Сталин должен был умереть

Сын сельского учителя Лозовский (настоящая фамилия Дридзо) в 1901 году вступил в РСДРП. Вел партийную работу в Петербурге, Казани, Харькове. Революция 1905–1907 годов застала его в Казани. Был арестован и отправлен в ссылку, бежал за границу. Выполнял партийные поручения в Женеве и Париже. В 1917 году вернулся в Петроград, где за выступление против решений партии вскоре был исключен из РКП(б). Через год его в партии восстановили и направили на профсоюзную работу. Больше 15 лет он был генеральным секретарем Профинтерна, собиравшего «пятые колонны» в разных странах мира.

После смерти Ленина Лозовский безоговорочно принял сторону Сталина, что позволило ему в разное время занимать должности директора Гослитиздата, заместителя наркома иностранных дел СССР, начальника Совинформбюро.

Поручения Сталина выполнялись быстро. Лозовского вызвали на Старую площадь, где 13 января (день годовщины убийства Соломона Михоэлса) находящемуся на восьмом десятке лет профессору многоопытные функционеры Маленков и Шкирятов учинили перекрестный допрос. Лозовский не отрицал, что имел встречи с Михоэлсом, Фефером, Юзефовичем и другими еврейскими деятелями и то, что после приезда из Америки Михоэлс и Фефер рассказывали ему, что американские евреи поддерживают идею создания еврейской республики в Крыму.

К Сталину немедленно полетела докладная записка, в которой, в частности, указывалось, что «…Лозовский должен был увидеть антисоветское лицо Михоэлса и Фефера и довести об этом до сведения Центрального Комитета ВКП(б). Но Лозовский этого не сделал, а, наоборот, посоветовал Михоэлсу и Феферу направить докладную записку в правительство о создании еврейской республики в Крыму и сам принял участие в редактировании записки».

Ничего нового тут ни для кого не было. Более того, если вернуться к реальной истории написания «крымского письма», то роль осторожного Лозовского сводилась лишь к сглаживанию острых углов и неудачных формулировок. Никаких других серьезных прегрешений они за Лозовским найти не смогли.

Он тоже не чувствовал за собой никакой вины, поэтому никак не мог предполагать, что над ним сгущаются тучи.

Сталин был сильно раздосадован. Формулировка «политически неблагонадежные связи и недостойное… поведение» для расстрельной статьи не подходила. «Редакцию» проекта решения выполнили в МГБ:

«…Из материалов, поступивших в ЦК ВКП(б) от органов Министерства госбезопасности, видно, что член ЦК ВКП(б) Лозовский… сговаривался за спиной ЦК ВКП(б) с антифашистским еврейским комитетом о том, как выполнить план американских капиталистических кругов по созданию в Крыму еврейского государства и с каким заявлением обратиться в Советское правительство, чтобы скорее добиться успеха в этом деле. Кроме того… Лозовский неоднократно принимал американских корреспондентов Гольдберга, Новика, являющихся американскими разведчиками, широко снабжая их секретными материалами о состоянии оборонной промышленности СССР без ведома и разрешения правительства… Считая несовместимым поведение Лозовского со званием члена ЦК ВКП(б) и члена партии, исключить Лозовского С.А. из состава членов ЦК ВКП(б) и из членов партии».

Опросом членов Политбюро по телефону 20 января 1949 года данное постановление было единогласно утверждено. Спустя неделю Лозовского арестовали.

Почти одновременно с Лозовским был взят под стражу академик двух академий (АН и АМН СССР), директор Института биохимии АН СССР Я.О. Парнас, который в ходе первого же допроса с пристрастием скоропостижно скончался. Мертвые души в «Деле ЕАК» Сталину были не нужны, поэтому Парнас в связи с этим делом нигде больше не упоминается. Смерть Парнаса долго замалчивали. От его жены в течение нескольких лет продолжали принимать передачи.

Следователи МГБ начали методично выбивать из подследственных нужные для фабрикации дела признательные показания.

