Все, руки связаны, король им шлет проклятья,
А время движется без устали вперед.
И, умоляя бога у распятья,
Кто кары просит, а кто прощенья ждет.
18. В изгнании
Июль пылает летним зноем.
Благоухание трав, цветов.
Зверье выходит к водопою.
Лес полон птичьих голосов.
В тени раскидистого дуба
На шелке луговой травы
Лежат влюбленные, друг друга
Ласкают, нежатся в любви.
– Моя богиня, милая, родная,
Одна ты в сердце, да простит бог ложь.
– Кто-то еще?
– Сынишка, дорогая!
Он хоть в тебе, но на меня похож!
– Ты так уверен? А если будет дочка?
– Так не шути, я жду богатыря.
– А если дочь?
– Нет, сын! Сказал – и точка.
– Ну ладно, сын, «трудился» ты не зря.
Ой, как толкается, смотри, –
У Маргариты дернулся живот, –
Как будто ножкой стукает внутри.
Эдгар спросил: – Кто там живет? –
Прижался ухом к животу,
И слушал, как он там скребется.
– Наверно, жарко, потому
Он так, разбойник, и дерется.
– Мне тоже жарко, я хочу купаться.
Эдгар взял на руки ее и закружил,
Обняв за шею, начала смеяться,
Упрашивая, чтобы опустил,
На брег песчаный, свое платье скинув,
Она вбежала в воду нагишом,
Букеты брызг вокруг себя раскинув,
Что заискрилися на солнце серебром.
С веселым смехом плещутся, как дети,
Он ее ловит, а она бежит,
Поймал… и будто все на свете
Затихло, лишь камыш шумит.
Он льет ей воду нежно из ладоней,
Вода струится по лицу на грудь,
Грудь обтекая, льется на живот ей,
А с живота вновь в воду, завершая путь.
Закончив омовение, покрывает
Всю поцелуями: и веки, и уста,
Ланиты, ушки, шейку, замирает,