Неополитика. Изменения в современной политической теории и практике

А пока это происходит, необходимо привести себя в гармонию с эпохой. Политология, которая якобы тоже умерла в 1960-х годах, изучает эти новые проблемы, но политическая практика в значительной степени основана на инструментах, созданных для коммерческого мира, и историях успеха, которые не обязательно применимы в каждом конкретном случае. Мы ищем правду в интервью Жака Сегела, работах Дженнифер Лис-Маршмент, или – для знатоков – в опыте Дуды Мендонсы, бразильского вундеркинда политических стратегий, который помог Лулу быть избранным. Специалисты по «политическим технологиям» в восторге от кампании Барака Обамы, а новые европейские левые преклоняются перед Берни Сандерсом и его успехами в Интернете. Явление, охватывающее все теории и все практики, которые нацелены только на результаты выборов, относится не к политическому или политологическому миру как таковому, а скорее к избирательному маркетингу, управлению имиджем политиков и решениями избирателей – и все же именно через все тот же избирательный процесс «обычные» люди могут увидеть новую динамику, которая управляет обществами 21-го века. Тем не менее, все более и более очевиден становится постоянный, а не разовый характер этой динамики. И в этом также проявляется рана политики.

Более конкретно, эти системные изменения можно отнести к одной из следующих категорий, каждая из которых имеет своим ядром определенный феномен, свойственный нашему времени:

1. Постоянство конкуренции. Жизнь гораздо менее раздроблена на кластеры, чем в прошлом, и поэтому конкуренция между различными составляющими ее элементами нарушает границы между «областями жизни», которые были герметично разделены еще всего-то пару десятков лет назад. Все и каждый борются за то, чтобы привлечь наше время и внимание – даже больше, чем наши деньги, потому что как потребители мы являемся ценным ресурсом, который перепродают другим. Например, используя якобы бесплатные социальные сети, мы как раз и продаем наше внимание и время. И таким образом рождается новая торговля, своего рода «война всех против всех» (привет, Гоббс!), или, точнее, конкуренция всех против всех. Поэтому вполне нормально, что в этом контексте сама политика становится конкурентом, стремящимся привлечь наше внимание, и что ее главные носители конкурируют, например, с коммерческими продуктами. Мы уже слышали, как Жак Сегела несколько десятилетий назад говорил, что политики – такие же бренды, как продукты в магазине. Мы вернемся к этому в следующих главах. Но в те времена политики были брендами только во время выборов. Сегодня они являются ими двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

2. Непрерывный поток информации. Несмотря на свои усилия по созданию надежной и контролируемой информационной повестки, политики больше практически не имеют точек контакта с информацией. Эра «хозяев времени» подходит к концу. Даже если они все еще способны, пусть и не в ста процентах случаев, контролировать свое собственное сообщение и выбирать место и время его распространения, само сообщение подвергается постоянному влиянию событий, комментариев и мнений, которые, в свою очередь, уже не поддаются контролю. Круглосуточные социальные сети, средства массовой информации, комментарии и провокации постоянно влияют на политическую коммуникацию и размывают ее сигналы. Это форма «принудительного диалога» между властью и обществом, диалога, который никогда не заканчивается и который, в конце концов, всегда и ото всех ускользает.

3. Кризис личных брендов – еще один парадокс. Сегодня, со всеми доступными средствами связи и коммуникаций, как никогда просто вытолкнуть кого-то к на авансцену. Мы пошли гораздо дальше, чем 15 минут славы, обещанных Энди Уорхолом: мы создали машину для производства звезд, Интернет, который также позволяет долго оставаться в свете софитов, если правильно им пользоваться. Это правда как в отношении шоу-бизнеса, так и политики. Правильная фраза в нужное время, вирусное видео, хорошо подобранная формулировка может выдвинуть любого на уровень известности, достаточный для прямой конкуренции в медиа-пространстве с устоявшимися фигурами, которые, в свою очередь, этим сравнением еще и создадут дополнительное доверие к новичку. Как не потерять свою индивидуальность в этом столь технологичном пространстве? И как в нем по-настоящему убеждать людей (я говорю здесь не про аргументацию, а про весь инструментарий привлечения новых сторонников) с длительным результатом? «Фейк ньюс» и факт-чекинг, который рождается из них, усталость людей от публичных речей и, в то же время, их нечувствительность к речам искренним (с редкими исключениями, такими как Берни Сандерс) – все это создают новую дихотомию, которая придает прежде невиданное значение «этическому позиционированию» и «технологии уважения».