В книге Арно Люстигера «Сталин и евреи. Трагическая история Еврейского антифашистского комитета» (РОССПЭН, 2008) собраны многочисленные документы, показывающие, как это происходило:

«В следствии (по “Делу ЕАК”) участвовали в общей сложности 35 следователей – некоторые были преступниками за письменным столом, другие настоящими палачами. Например, Маркиша (известный еврейский поэт) подвергали продолжительным допросам, которые могли длиться до 17 часов, часто за полночь назначался ночной допрос, продолжавшийся до утра. Такое обращение применялось по отношению к Маркишу до 29 апреля. За это время ему пришлось провести в общей сложности 16 дней в тяжелейших условиях в темном карцере». В этих и других противоправных действиях с подследственными мучители впоследствии признавались сами, когда они были арестованы. Лину Штерн (академик Академии наук и Академии медицинских наук СССР, опубликовала более 400 научных работ по физиологии и биохимии. Она была награждена многими орденами и медалями. В 1943 году ей была присуждена Сталинская премия. Единственная из руководства ЕАК не была расстреляна) «28 января гражданский сотрудник МГБ привел к Абакумову, и тот сразу же заорал: “Мы все знаем! Признавайтесь! Вы сионистка, вы хотели оторвать Крым от России, чтобы создать там еврейское государство”. Когда она стала возражать, министр рявкнул: “Что ты врешь, старая шлюха!” (Она никогда не была замужем.) Затем Штерн сидела в Лефортовской и Лубянской тюрьмах. Один только следователь Рассыпнинский допрашивал ее 97 раз, но не смог узнать ничего конкретного и отягчающего. Поэтому следователи попытались истолковать ее международные контакты и визиты иностранных ученых в Советский Союз как шпионаж в интересах США в области атомной и бактериологической войны».

Бергельсон (писатель на идиш) …«позже показывал перед судом, как возникали протоколы следствия. Когда, например, следователь заявил, что Гольдберг – американский шпион, он удивленно спросил: “Да?” В протоколе же вопросительный знак был убран, а протесты Бергельсона были отвергнуты, и его принудили подписать протокол. Ту же технику конструирования протоколов описал перед судом и обвиняемый Ватенберг. Его следователь дал ему понять, что он – не “секретарь” подследственного, то есть записывал протоколы не с его слов, а изменял или фильтровал с точки зрения обвинения».

Большинство членов ЕАК, поняв, что им не удастся доказать свою правоту следователям, которые для достижения своей цели готовы были пойти на крайние меры, решили, что для них будет лучше, если они подпишут фальсифицированные протоколы допросов, сохранят свое здоровье и перенесут борьбу за свое честное имя в суд.

«Дело ЕАК» было уже давно созревшим плодом, но, к удивлению многих, он почему-то не падал. Кое-кому уже стало казаться, что на этот раз пронесет, обойдется без обычного кровопускания и обвиняемых в худшем случае ожидают тюрьма, лагерь или ссылка. Оказалось, что это далеко не так. Сталин просто взял передышку для того, чтобы расправиться с женой Молотова Полиной Жемчужиной.

С некоторых пор ему вообще перестала нравиться эта семья.

Молотов был постоянным напоминанием Сталину о его неудачных переговорах с немцами, что, в конце концов, привело к неожиданному нападению Германии на Советский Союз. Свою вину за это Сталин склонен был переложить на своего министра иностранных дел Молотова. Сталин не забыл, что в прошлом Молотов был одним из ближайших сотрудников Григория Зиновьева. И то, что в 1936 году Молотов активно противился проведению открытого суда над Каменевым и Зиновьевым. Он тогда сам едва избежал ареста.

Жемчужина была последней, кто имел долгий разговор с женой Сталина Надеждой Аллилуевой в ночь ее самоубийства. О содержании этого разговора нетрудно было догадаться по его последствиям.

Известен и такой факт. На одном из послевоенных заседаний Политбюро Сталин неожиданно заявил, что представительские расходы семьи Молотова непомерно велики. «Может быть, около них кормится охрана или кто-нибудь еще. Это же относится и ко всем другим», – добавил Сталин. Разобраться в данном вопросе поручили Алексею Косыгину. Вмешательство в семейные дела своих старших коллег, как он впоследствии вспоминал, было тогда для него малоприятным.

Вопреки тому, о чем теперь многие пишут, Полина Жемчужина и Вячеслав Молотов были дружной парой. Сталину, который сам никогда не был счастлив в семейной жизни, это тоже не нравилось.

Следует сказать, что Сталин всегда подозрительно относился к родственникам своих соратников. Как, впрочем, и к своим собственным. Особенно он не доверял их женам, считая, что они могут быть каналом утечки различного рода конфиденциальной информации, в том числе и о нем самом, которую он тоже относил к разряду государственных тайн.

Были арестованы жены «всесоюзного старосты» Калинина и занимавшего большие военные и хозяйственные посты Хрулёва. Сидели жена и сын Куусинена, сноха Хрущева, два сына Микояна, брат Орджоникидзе. Для каждого из них находили собственные прегрешения.

Мало кому удавалось заступиться за близких родственников.

