Литературный Альманах Урала

Волна сплетен поднялась после того, как в августе 1898 года иеромонах Серафим получил высочайшее приглашение от

императора Николая II на торжественное открытие памятника Александру II. Ведь во время русско-турецкой войны состоял будущий иеромонах при царе и писал «Дневник пребывания Царя-освободителя в Дунайской армии в 1877 году».

Государь Николай II принял отца Серафима в отдельном кабинете и расспрашивал о том, «где и в каком положении» находится иеромонах.

Ох, как это не понравилось «синодальным прокурорам», хотя иеромонах Серафим ни на кого не жаловался и никого не выставил перед государем в ненадлежащем свете.

Иеромонаху Серафиму приписали поползновение на вы- сокие епископские должности. Многие предпочли этому по- верить.

Но между тем в течение восьми месяцев иеромонах Се- рафим жил в Троице – Сергиевой Лавре, не занимая никаких должностей, молясь и выполняя монашеские послушания.

Одним из его трудов в это время было написание летопис- ного очерка «Зосимова пустынь во имя Смоленской иконы Божией Матери, Владимирской губернии, Александровского уезда». Эта пустынь была приписана к Троицкой Лавре.

Книга впоследствии дополнялась и исправлялась и выдер- жала несколько переизданий.

Изучение документов о жизни святого подвижника, об- работка их, и сам процесс написания заставляли не просто размышлять, а словно бы постоянно молиться, как и положено монаху.

«О, ослепленный и маловерный мир! Где ты был и чем был занят, если не заметил даже таких великих и совершенных иноков, явленных тебе, как Великие – Антоний, Макарий, Па- хомий, Василий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Иоанн Лествичник, Ефрем и Исаак Сирины и многие, многие другие? Как ты не познал красоты иночества на Афоне?! Неужели до сих пор неизвестна маловерному миру история просвещения Рос-

сии, труды святых Кирилла и Мефодия, Антония и Феодосия и многочисленных святых Киево-Печерской Лавры. Ты не усмо- трел нравственного совершенства в преподобном Сергии и его учениках. Не они ли явились 500 лет тому назад пред глазами мира в чистоте целомудрия, во всем безстрастии евангельского нестяжания, во всей глубине самоотреченного смирения! Ты не приметил в вышедшем 200 лет тому назад из Свято-Троицкой Сергиевой Лавры схимонахе Зосиме инока, который был дей- ствительно далек в духе и жизни от мира, выше его, спокойнее и счастливее в душе!»

Если плачет душа того, кто водит пером по бумаге, не запла- чет ли и читающий?

«Мир и поныне с величайшим трудом, непонятным неве- дением и равнодушием относится к бедным обителям, осно- ванным многими этими великими иноками, которые почи- ют в мощах, благоухают, творят чудеса, как истинно живые, и порождают Духом собирающихся боголюбивых иноков на их могилах. Так ценил мир сокровище иночества тогда и так продолжает ценить теперь! Или мир особенно озлобляется только против современных иноков? Зачем же он тогда не чтит память прежних, забрасывает их святые гробницы? Пусть этот мир сам достигнет того совершенства, чтобы понять, что и ныне нет обители без праведника! „Сетуют, что ныне нет святых“, – говорит святитель Филарет, – но не может быть, чтобы их совсем не было, ибо без святых мир не был бы досто- ин хранения Божия и не мог бы стоять. Мы можем говорить, что нет ныне в мире святых, подобно как отец Алексия, человека Божия, сказал, что у него нет в доме сына и нет святого, тогда как сын его жил у него в доме и был муж святой, но закрыт был и от отца, и от других образом нищаго».

Разве думал иеромонах Серафим, составляя свой очерк, что наступят такие времена, когда мир начнет убивать не только своих святых, но и просто тех, кто осмеливались назвать себя верующими?

Однако новое назначение для иеромонаха Серафима уже готовится. После смерти настоятеля суздальского Спасо-Ев- фимиева монастыря архимандрита Досифея обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев на- значил на этот пост иеромонаха Серафима. Он был возведен в сан архимандрита и назначен благочинным монастырей Владимирской епархии.

Произошло это в 1899 году, когда отцу Серафиму исполни- лось сорок три года.

