Спартаковские исповеди. Классики и легенды

* * *

В те годы, когда я играл, не было лозунга «победа любой ценой». Выигрывать, принося в жертву честь, совесть и достоинство, – даже мысль такая была для нас недопустимой! Лично я не видел матча на чемпионате мира?62 в Чили, когда Нетто признался, что Численко забил мяч через дырку в сетке, поскольку находился в другом городе и просматривал игры группы с Англией и Бразилией. Но если все происходило именно так, то меня это ни в коем случае не удивляет. Потому что Нетто был кристально честным, в высшей степени порядочным человеком. И никогда не любил бахвальство.

Меня мучила совесть в 1956-м, когда все матчи Олимпиады в Мельбурне провел Эдик Стрельцов, но на финал Гавриил Дмитриевич Качалин решил поставить меня. А медали тогда вручались только участникам финального матча – то есть, с учетом существовавшего в то время запрета на замены, их было одиннадцать. И когда мы завоевали золото, я считал, что Стрельцов заслужил эту награду больше меня.

Подходил к нему дважды. Сначала – прямо в олимпийской деревне. Но он отрезал:

– Нет, я медаль не возьму.

Вторую попытку предпринял на корабле, на котором мы возвращались из Австралии. Так ему и сказал, что меня совесть мучает.

И тут Эдик вспылил:

– Да ладно, брось ты, Палыч! – Он, как молодой, считал нужным меня по отчеству называть. – Тебе уже тридцать, а мне еще двадцати нет. Может быть, у тебя эта медаль – последняя. А я, может, в своей жизни выиграю не одну. И больше ко мне с этим не подходи!

Медаль эта уже больше полувека хранится у меня дома. А к юбилею олимпийской победы, в 2006-м, я через Монетный двор договорился, чтобы изготовили еще одиннадцать ее дубликатов. И эти медали вручили всем, кто был в команде и кому награда из-за существовавших тогда правил не досталась. За тех, кто до полувекового юбилея не дожил, их получали родные. За Стрельцова – его сын Игорь.

Кто в Мельбурне мог знать, что меньше чем через два года Стрельцов после той драмы с якобы изнасилованием окажется в заключении? Не могу простить господину Хрущеву этого преступления в отношении сборной. Кстати, уверен: если бы Эдик, а также Татушин с Огоньковым поехали с нами на чемпионат мира 1958 года, а Нетто не был травмирован, мы стали бы там призерами. Конечно, обыграть ту сборную Бразилии было нереально – и по составу, и по тактике она на голову превосходила остальных. А со всеми остальными мы вполне могли справиться. За вылет в четвертьфинале нас по возвращении всех раскритиковали в пух и прах…

В конце 1955 года состоялся товарищеский матч с будущим бронзовым призером ЧМ?58, Францией, в ее составе играли выдающиеся футболисты. Я был после травмы, и, естественно, пришлось заново набрать форму. Тренировался с дублем. А сборная тогда работала на нашей базе в Тарасовке. Качалин решил провести с дублем двухсторонку. Меня попросили сыграть в манере знаменитого французского форварда Копа, то есть оттянутого назад форварда. Я попробовал – и на завтрашний матч меня взяли в основу! Сыграли с Францией 2:2. Кстати, мы с Эдиком и забили по голу.

Классная у нас была команда, да еще и Яшин в воротах. Кстати, в сборной Лев Иваныч держался в основном со спартаковцами – Исаевым, с которым он в сборной жил в одном номере, Ильиным, да и нас с ним связывали очень теплые отношения. Иногда в телефонных разговорах обменивались фразами на армянском. Но переводить их не готов – это невозможно для публикации!

* * *

Бесков, говорят, считал, что Николай Петрович Старостин не разбирался в футболе… Ну, это субъективное мнение Константина Ивановича. Он вообще был человеком, убежденным, что мало кто, кроме него, в футболе смыслит. А я считаю, что Николай Петрович разбирался, и еще как! Но еще лучше он разбирался в людях и в отношениях между ними.