И именно в этот момент в дело вступают инструменты неополитики.

Роль неополитики

Если есть слово, которое занимает умы с начала века, то это перемены. Барак Обама воплощал их, Франсуа Олланд сделал их лозунгом своей кампании, их ждут в Иране, России и Турции, они неожиданно происходят в Бразилии и разрушают прежние рамки в Великобритании. Перемены наших привычек и образа жизни, появившееся в течение десятилетия после появления iPhone, помогли сложиться общему впечатлению о постоянных едва уловимых переменах в обществе.

Более того, в современном мире перемены, признаки перемен не имеют ничего общего с политическим слоганом. Вам не нужно быть большим специалистом в геополитике, чтобы увидеть рост напряженности на всех фронтах. Сначала эта напряженность может показаться цикличной, подобно воспоминаниям о проблемах, известных на протяжении веков: миграции, бедности, неравенство… Но мы видим, что с новой архитектурой обмена информацией, новыми способами связи, эти старые проблемы создают новую напряженность или кардинально меняют архитектуру напряженности старой.

Таким образом, на национальном уровне граждане возвращаются к основному вопросу о том, что они могут ожидать от своих правительств. Мы видим это с «желтыми жилетами», но также и в Венесуэле или даже в России. В западном мире народ подталкивает правительства к тому, чтобы те лучше защищали его от кризисов и лучше обеспечивали его процветание перед лицом все более угрожающего внешнего мира.

В свою очередь, эта динамика усиливает напряженность в отношениях между странами. Европа по-прежнему страдает от разногласий, неопределенность в отношении роли Соединенных Штатов в мире и ослабление норм предотвращения конфликтов и верховенства прав человека открывает возможности для Китая и России, но также и для одиозных личностей вроде Жаира Болсонару в Бразилии. Эта негативная алхимия поощряет региональных и внегосударственных агрессоров, вдыхает новую жизнь в региональные соперничества, например, между Эр-Риядом и Тегераном или между Исламабадом и Нью-Дели, не забывая и о двух Кореях. Возможный взрыв ситуации в Венесуэле создает огромное давление на страны региона. Слабость управления также приведет к новому восприятию угроз и отсутствия безопасности в таких странах, как Пакистан и Северная Корея.

На данный момент экономическая взаимозависимость между странами служит барьером для межгосударственных конфликтов. Но, учитывая все более отчетливую тенденцию к возвращению националистов, мода на которую началась в Америке Трампа, но также все более и более открыто защищаемую в европейских странах, например, в Италии или Польше, можно легко представить себе мир, в котором однажды этой взаимозависимости уже не хватит. Поэтому неудивительно, что общество формулирует все более и более прямые и даже яростные требования большей стабильности. Правительства должны реагировать по-новому, как пытается это делать Эммануэль Макрона во Франции с ее Большими национальными дебатами, потому что слова или сила, которых наверняка хватило бы несколько десятилетий назад, больше не в состоянии противостоять мощным множителям общественной мощи, коими являются социальные сети.

В этом контексте террористическая угроза – также беспрецедентная в истории человечества, так как она создает мгновенное и непосредственное искажение в медийном пространстве – никогда не была такой высокой. Технические и логистические возможности террористических группировок для нанесения ущерба сейчас беспрецедентны. К старым схемам связей с мафиями добавился весь потенциал Интернета, позволяющего привлечь, подчинить влиянию и подвергнуть внушению на расстоянии, и сделать это с помощью высококачественных аудиовизуальных продуктов.

Все это говорит о том, что, хотя государства и организации продолжают формировать ожидания граждан в отношении будущего порядка, заботы и чаяния граждан и так называемых субнациональных сообществ будут оказывать все большее давление на государства, а внешняя и внутренняя политика, вероятно, более не будут разделены.

Итак, следует ли нам перестать говорить о политике? По крайней мере в том, что касается практики управления, будь то на местном или на международном уровне, я предпочитаю говорить о неополитике – новом этапе осуществления власти, который строится каждый день на прежде неслыханных основаниях и постоянно меняется.