Спасо-Евфимиева обитель

Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь встретил архи- мандрита Серафима разрухой и запустением. Новый настоя- тель не ожидал, что его встретит налаженная монастырская жизнь и крепкий монастырь, но того, что он увидел, и пред- ставить было невозможно.

– Сколько же лет не ремонтировалась обитель? – спросил у казначея новый настоятель.

– Да лет сто будет, – вздохнул тот.

– А тюрьма-крепость как? – продолжал расспрашивать настоятель. – Надобно посетить, посмотреть.

– Лучше бы Вам туда с дороги не ходить, – махнул рукой казначей.

– Чего ж не ходить?

– Да худо там… Люто и худо.

– Сколько же узников содержится в крепости?

– Пятьдесят две души грешные, – перекрестился казначей.

Помолясь да испросив помощи Божией, отправился новый настоятель осматривать свое хозяйство.

Обитель представляла собой «громадное разрушенное про- странство с оградой в 1,5 версты и 13-ю падающими башнями».

Вот и тюрьма. Старое двухэтажное и примыкающее к нему одноэтажное здание, со стен которого ободрана краска, на всех небольших окнах которого железные решетки. В одноэтажном здании двадцать пять одиночных камер. Двери камер выходят в вонючий коридор. Грязь, крики. Тюрьма…

«Господи, помилуй…»

Спасо-Евфимиева обитель знаменита не только тем, что в ней пребывают мощи преподобного Евфимия Суздальского. Она печально известна тем, что с середины XVIII века здесь находилась государственная тюрьма-крепость.

Спасская крепость, или, как называют ее официальные доку- менты Святейшего правительствующего Синода, «арестантское отделение Спасо-Евфимиева монастыря», была учреждена по указу Екатерины II в 1766 году и предназначалась для умали- шенных религиозных колодников.

Однако за время существования крепости в заточении на- ходились разные узники, а сумасшедшими они часто станови- лись только здесь, после многолетнего пребывания в мрачных казематах.

В этой тюрьме имелись в основном одиночные камеры, но были и общие – грязные, ветхие, холодные, со спертым, гни- лым воздухом. Иногда особо буйных заключенных наказывали батогами, а некоторых даже заковывали в цепи.

Несколько узников, закончивших здесь свою жизнь, были знаменитыми людьми. В XIX веке в крепости находился опаль- ный прорицатель монах Авель; здесь скончался доведенный до сумасшествия декабрист Фёдор Шаховской; здесь же содер- жались старообрядческие священнослужители: архиепископ Аркадий, епископ Алимпий, епископ Конон, епископ Геннадий и некоторые известные миряне.

Пищу заключенным давали два раза в день, на обед и ужин. Кормили впроголодь. Специальной тюремной одежды не суще- ствовало. Арестанты из лиц духовного звания носили подряс-

ники, тулупы, лица светские – кафтаны, халаты, тулупы. Белье холщовое, обувь – сапоги, валенки. Уж какими становились все эти одежонки за много лет – страшно и представить.

Узники проводили в крепости десятки лет, лишались разума, молодости, умирали от чахотки, от истощения сил, гнили от цинги.

Воинская команда монастырской тюрьмы – это рядовые инвалидных команд, т. е. солдаты нестроевой службы. В карауле числилось десять солдат и один унтер-офицер.

Архимандриту Серафиму удалось в конце своего настоя- тельства заменить караул вольнонаемной стражей из четырех человек.

Дверь одной из камер распахнули перед архимандритом Серафимом. Пахнуло спертым воздухом. В камере находился бледный человек, обросший бородой. Возраст трудно опреде- лить.

– Вставай! Новый настоятель к тебе пожаловал! Доклады- вай, кто ты! – скомандовал охранник.

– Что новый, что старый, – усмехнулся узник. – Что-то разве изменится? Ну, Василий я. Рахов.

– Давно сидишь? – спросил отец настоятель, по – хозяйски оглядывая грязную, провонявшую плесенью камеру.

Что в ней находилось? Койка без белья, войлок да табурет.

– Седьмой год.

– Православный?

– Православный. Оговорили меня. Свои же, православные, и оговорили.

– Разберемся. Узник махнул рукой:

– Да что разбираться. Прежний настоятель, Царство ему Небесное, прошение составлял. Бумаги в Синод посылал, а толку… Все вернулось назад.