Никогда не забуду, что он сказал мне, когда я после сезона 1972 года уходил из «Спартака» тренировать «Арарат». Я попросил у Николая Петровича разрешения попрощаться с командой. Получив добро, поблагодарил ребят. А Старостин при всех добавил:

– Мы с тобой расстаемся, но дверь не закрываем. Ты можешь всегда в нее войти. И вообще, запомни: если тебя разрезать, мы увидим, что у тебя там две половины: одна – красная и другая – белая!

И когда на следующий год «Арарат» выиграл чемпионат страны, с поздравлениями звонили и Старостин, и игроки. Пришла и официальная бумага с поздравлениями от «Спартака», и для меня это было очень важно.

Расскажу еще забавные истории про Николая Петровича. Когда «Спартак» ездил за границу, у него был этакий талмуд – список, что кому привезти. В советское время это имело огромное значение! Помню, были как-то на коммерческих играх в Штатах. Но платили нам в зависимости от побед. Однажды проиграли – и в раздевалке Старостин вроде про себя, но так, что всем слышно, заглядывает в этот свой талмуд и читает:

– Так, пиджак велюровый внуку Мише – минус…

Посчитал-посчитал и повернулся к Бескову:

– Константин Иванович, дела поправить можно только в Кливленде!

Чего у Николая Петровича вообще не было – это вкуса в выборе одежды. Спрашивает однажды:

– Никит, из наших дамское пальто никто не покупал? А то беда!

Оказалось, он купил жене Антонине Андреевне пальто – и притом что она была маленькая, щупленькая, оно оказалось ей мало. И она как пошла на него: старый дурак, как же можно настолько в размерах не соображать?!

И тогда он решил «отмазаться» на дочери Жене. Купил ей туфли – вот только обе… на левую ногу. Но однажды я просто ахнул – когда увидел, что Николай Петрович купил жене кожаные чулки. Старухе! Когда он в магазинах что-то выбирал, от него все убегали, потому что он делал это часами. А потом мне говорил:

– Слушай, ну чего я хожу, Никита? Чего выбираю? Все равно ведь куплю говно…

С самоиронией у него был порядок.

Из золотых медалей «Спартака» пятидесятых годов мне дороже всего было чемпионство 1958-го. Во-первых, в тот год мы сделали золотой дубль – выиграли и первенство, и Кубок. Причем как сложно это было! О Кубке, когда я наслушался «добрых слов» от Нетто, я вам уже рассказывал. Финал тот проходил в скверную погоду, 2 ноября, на размокшем, тяжелом поле. Добавьте сюда полчаса дополнительного времени. А 8 ноября мы должны были в переигровке матча чемпионата встречаться с киевским «Динамо». Ее, переигровку эту, пролоббировали высокие партийные органы в лице первого секретаря ЦК компартии Украины Подгорного.

Тот матч мы у киевлян выиграли 3:2. Я забил третий, победный, мяч за несколько секунд до окончания игры. И тут судья Петя Гаврилиади допустил ошибку. Как только время закончилось, ему нужно было выключить секундомер. А он, чтобы зрители были убеждены, что мой гол засчитан, поставил мяч на центр. И забыл нажать на кнопку секундомера! В результате оказалось, что когда мяч установили в центральном круге, было переиграно девять секунд, и к этому придрались.

В этом было очень заинтересовано московское «Динамо» – оно становилось бы чемпионом, если бы мы уступили киевлянам в переигровке. И вот по новой играем с Киевом. Если 2 ноября, в день финала Кубка, поле было вязким, то 8-го ударил восьмиградусный мороз. Минут за пятнадцать-двадцать до конца мы проигрывали 1:2. Московские динамовцы пошли с трибун переодеваться – чтобы сделать чемпионский круг почета.

А мы в это время сравниваем! Если так и закончится – значит, будет еще одна переигровка, теперь с московским «Динамо» за золото. И руководитель советского футбола Валентин Гранаткин говорит сидящему рядом с ним на трибуне Старостину:

– Николай Петрович, давайте переигровку назначим на двенадцатое.

Дед отвечает:

– Слушай, наши провели второго тяжелейший финал с дополнительным временем, еще один матч – сегодня. Давай назначим игру на тринадцатое.