Генерал-лейтенант Поскребышев, который был одним из немногих людей, искренне преданных Сталину. С 1935 года он бессменно заведовал канцелярией генерального секретаря ЦК ВКП(б). Через него к вождю шла вся информация. Фактически он был наиболее доверенным лицом Сталина, готовил ему документы, выполнял личные задания. Когда вскоре после войны арестовали жену Поскребышева, Брониславу Соломоновну, бывшую дальней родственницей Троцкого, он умолял Сталина ее пощадить, тот наотрез отказал. Три года она провела в тюрьме. Потом ее расстреляли по обвинению в шпионаже.

Со Сталиным бывало и такое, что некоторых арестованных он неожиданно отпускал личным распоряжением, невольно показывая тем самым, что они сидели зазря. Однажды он спросил у Куусинена, почему тот не хлопочет о своем сыне. «Очевидно, были серьезные причины для его ареста», – дипломатично ответил Куусинен. Сталин усмехнулся. Через некоторое время сын Куусинена был освобожден. Но его жену Айво, бывшую агентом военной разведки, которая сначала находилась на нелегальной работе по линии Коминтерна в США, а потом под именем Элизабет Хансен в Японии (вместе с Рихардом Зорге), по распоряжению Сталина в 1937 году вызвали в Москву и арестовали. После освобождения и реабилитации она не захотела жить в Советском Союзе и вернулась в Финляндию.

В этом еще одна непостижимая черта характера Сталина. Почему при всей его подозрительности он не боялся держать около себя людей, которым нанес смертельную обиду.

Другой парадокс заключался в том, что те, у кого Сталин разорил семью, продолжали, а скорее были вынуждены ему преданно служить.

Он хорошо знал, что таким образом может их постоянно шантажировать. Обычно члены семей репрессированных лишались политического доверия или тоже арестовывались. Продолжая с ними работать, Сталин давал понять, что они находятся на свободе исключительно благодаря его милости, за что должны были быть ему еще благодарны.

Супругу Калинина Екатерину Ивановну Лоорберг (члена РСДРП(б) с 1917 года, члена Верховного суда СССР) задолго до войны по личному распоряжению Сталина арестовали и приговорили к исправительно-трудовым лагерям сроком на 15 лет. В обвинительном заключении было указано, что она «предоставляла свою квартиру (члена Политбюро) для контрреволюционных сборищ». Ей припомнили сокрытие того факта, что ее брат состоял агентом царской охранки. Калинин не предпринял никаких шагов к ее освобождению, опасаясь даже незначительного конфликта со Сталиным.

Ставшая за 7 лет инвалидом, 9 мая 1945 года она обратилась со слезным письмом в адрес вождя. По личному распоряжению Сталина пожилую женщину помиловали, чтобы она смогла закрыть глаза смертельно больному супругу.

Сталину нужно было постоянно держать в узде непослушного Калинина, номинально являвшегося главой государства. Для этого годились все средства. Об этих истинных намерениях Сталина свидетельствует такая его записка к Молотову:

«Что Калинин грешен, в этом не может быть никакого сомнения. Все, что сообщено о Калинине, – сущая правда. Обо всем надо осведомить ЦК. Чтобы Калинину впредь неповадно было путаться с пройдохами».

В своих таких действиях Сталин не ошибся. «Всесоюзный староста» послушно выстраивал законодательную базу под все беззакония Сталина. Именно Калинин подписал пресловутое постановление ЦИК, устанавливающее 10-дневный срок ведения следствия, предоставление обвинительного заключения обвиняемым за день до суда, слушание дела без участия сторон, лишение возможности обжалования приговора, отмену ходатайства о помиловании, немедленный расстрел приговоренного к высшей мере наказания.

Соратники Сталина из кожи вон лезли для того, чтобы оправдать его доверие и сохранить себе жизнь. При малейшем подозрении таких людей, кто бы они ни были, он немедленно от себя отдалял. Так, в конце концов, случилось и с Поскребышевым, и с Молотовым.

В записи неопубликованной речи Сталина на Пленуме ЦК КПСС (16 октября 1952 года), сделанной Л.Н. Ефремовым, есть такой абзац:

«Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А её окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо».

Биография Полины Жемчужиной (настоящие имя и фамилия – Пери Семеновна Карповская) была самой что ни на есть пролетарской. Родилась в семье бедного еврея-портного, трудовую деятельность начала с 13 лет, работая сначала папиросницей на табачной фабрике, а затем кассиром в аптеке. В 1918 году она вступила в РКП(б) и в Красную армию. Постепенно поднималась по партийной лестнице от рядового политработника в частях 12-й армии до инструктора райкома РКП(б) в Москве.

