от которых перебросили через блок на балке. Танк сдал назад. Башню приподняло и она наклонилась вперед. Через образовавшуюся щель вытащили кривое орудие, запихнули на его место новое. Первому танку ремонтники подшаманили ходовую и сказали, чтобы быстро не ездил. Третьему выбили из стыка застрявшую болванку и заменили один каток.
Выдвинулись согласно предпоследнему приказу, но пехоту на месте уже не застали, а их ждал приказ дожидаться. Подъехал их командир полка с еще одним офицером. Тот осмотрел танки и кивнул. Им приказали передать машины другим экипажам, а самим пешим порядком отправляться обратно в Клин. Дивизия, потерявшая половину состава, направлялась на переформирование.
…
– Наградили хоть?
Мехвод только рукой махнул.
– Какое там “наградили”? До нас награды и не доходили вовсе. Все по штабам расползалось. Да и давали-то тогда не шибко. Медаль – и то редко кому.
– Это точно…
Старшина вздохнул.
– Куда перья? В костер? – спросил автоматчик.
– Я те дам “в костер”! Завоняет паленым – сразу прибегут из роты. “Чем это у вас тут пахнет!?” А потом: ротному одну, замполиту одну, а мы тут будем лапу сосать без масла и хорошо, если лапу. Оставь в мешке пока.
– Ну тогда все. Ощипали и выпотрошили. Варим?
– Конечно! Пять цыплят, нас, пехоты, пятеро и пятеро танкистов. Как раз по полцыпленка на каждого. Сразу и порежь пополам.
– Сейчас сделаем!
Солдат вытащил из чехла саперную лопатку и уверенными, ловкими ударами разрубил тушки.
– Сухпай еще позавчера, слышь, доели.
Старшина посмотрел на автоматчика снисходительно.
– Ну так в наступлении всегда так и бывает, Петруха! Какая же кухня за танком успеет – сам подумай? Когда по сорок километров в сутки делаешь – тут не до жиру, а мы сегодня и вчера даже больше прошли.
– Да я все знаю. Однако живот подвело!
– Знал бы ты, как у нас четыре года назад все подвело! Но ты тогда еще мелким совсем был…
Командир полка, сержант
Люди шли на восток. По ночам немцы не воюют, вот по ночам и шли. Днем в небе висела немецкая авиация. Заметив любую группу людей, хоть беженцев, хоть военных, с неба валились “мессеры” и лупили из пулеметов почем зря. Местность была хоть и не слишком открытая, однако дорога на Ржев хорошо просматривалась с воздуха и была она тут одна-единственная, поэтому днем они отсыпались. Разводили костры, сушили портянки, грелись на октябрьском, бодрящем ветерке.
Карты у сержанта, командовавшего взводом, не было. Откуда карты? Их и потом, в зимнем наступлении, не больно-то раздавали в штабах. Покажут ротному на столе: “Наступаешь сюда. Запоминай!” Он себе от руки схемку начертит и поперли на пулеметы по этой схемке. А уж осенью карты были редкостью и кто бы стал стал их раздавать сержантам?
Они и повоевать толком не успели. Полк высадился из вагонов в поле, западнее Ржева. Был конец сентября. То-ли двадцать седьмое, то-ли двадцать восьмое число. Их взвод был на правом фланге, а вдоль левого проходила грунтовая дорога. На следующее утро после высадки вместо артиллерийской батареи, которая должна была к ним подойти и для которой они даже успели выкопать укрытия, на этой грунтовке появились три немецких танка. Позиции полка были перед ними, как на ладони.
После первых разрывов с поля по окопам начали стрелять несколько пулеметов. Немцы не торопились атаковать, берегли своих людей, давая танкистам и пулеметчикам как следует подготовить атаку. Через час, когда поднялась немецкая цепь, по ней почти не стреляли.
Из небольшого лесочка сержант видел, как на дороге строили пленных, вытаскивали и кое-как перевязывали раненых.
– Смотри, не бросают! – сказал дышавший ему в затылок молодой белорус. – А говорили, что они и пленных-то не берут.
– Туда хочешь, к ним? – спросил сержант, обернувшись.
– Не… Пока не тянет. Ты че подумал?
– Вот и смотри у меня!
Они вернулись к взводу. В самом начале боя, когда люди были готовы поддаться панике, а командира взвода все не было, замкомвзвода под свою ответственность приказал отойти в лесок, в котором они вчера рубили жерди для землянки и приготовиться к бою. Землянку вырыть не успели, но разведка местности пригодилась. Сержант запомнил и лес, и овражек за ним, и дорогу через поле за оврагом. Прикинул, что можно будет, если что, в этом овраге укрыться от артиллерийского огня. Пригодилось. Когда над успевшими дать несколько выстрелов красноармейцами засвистели пулеметные пули, они начали отползать без команды, а когда прилетел и разорвался над головами снаряд, те побежали. Вот в этом овраге он их и остановил с помощью обычной русской матерщины.
Теперь солдаты хмуро сидели на сухой траве, поставив винтовки между коленей. Кто-то курил, кто-то перематывал обмотки. Да… Необстрелянные… Вчерашние крестьяне, мобилизованные местными военкоматами. Именно местными. У некоторых до дома было рукой подать и сержант подумал, что они наверняка сейчас подумывают по-тихому смыться в кусты. В армии конечно же не служил никто, кроме него, да и он-то, если по-честному, войну в первый раз увидал. Ну и что, что сержант? Демобилизовался в тридцать девятом. Финская мимо прошла, Халкин-Гол тем более. Что он видел? Эти пятнадцать человек, которых он даже по фамилиям запомнить не успел – кто он им?
Стоп! Пятнадцать? Сержант еще раз пересчитал людей. Ну да… Не ошибся… А было двадцать два. Одного он сам видел, как накрыло взрывом. Справа, помнится, тоже кто-то закричал, коротко и страшно. А остальные значит решили, что в одиночку шансов больше… Ну да, когда страна приказала стать героем, приказ выполняют не все.
Взгляд остановился на солдате, спокойно набивающем диск ручного пулемета. Тихое пощелкивание патронов успокаивало. В памяти всплыло заученное:
“Пулемет системы Дегтярева, пехотный, с дисковым питанием. Калибр 7,62 миллиметра. Скорострельность 500 выстрелов в минуту. Прицельная дальность стрельбы 800 метров. Порядок разборки…”
Пулеметчик перехватил его взгляд и вопросительно поднял брови.
– Что, Ильдар? Пострелять успел? – спросил сержант.
Тот кивнул, продолжая заряжать диск.
– Успел. Не долго, правда, но один пулеметный расчет я у них уничтожил. Докладывать станешь – не забудь.
– Молодец. А второй номер твой где?