Блики из прошлого плюс....

– Слушай, братишка, ты не против, если я у тебя тут посплю, а то я как приеду, сразу на работу?

– Валяй, дрыхни, только ноги не задирай, обивку попортишь.

Фокин откинулся назад, выбрав место, чтобы его не было видно в зеркало заднего вида, и сделал вид, что крепко спит. Судя по скорости, в Москву они должны были приехать часов через семь. Фольксваген, благодаря опытному водителю, летел быстро. Одно было не ясно Фокину – куда и зачем он едет. Что его ждет впереди, он тоже абсолютно не представлял. Под шорох шин он периодически дремал, забываясь на пять-десять минут. Когда открывал глаза, то видел ночь, встречные фары, пролетающие за окном в темноте огни поселков и деревень. Все, что будет впереди, будет завтра. Думать не хотелось. Он дал своему мозгу отдохнуть. Все он решит, когда приедет. Что там его ждет, он увидит утром. В Москве он не был лет десять, что-то решать для себя сейчас было бессмысленно. Действительно, его мозг нуждался в отдыхе. Он и так работал без остановки последние несколько дней. «Вперед, к Москве, завтра все решу» – с такими мыслями он задремал, в этот раз уже не несколько часов.

Да, действительно, Москва за время отсутствия в ней Фокина сильно изменилась, особенно по сравнению с провинциальным Борском. Она отличалась своей напыщенностью, обилием реклам, вывесок. Она чем-то пугала Фокина. Огромное движение и, соответственно, пробки, дали Фокину возможность осматриваться. В Москве Фокин не ориентировался. Ему нужно было назвать водителю конечный пункт прибытия, и даже это его затрудняло. Он, пожалуй, мог назвать десяток станций метро, пару рынков, Большой театр, Красную площадь и Петровку, 38, впрочем, называть последний адрес в данный момент ему совсем не хотелось. В очередной пробке, вдалеке Фокин увидел желтеющие купола небольшого собора. Какое чувство дернуло его остановить машину, Фокин и сам не понял.

– Тормози в этом районе, мне тут недалеко.

– А что это вы тут строите?

– Да не здесь, мне тут на автобусе три остановки.

– Ну, давай. Ты выспался ли?

– Да, удобная у тебя для этого машина.

Расплатившись, Фокин пошел к церкви. Народа не было, но двери были открыты. Выкурив сигарету, он направился к воротам. Он задавал себе вопрос, зачем он туда идет, и не мог на него ответить, но ноги шли уверенно. Зайдя в храм, он снял кепку и перекрестился. В Борске он тоже крестился при входе в храм. Не сказать, что он был ярым верующим, скорее, это уже была привычка, требуемый порядок. Священник копошился возле икон. Тут Фокин вспомнил про цепочку и крестик Чикина. Вот она великая сила подсознания, которая его сюда и привела. На себе он почувствовал взгляд сзади. Его пристально осматривала пожилая служка. Встретившись взглядом, Фокин направился к ней.

– Могу я переговорить с настоятелем?

– Исповедаться желаешь?

Этого вопроса Фокин никак не ожидал. А исповедаться ему было в чем, впрочем, замешательство его было недолгим.

– Да нет, я по другому вопросу, много времени у него не отниму.

– Сейчас позову.

Служка подошла к священнику и что-то нашептывала ему на ухо, периодически поглядывая на Фокина. Отложив церковную утварь, настоятель направился к Фокину. Эти несколько секунд он внимательно изучал Фокина. Взгляд его был явно оценивающим и пристальным.

– Что привело тебя в храм, сын мой?

– Да вот вопрос у меня, батюшка. Нашел я цепочку да крестик, недалеко тут, может, кто из ваших прихожан обронил? При этом Фокин разжал ладонь с цепочкой и крестиком. На крестике явно виднелась проба, – в ломбард нести неудобно как-то, все-таки серебро, а Вы уж придумаете, как им распорядиться.

Взгляд священника заставлял Фокина чувствовать себя неуютно. Друг против друга стояли два неплохих психолога. Фокин видел, что его изучают, пытаются понять цель его визита, чистоту намерений. Фокин сконцентрировался на себе и понял, что если будет много говорить, священник его расколет. Он мысленно внушил себе, что в принципе, ничего противоправного он в отношении Чикина не сделал. Единственно, что будет не по-христиански, это то, что Чикин будет похоронен под его именем. Но это будет лучше, того, что он будет похоронен в целлофане, как бесхозный в безымянной могиле. Убедив себя в своей безгрешности, он убедил, видимо, и смотревшего на него.

– Ну что ж, сын мой, благое дело творишь. Окинув ладонь Фокина знамением, поп взял цепочку с крестиком в руки. Видимо, у него оставались какие-то сомнения по поводу нахождения этих предметов у Фокина, но в то же время, если бы эти сомнения были серьезные, то он бы ничего и не взял у него.

