Мой добрый друг

– Омелин.

– Если вы не против, представлюсь и я: Домбровская. Марта. Свободный художник.

Иван разлил по бокалам шампанское.

– За знакомство! – сказал Иван и осушил бокал. Шампанское шло легко, я его выпил с жадностью.

– А что вы расследуете, Андрей? – спросила Марта.

– Убийства, взятки, хищения в особо крупных размерах…

– А сейчас?

– Убийства.

– Убийства? – переспросил Иван. – Их много?

– К сожалению.

– Как интересно! – воскликнула Марта. – И что это за убийства?

– Странные убийства, – сказал я. – Людей убивают в разных городах. Убивают, не оставляя следов.

– Как же вы найдёте преступников, если они не оставляют следов? – удивилась Марта.

– Что-нибудь, да оставляют, – заметил Иван. – Безупречных преступлений не бывает.

– Эти не оставляют, – сказал я.

Мне хотелось поделиться своими размышлениями с моими новыми друзьями, умными и обаятельными, но профессиональная этика держала меня за язык. Я ещё не очень хорошо знал моих друзей, расположенных ко мне чрезвычайно дружелюбно.

Мы снова рассматривали этюды. На этот раз Марта поясняла, в каком месте сделан рисунок, рассказывала забавные истории, которые сопутствовали ему. Например, когда рисовала ветку бузины, подошла пасшаяся недалеко корова. Она смотрела на Марту так долго, что художница прекратила рисовать бузину и стала рисовать корову. Та стояла терпеливо, иногда пощипывала траву, и можно было подумать, что животное понимает, кто перед ним и что делает. Закончив, Марта отдала буренке все круассаны с клубничным джемом, которые захватила из дома.

– То-то хозяйка удивилась, когда после дойки обнаружила, что у молока вкус клубники! – рассмеялся Иван.

Я снова остановился у картона с названием «Лето». Несомненно, Иван был очень талантливым художником.

Мы расстались около полуночи. Иван довёл меня до такси, пожал на прощание руку, а спустя полчаса позвонил, уточнив, благополучно ли я добрался до дома.

Тернер и море

Знакомство с Иваном и Мартой произвело на меня сильное впечатление. Люди, с которыми я общался, были в основном мои коллеги следователи, оперативные сотрудники полиции и ФСБ, прокуроры, свидетели, подозреваемые и обвиняемые. Это был мир человеческих драм и трагедий, изощрённых интриг, жестокости, коварства и слёз. Мир Ивана и Марты был ярок и светел. В нём торжествовали солнце и краски. Их отношения и они сами напоминали сочную акварель. От одного взора на неё становилось до того радостно, что хотелось подпрыгнуть и сделать сальто.

После нашей встречи у Марты прошла всего неделя, как позвонил Иван.

– В Пушкинском открылась выставка картин Тернера, – сказал Иван. – Давайте сходим.

Мы встретились у музея в половине одиннадцатого следующего дня.

– К общению с прекрасным нужно готовиться, – сказал он и повёл меня через дорогу в кафе. Заказал по пятьдесят грамм коньяка и кофе.

– Вы знакомы с Тернером? – спросил он, опрокинув содержимое рюмки.

– Поверхностно, – сказал я.

– Тернер…

Иван ушёл в себя, словно увидел там человека, чьё имя только что произнёс.

– Непостижимый Тернер…

Он отпил кофе.

– Вообще-то я должен был стать шахтёром, – сказал Иван. – Как мой дед, отец, старший брат. Я привык к запаху антрацита. Но когда мне было тринадцать, в журнале увидел репродукцию картины Тернера «Рыбаки в море». Я никогда не видел моря. Я был потрясен! Лодку накрывали волны… Светила луна… От её света блестели облака и море… Тревога и очарование. Простор и стихия. Я понял, что не стану шахтёром.

– Но и моряком вы не стали, – заметил я.

– Почему не стал? – возразил Иван. – Я закончил мореходку в Измаиле. У меня специальность моторист и водолаз.

– А потом?

– Потом на буксире таскал баржи по Чёрному морю.

– Почему же вы оставили море?

– Оно оказалось не таким, как я увидел его на картинах Тернера.

– Не таким романтичным?

– Дело в людях. Они испоганили море. На флоте процветала контрабанда. Из-за границы таскали кримплен, мохер, часы… Противно это. Да и сам образ жизни моряка вгонит в тоску любого. Стали в порту, первым делом куда? В кабак. Оттуда – к проституткам. Новый порт – снова кабак, снова проститутки. Однажды в Новороссийске, притащившись из портового кабака, упал на койку и задумался: на что трачу жизнь? Вернулся домой, пошёл в военкомат. Служил мотористом на дизельной подводной лодке. Но потом снова встал вопрос: что дальше? Возвращаться на буксир не хотелось. И я подал документы на юридический факультет МГУ.

Мысленно я сбросил Ивану лет двадцать пять. Передо мной предстал томный юноша с профилем Блока. В глазах, словно промытых родниковой водой, колышется будущее – как василёк среди ржи. Во все времена непостижимая морская стихия смывает с берега молодых людей, бредящих приключениями. Ветер, штормы, миражи на горизонте, калейдоскоп городов и людей, особый просоленный сленг – против этого ничто не может устоять. Оно манит, как песня сирен. Но в этом замечательном окрылённом порыве, влекущем к открытиям, подвигам и славе, таится большая опасность. Реальная жизнь всегда отличается от юношеских представлений о ней. И если не найти в себе сил примирить эти две противоположности, можно озлобиться на весь белый свет. По своему опыту я знал: именно такие разочарованные романтики пополняют криминальный мир. Иван прошёл по опасной грани.

Я допил коньяк, Иван расплатился, и мы направились на встречу с работами человека, который так сильно повлиял на судьбу моего спутника.

Иван превосходно знал и биографию художника, и историю написания многих картин. Мимо некоторых он проходил, не задерживаясь, у некоторых подолгу стоял. Иногда приближался к полотну, рассматривал мазки. Так, он надолго задержался у картины «Снежная буря». Он то подходил к полотну, то отдалялся, то снова едва ли не утыкался носом в высохшие краски.

– Не могу понять, как он это сделал! – сказал Иван. – Вы видите: корабль гибнет!

– Он знал, о чём писал, – заметил я.

– В бурю Тернер попросил матросов привязать его к мачте, чтобы наблюдать весь этот ужас.

– Тогда понятно, почему он сумел это сделать.

– Я видел то же самое.

– Всё так похоже?