Неополитика. Это Барбара Крюйкшенк ввела данный термин в своей статье «Неополитика: добровольные действия при новом режиме»[6 - В Maasen S., Sutter B., On Willing Selves. Palgrave Macmillan, 2007]. Понятие определяется как «политика в состоянии адаптации и изменений». Находя, откровенно говоря, это определение чересчур общим, я пойду дальше, даже если идея перемен не кажется мне – вы уже поняли – столь ключевой. Для меня, учитывая все вышесказанное, неополитика означает прежде всего постоянно меняющуюся архитектуру всех процессов, связанных с политической властью, что можно разделить на три основные части:

– Что определяет политическую власть (В чем разница между теми, кто имеет политическую власть, и теми, кто ее не имеет? Во времена могущественных транснациональных корпораций и миллиардеров, которые богаче значительной части государств, вопрос не так уж невинен),

– Как её достигают (как происходит изменение статуса и получение атрибутов из вопроса 1, и с помощью каких инструментов осуществляется это изменение?), И

– Как ее осуществляют, когда ее уже достигли (каковы рычаги принятия политических решений?)

Ввиду сказанного выше, было бы целесообразно дополнить эти пункты следующими комментариями:

– Нынешняя политическая власть («неополитическая власть») характеризуется мандатом, данным обществом, который признается всеми социальными субъектами и дает право осуществлять управление обществом в рамках общественного договора и который дает право использовать легитимное насилия для поддержания этого мандата. Основа политической власти – это способность создать базу для осуществления всех других видов власти (экономической, культурной, социальной…), тогда как никакой другой тип власти не становится основой политической власти

– Доступ к власти достигается путем получения вышеупомянутого мандата посредством кампании убеждения, направленной на членов общества, способных выдать этот мандат легитимным и неоспоримым образом

– Власть осуществляется в определенных правовых рамках и в контексте постоянного убеждения через систему приказов и их исполнителей. В то же время, архитектура рамок осуществления власти также включает ограничения, которые не установлены ни законодательством, ни традицией.

Не забывая об идее перемен, политика остается наукой, а неополитика – совокупностью техник и знаний, связанных с политическими феноменами, свойственными исключительно нашему времени. Это означает, прежде всего, что приняв неополитический подход, мы осознаем опасность оказаться индуктивистской индейкой. Понимание перемен – это быть готовым ко всему каждый день в 9 утра. Кроме того, я хотел бы подчеркнуть важность слова «архитектура», использованного выше: по мере того, как меняется вся власть, начиная с ее атрибутов (аккаунт Twitter @POTUS – королевский скипетр новой эпохи) и заканчивая ее методами, концепция новой политики должна охватывать как структуру принятия решений, так и достижение возможности принятия решений. Таким образом, политика остается и всегда будет оставаться наукой об управлении, которая стремится понять природу власти и, как совершенно справедливо отметил процитированный выше Джеймс Холтон, найти способы улучшить ее в интересах всего человечества. А неополитика – это совокупность знаний о том, как это управление и его практики меняются в контексте современного мира. И о том, как их подчинить.

Эти знания должны иметь прямые применения, отвечающие конкретным ситуациям. Это именно тот набор инструментов, который я упомянул во вводной части. Чтобы быть эффективными, они должны отвечать на три вызова, определенные в предыдущей главе, и делать это эффективно:

– Эффективно соперничать с другими политиками и другими источниками коммуникаций, чтобы привлечь внимание, поддержку и доверие, чтобы выдержать всеобщую и постоянную конкуренцию

– Строить стратегии, основанные на непрерывности, преследующие как стратегические, так и тактические цели, и которые непросто нарушить «черными лебедями» (т.е. экстремальными и непредсказуемыми событиями), чтобы выжить в непрерывном потоке информации

– Эффективно создавать и управлять личным имиджем (в дополнение к партийному, если таковой имеется), оставаясь одновременно и верным самому себе, и легко читаемым для публики, чтобы пережить кризис личных брендов

Все это должно применяться с учетом новых элементов, на которых и будут основаны эти решения. Эти элементы действительно не имеют прецедентов в истории человечества и не зря придают «нео-» неополитике. Давайте упомянем три, на мой взгляд, наиважнейшие:

1. Большие данные,

2. Стремительное изменение роли и режима работы всех видов посредников передачи информации (СМИ, общество, предприятия…),

3. Новое отношение к фактам, построенное на новой философии информации.