– Сам – то веруешь?

Расставшись с крестиком Чикина, Фокин почувствовал какое-то непонятное облегчение.

– Трудно сказать, батюшка, бывает, что верую, бывает, что нет. Слова такие в храме, наверное, грех говорить?

– Все мы не без греха, а в храме Господу кроме правды и не скажешь ничего. Коли ложь скажешь, то она к тебе и вернется.

Слова эти задели достаточно нужные точки Фокина, и у него появилась мысль поскорее отсюда убраться, иначе, в ходе дальнейшего разговора батюшка вместе со святым духом вытянут его на откровенности и придется со святыми помыслами рассказать этому ему всю свою карусель. Этого Фокин никак не планировал.

– Ну ладно, батюшка. Пора мне.

– Ступай с Богом.

Перекрестившись, Фокин направился к выходу. Да, думал он, – чуть меня не развели на базар. Все-таки работа с людьми накладывает свой отпечаток, да и в духовных учебных заведениях этому учат, как и их, оперов. Главное, найти в человеке те точки, которыми он более близко чувствует, живее реагирует, следить за реакцией собеседника, затрагивая в разговоре различные темы. Дальнейший разговор продолжать в той тематике, на которую более живо реагирует человек. Сам Фокин этим умением славился. Когда он сидел с подозреваемым по нескольку часов, беседуя на всевозможные темы, то, в конце концов, часто находил слабые точки, но для этого ему требовалось несколько часов. В этом случае священник его перещеголял, тронув нужные струны за несколько минут разговора. Слава Богу, что Фокин вовремя взял себя в руки и ушел от дальнейшего разговора. Конечно, навряд ли поп был информатором, но таковая вероятность существовала. Если бы он склонил Фокина к исповеди, то последний мог сказать и лишнего. Уйдя из церкви, Фокин только подстраховался. С подобным чувством перестраховки ему предстояло жить ближайшее время, и расслабляться было нельзя. Эти мысли и внушал себе Фокин, выходя из храма. По большому счету, он был собой доволен. Теперь с небес нужно было спускаться на землю и принимать решение в вопросах, от которых он отказался по пути в Москву.

Нужно было каким-то образом проверить, что творится в Борске. Фокин решил сначала сделать звонок в дежурку или в кабинет оперов. Что делать дальше он решит по результатам полученной информации. В ларьке он купил телефонную карточку и направился к таксофону. Если позвонить в дежурку, то многого там не узнаешь. Лучше, наверное, звонить в кабинет. Свои опера, наверняка, в курсе всего. Звонить жене не имело смысла. Фокин представлял, что с ней сейчас творится. Услышав голос жены, он, наверняка не удержится от того, чтобы успокоить ее, но это все бы рушило. Подозрений не должно было вызвать ничто. Холодный пот выступал на лбу. Стоило ли его мероприятие тех нервных клеток, которые теряли жена и дочь, узнав, что он сгорел? Он представил свои чувства, и он стал гнать от себя подобные мысли, потому что сам их боялся. В сотый раз он задавал себе вопрос, правильно ли он поступил? Ведь вряд ли бы его посадили. Да, из милиции его бы уволили обязательно, но не пропал бы он. Что он имеет сейчас? Пока сплошную неопределенность. А там, в Борске жена и дочь. При мыслях о них у Фокина затряслись руки. Он чувствовал, что теряет над собой контроль. Все бросить, вернуться, сказать, что просто пустил Чикина переночевать, что он живой и здоровый, обнять жену, дочь. Только как объяснить свою связку ключей, забыл? – тоже возможно. А вот почему машину оставил? Где сам все это время был? Это объяснить будет сложнее. Наверняка этим делом уже заинтересовался Урганин. При наличии возбужденного уголовного дела в отношении Фокина и всех этих вопросов вряд ли ему будет возможность оправдаться. Нет, мосты были сожжены. Фокин взял себя в руки. Перед тем, как позвонить в Борск, он зашел в ближайшую кафешку и махнул 100 граммов перцовки. Это его как-то дисциплинировало и собрало. Нужно было звонить. Фокин вспомнил сцену из «Иван Васильевич меняет профессию» когда Милославский звонит Антону Семеновичу Шпаку. Нечто подобное нужно было изобразить и ему. Под женский голос подстраиваться было, конечно, не нужно, но изменить голос каким-то образом было надо, а то опера его в момент раскусят. Надо было придумать и причину звонка. Выкурив сигарету, он подошел к таксофону. Нужно было еще избавиться от Борского говора. Настроившись, он набрал код и номер кабинета. По голосу ответил Лебедев.

– Да.

