Лента жизни

Поздняя лирика Игнатенко – это не оптимизм и пафос, а раздумья о смысле бытия, о хлебе насущном, что так тяжко достается человеку. Не столько категоричное утверждение, основанное на уверенности в обладании истиной, сколько поиск ответов на вопросы, в том числе неразрешимые. От одической тональности поэт все более склоняется к элегической, от публицистичности – к философскому размышлению, думе. В стихотворении «Читая «Слово о полку Игореве»» настроение, которое все чаще овладевает поэтом, нашло поистине афористичное воплощение: «Посмотри, / Подумай, / Помолчи». Сознательно или нет, но автор здесь апеллирует к Тютчеву, к его знаменитому: «Молчи, скрывайся и таи / И чувства и мечты свои… Как сердцу высказать себя? / Другому как понять тебя? / Поймет ли он, чем ты живешь? / Мысль изреченная есть ложь» («Silentium»).

Возраст лирического героя поздних стихов Игнатенко – возраст зрелости, житейской и философской мудрости. А это, в свою очередь, не могло не вести к поиску соответствующей художественной формы, в том числе жанровой. На смену, условно говоря, одам, гимнам, сатирам приходят неканонические, «нелитературоведческие» жанры, восходящие к фольклору или, чаще, к христианской традиции: воззвание, заклинание, заговор, плач, похвала, притча, молитва… Показательно, что в «Избранное» автор включил стихотворения, жанр которых так и определил – «молитвы».

Исповедальность, доверительно-сдержанная интонация, прозрачная ясность мысли и чувства, простота стиля, подчеркнутое отсутствие формальных изысков – таковы самые выразительные черты лирики Игнатенко. Обращает на себя внимание также склонность автора, с одной стороны, к юмору и особенно иронии, с другой, к высокому слогу, к словам, которые многими ныне воспринимаются как архаика – и не только лексическая, но и понятийная: стяги, стезя, честь, взыскует…

Подводя итог сказанному, можно заключить: Игорь Игнатенко создал свой собственный, во многом неповторимый художественный мир. Его избранные сочинения, несомненно, встанут в один ряд с лучшими произведениями таких известных амурских авторов, как Леонид Волков, Федор Чудаков, Игорь Еремин, Борис Машук, Николай Фотьев, Владислав Лецик. Но не только. Масштаб и значение художника по-настоящему могут быть осознаны лишь в системе национальных ценностных и культурных координат. Думается, творчество Игоря Игнатенко в этих координатах не теряется. По этой причине в предисловии цитировались и упоминались писатели высокого ряда: именно они оказали на певца Приамурья самое большое влияние, именно они наиболее близки ему мировоззренчески и эстетически, именно с ними Игорь Игнатенко ведет напряженный творческий диалог на протяжении всей своей творческой судьбы.

Александр Урманов,

доктор филологических наук,

профессор, заведующий

кафедрой литературы

Благовещенского государственного

педагогического университета

Времена

I.

АРХЕОЛОГИ


А. П. Деревянко

Вас мещане зовут чудаками:
«Закопались в пыли и веках…»
Но упрямо вы ищете камни —
Те, что предки держали в руках.

На стоянке былой увлеченно
Из холма, что навис над рекой,
Извлечете отщеп халцедона,
Отшлифованный крепкой рукой.

Черепки от разбитой посуды
Так сумеете соединить,
Что протянется из ниоткуда
Воссозданий связующих нить.

Что осталось,
Что напрочь истлело…
Не жалея терпенья и сил,
Вы найдете и меткие стрелы,
И топор – тот, что предкам служил.

Ляжет камень в ладони надежно,
В крошках глины, в холодной золе,
И напомнит, как тяжко и сложно
Добывается хлеб на земле.

Здесь когда-то стоял у Амура
Древний пращур, суровый, как Бог.
Исподлобья, с таежным прищуром,
Озирал он великий поток.

Что мерещилось предку?
Что мнилось?
У струящейся в вечность воды
Беглой строчкою что приоткрылось
И упрятало, стерло следы?

Плыли зори.
Клубились туманы.
Сыпал звезды ночной небосвод…
Затерявшихся лет караваны
Продолжают к нам трудный поход.

И рождается днесь в человеке,
Как молитва его наизусть:
«Ты была, есть и будешь вовеки
На скрижалях истории, Русь».

НАХОДКА

Я откопал на огороде
осколок камня – им когда-то
скоблил мой предок шкуру зверя —
пришелся камень по руке;
и осенило – вот награда,
а может статься и расплата,
за то, что мало в чем различен
я с ним, аборигеном, жившим
в своем далеком далеке.

Пойду в тайгу, где след сохатый
оставил строчкою невнятной.
Хочу я мяса, крови, шкуру,
чтобы согреть меня могла,
но заблужусь, сжимая камень,
и станет вдруг тогда понятно,
что он велик и тяжек, словно
не камень это, а скала.

Тот камень отнесу обратно