В последующих главах я сначала расскажу об этих трех изменениях, об этих трех фундаментальных фактах, составляющих основу всех неополитических действий. Проанализировав их, будет легко заметить, как понимание – или неверное понимание – этой новой ситуации помогло выиграть или проиграть выборы, успешно провести или провалить реформы. Затем, вооружившись этими знаниями, мы перейдем к трем категориям инструментов, которые я упомянул чуть выше. Данные используются все чаще, и не только для лучшего таргетинга политической рекламы (мы вернемся к этому в следующей главе); люди и организации всё более непосредственно вовлекаются в общественные процессы; новая парадигма правды создается на наших глазах. В этих условиях инструменты нужны, чтобы стать эффективнее.

Представляйте себе неополитику как некий дополнительный уровень в интеллектуальной схеме власти. Как и в военной науке, есть нерушимые основы, от Лао Цзы до фон Клаузевица, и есть переменные, зависящие от новых тактических потребностей, таких как порох, авиация или ядерное оружие. Неополитика – это как раз тот термин, который определяет эту новую вводную, это новое «нечто», которое происходит на наших глазах, последствия которого мы видим, но которое мы не полностью контролируем. Уже потому, что сама природа этого «чего-то» столь изменчива, столь волатильна, что прежде чем ее определить, нужно определить то, что теория хаоса называет «странным аттрактором»[7 - Прекрасное определение Фабера Спербера и Роберта Перис: «форма странного аттрактора» не является кривой или поверхностью и даже не непрерывна, а восстановлена, точка за точкой, динамикой, которая, хотя и кажется хаотичной, сама воссоздает этот особый порядок], эту общую форму, не позволяющую предвидеть ничего конкретного, но намечающую основы эволюции системы. Эта небольшая книга – не более чем микро-попытка обозначить этот аттрактор, и я надеюсь, что вскоре, когда профессионалы и любители политики примутся за дело всерьез, у нас это получится в полной мере.

Данные в политике

Данные приносят изменения, которые затрагивают далеко не только коммерческую сторону нашей жизни. Количество доступной компаниям информации о том, кто мы и что мы как социальные единицы, настолько велико, что эти данные изменяют саму структуру наших обществ. И разумеется, политика, как базовая структура общественного управления, не может не меняться под влиянием данного явления. Так что же, данные в политике – просто лучший способ таргетирования политической рекламы? Не совсем.

Жители западных демократических государств склонны связывать политику с процессом получения и осуществления власти. Как предполагают Чак Тодд и Кэрри Данн из NBC News[8 - Статья называется How Big Data Broke American Politics и датирована 14 марта 2017 года. Доступна на NBCNews.com], большие данные «сломали» политику, потому как обширные знания о тех, чьи голоса предлагают вам желанную работу – по сути, о клиентах, которым вы продаете свои услуги – позволяет вам, точно так же как и бизнесу, настроить вашу политическую кампанию так тонко, что вам даже не придется общаться с более широкой аудиторией. По их словам, этого вполне достаточно, чтобы мотивировать тех, кто уже готов голосовать за вас, и немного подтолкнуть колеблющихся.

Тодд и Данн могут ошибаться, и большие данные в политике – это, наверное, что-то большее, чем просто удобный способ покупать рекламу в Facebook. Тем не менее, знание того, где мы проводим время, какие сериалы мы смотрим, какие книги мы читаем, какие продукты мы предпочитаем и какие слова мы чаще всего используем в наших твитах, имеет значение. Но что делает политиков «зависимыми от данных, которые становятся новыми финансами кампаний», как гласит заголовок одной из статей Slate? Какова цель данных в политике? Давайте попробуем разобраться.

Шерлок Холмс однажды сказал (в «Скандале в Богемии»): «Теоретизировать, не имея данных, опасно. Незаметно для себя человек начинает подтасовывать факты, чтобы подогнать их к своей теории, вместо того чтобы обосновывать теорию фактами.». Эта цитата датируется 1891 годом, и все же именно такой подход к данным, большим или маленьким, люди обычно применяют и сегодня, помножив его на безумие величия.