– На двенадцатое!

– На тринадцатое!

И пока у них идет эта дискуссия, о которой мне позже Старостин рассказал, я за шесть минут до финального свистка иду подавать угловой, закручиваю мяч на дальний угол площади ворот, и Сальников головой забивает третий мяч! 3:2, мы – чемпионы! И вот тогда Дед торжествующе говорит Гранаткину:

– А вот теперь можно назначать и на двенадцатое!

* * *

Золотые медали в ту пору, конечно, «обмывали», как и все нормальные люди. Особая история, связанная с празднованиями, случилась только, по-моему, в 1946-м, когда меня еще в «Спартаке» не было. Наши ребята тогда выиграли Кубок и так это дело в «Национале» отметили, что не хватило денег расплатиться. Пришлось в залог оставлять сам Кубок. Потом довезли деньги и забрали трофей.

Погулять наше поколение футболистов могло, но как мы потом отрабатывали на поле! Например, у армейцев ребята по этой части были не дураки. А затем они выгоняли все это из организма через пот и труд. И вдвойне требовали от себя и друг от друга, если перед тем поддавали. И у всех команд так было, в том числе и у нас.

Случались и забавные ситуации – одна, помню, с Анатолием Масленкиным. Как-то звонит мне Николай Старостин.

– Связался тут со мной один болельщик «Спартака». Рассказал, что на улице Мытной Анатолий Евстигнеевич собирает друзей, они играют в футбол, потом скидываются по рублю и идут пить коньяк. А ведь скоро отпуск закончится, начнется подготовка к сезону, и это отразится на его игре. И вот я звоню Масленкину, излагаю ему все это. Он в ответ шепелявит: «Николай Петрович, что вы слушаете разных проходимцев? Сами посудите – что нам, водки мало, что ли?!»

Нынешние чествования команд-победительниц не идут ни в какое сравнение с тем, что бывало тогда. Это были настоящие театрализованные представления, на которые в полных составах приходили ведущие театры страны – Большой, Малый, Художественный… И все это превращалось в настоящие спектакли! Когда в 1962 году мы стали чемпионами, нас чествовали во Дворце спорта «Лужники». Зал был полон. Писатель Лев Абрамович Кассиль, наш потрясающий и величайший болельщик, вышел на сцену, поприветствовал всех и сказал:

– Я болею за «Спартак». Впрочем, все порядочные люди болеют за «Спартак».

Насчет всех – это, конечно, была гипербола. Мой друг Евгений Евтушенко – болельщик «Динамо», как были ими и Дмитрий Шостакович, Юрий Никулин. Но люди все-таки тянулись к команде, которая не имела никакого отношения к силовым ведомствам, за что ее и стали называть народной. Вы же понимаете, с чем у людей тогда ассоциировались эти ведомства. В итоге и получилось, что целые театры, такие, как МХАТ, Малый, имени Вахтангова, – болели за «Спартак». А вот главный редактора журнала «Огонек» Сафронов, закоренелый динамовец, говорил, имея в виду нас, конечно:

– «Динамо» – это не какая-то артель…

Мы отвечали взаимностью. Николай Петрович до конца жизни ненавидел «Динамо» и был убежден, что в лагеря их отправил именно его куратор – Берия. И именно как конкурентов, спартаковцев. Это потом уже недоброжелатели начали говорить о том, что братьям Старостиным пропажу вагона мануфактуры в вину вменили. Или что кто-то из них в начале войны якобы сказал: «Если придут немцы, мы, люди спортивные, и при них проживем». Но это все болтовня.

Московское «Динамо» в мои времена было главным соперником, однако я не приемлю в отношении спорта слова «враг». Мы, например, дружили с армейцами Соловьевым, Деминым, Водягиным, Бобровым. С «Динамо» же была конкуренция, соперничество, но не вражда. И тот же Евтушенко, написав свое лучшее стихотворение, посвященное спорту, об армейце Боброве с бессмертной строкой «Шаляпин русского футбола, Гагарин шайбы на Руси», как-то сказал мне:

– Следующая жертва – ты!