В 1921 году, в возрасте 24 лет, Полина Жемчужина вышла замуж за Вячеслава Молотова. Вскоре она начала учиться в Московском институте народного хозяйства имени Г.В. Плеханова на экономическом факультете. После получения высшего образования занимала руководящие посты в Наркомате пищевой промышленности, парфюмерно-косметической, синтетической и мыловаренной, в текстильно-галантерейной промышленности.

Своих симпатий к евреям Полина Жемчужина никогда не скрывала, поэтому осведомителям, которые постоянно следили за семьями членов Политбюро, не составляло никакого труда регулярно поставлять Сталину информацию о «сионистских» настроениях жены Молотова. Сталин неоднократно указывал на это Молотову в личном разговоре. Однако он считал «Вячу» «подкаблучником», совершенно неспособным повлиять на поведение своей жены, поэтому решил вынести этот вопрос на коллективное обсуждение.

На XVIII партконференции (1941 г.) по предложению Сталина Жемчужину вывели из кандидатов в члены ЦК, куда она была избрана в 1939 году. При голосовании по его супруге Молотов дипломатично воздержался. Сталин воспринял это как отход от общей партийной линии.

Полину Жемчужину это не насторожило и не остановило. Особую дружбу она завела с еврейскими общественными деятелями ЕАК.

На дипломатическом приеме, устроенном ее супругом, тогда еще главой МИДа, по случаю 31-й годовщины Октябрьской революции, ее заметили оживленно беседующей на идише с израильским посланником Голдой Меир, при этом она с гордостью заявила: «Ich bin a iddishe tochter» («Я еврейская дочь»).

Полина Жемчужина была женой члена Политбюро и членом партии. Больше ее своеволия Сталин терпеть не захотел, поэтому поручил Абакумову и Шкирятову дать на нее компрометирующий материал. При допросах многих арестованных членов ЕАК имя Полины Жемчужиной всплывало неоднократно. Для того чтобы придать делу законный вид и толк, Сталин приказал провести очные ставки между Жемчужиной и предварительно обработанными арестованными Фефером, Зускиным и Слуцким.

Сталину настолько не терпелось заполучить эти материалы, что он попросил доставить их к нему на дачу в тот же вечер курьером. Абакумов представил Полину Жемчужину в роли пособницы еврейских националистов:

«В течение длительного времени… поддерживала знакомство с лицами, которые оказались врагами народа, имела с ними близкие отношения, поддерживала их националистические действия и была их советчиком…Вела с ними переговоры, неоднократно встречалась с Михоэлсом, используя свое положение, способствовала передаче… политически вредных, клеветнических заявлений в правительственные органы. Организовала доклад Михоэлса в одном из клубов об Америке, чем способствовала популяризации американских еврейских кругов, которые выступают против Советского Союза. Афишируя свою близкую связь с Михоэлсом, участвовала в его похоронах, проявляла заботу о его семье и своим разговором с Зускиным об обстоятельствах смерти Михоэлса дала повод националистам распространять провокационные слухи о насильственной его смерти. Игнорируя элементарные нормы поведения члена партии, участвовала в религиозном еврейском обряде в синагоге 14 марта 1945 г., и этот порочащий ее факт стал широким достоянием в еврейских религиозных кругах…»

Ей припомнили и то, что в 1943 году она просила Михоэлса встретиться в Америке с ее братом, бизнесменом Сэмом Карпом.

Сталин постарался дискредитировать ее и в личном плане и, как позднее писал Хрущев, «опозорить Жемчужину и уколоть, задеть мужское самолюбие Молотова». Полина Жемчужина, которой в то время было уже за пятьдесят, следила за собой и была, как говорят, молодящейся женщиной. «Любовника» для нее «назначили» из ее сослуживцев. Для этого некоторых из них пришлось арестовать. На уговоры и угрозы поддался только один, согласившийся на оговор, опасаясь за судьбу жены и детей.

В предновогодние дни 1948 года Сталин вынес все это на Политбюро. «Помню грязный документ, – вспоминал Хрущев, – в котором говорилось, что она была неверна мужу, и даже указывалось, кто были ее любовниками. Много было написано гнусности».

Молотов был уже не тот, поэтому на этот раз вместе со всеми он был вынужден проголосовать за исключение Полины Жемчужиной из партии как не заслуживающей политического доверия. К этому времени она уже официально не являлась его женой, поскольку Сталин в ультимативной форме предложил ему с ней развестись.