– Здравствуйте, а мне бы Фокина.

– А кто спрашивает?

– Да он просил позвонить ему…

– Его нет, и не будет, он погиб.

– Как погиб, убили что ли?

– Не важно, ладно, все.

Судя по голосу Сашки, интонации, он, видимо, был чернее тучи. Наверняка по голосу он его не узнал. Фокин говорил низким голосом и чуть шепелявил.

Итак, судя по уверенной фразе «он погиб» других вариантов в Борске нет. Навряд ли кто вспомнил Чикина. Свои с ним отношения Фокин не афишировал. После звонка он успокоился. Пока никаких проблем в осуществлении его плана, кажется, не возникало, хотя можно ли было это все назвать нормальным, Фокин не знал сам.

Вот она – Москва. Перед ним. Хмурая, перенасыщенная, манящая и пугающая. Что с ней делать, что от нее получить? Где в ней укрываться, как в ней существовать? На какое время она его тут приняла? Что она получит от него? Захочет ли она его терять? Не захочет ли от него избавиться?

Куда шел Фокин, он не знал сам. Он свертывал в улицы, где визуально было меньше народа, но, пройдя пару километров, он выходил на более широкую и оживленную улицу и вновь искал пустоту на тротуарах. Лицо не выдавало его волнения. Оно было как забальзамированное. Незаметно, спокойным взглядом он провожал встречавшихся постовых милиционеров, – он их явно не интересовал. Значит, ведет себя правильно. В голове уже был алгоритм действий на случай остановки. В кармане паспорт, удостоверение, так что «отбодается» от сержантов легко. Все сержанты побаиваются оперов. Бесцельное хождение в течение двух часов дало результат в виде гудения в ногах. Эта усталость в мышцах говорила о том, что нужно сесть и предпринимать шаги к поиску ночлега. Увидев ближайшее невзрачное кафе, он свернул туда и, убедившись, что посетителей немного, заказал два кофе. На вокзале ночевать не хотелось, – пришлось бы покупать билет на утренний поезд по своему паспорту – это возможная «засветка». Да и выспаться ему как следует, не удастся. О гостиницах не могло быть и речи. Заказав третью чашку кофе, Фокин определился в том, что нужно снимать квартиру. На два-три месяца при более-менее экономной жизни ему хватит. Комнату снимать тоже не имело смысла – лишние уши и глаза. Почему-то он остановился на этом районе, – он его устраивал. Ближе к центру жильё дороже, ближе к окраине легче его было заметить участковому. Нужно было узнать, где ближайшая станция метро. Но это позже. Для поиска жилья оставалось менее чем полдня. С наступлением темноты вряд ли что ему удастся. Столбы пестрели объявлениями о сдаче жилья. Сорвав десяток телефонов, он оккупировал таксофон. Сложность была в том, что он не знал, как называется район, в котором он находился. Он вспомнил ближайшие ориентиры – кинотеатр, большой супермаркет, дом быта. При разговоре, он представлялся приезжим и наивно спрашивал о местонахождении сдаваемого жилья. Он ориентировал на храм и что видел блуждая. Первые два собеседника его не устраивали, так как задавали слишком много вопросов, при ответах на них Фокин путался, и когда по интонации он чувствовал, что вызывает подозрения, обрывал разговор. Впрочем, эти два разговора послужили ему тренировкой, – был очерчен круг вопросов, на которые он должен заготовить ответы. С третьим абонентом он договорился о встрече. У дамы в годах, судя по голосу, он, видимо подозрений не вызвал. Фокин понял, что о себе нужно было говорить, как можно ближе к истине. Итак, он приезжий из Костромской области, благо он часто бывал там, одно время, занимаясь раскрытием «золотых» краж, и более-менее мог там ориентироваться, на случай, если хозяйка или кто-то из ее родственников окажутся, не дай бог, тоже из Костромы. В Москве он не был с детства. Сюда он приехал, так как получил повышение в фирме, занимающейся деревообработкой, и был направлен на два-три месяца, на испытательный срок. За этот срок он должен был наладить связи пославшей его фирмы с потенциальными партнерами. Это объяснение хозяйку устроило. Она объяснила, как до нее доехать. Путь до этого места занял минут сорок на автобусе. По объяснениям хозяйки дом он нашел быстро. До назначенного времени встречи у второго подъезда оставалось полчаса, и он осмотрелся. В принципе, все его устраивало. Не слишком пустынное место и не слишком густонаселенное. В двух остановках было значительно оживленнее: там стоял супермаркет, игровой клуб, и много других немалых магазинов. Теперь нужно было оценить хозяйку квартиры. По телефону он описал свою одежду и, как было условлено, сидел на лавочке. Он должен был произвести впечатление порядочного человека и одновременно приглядеться к Анжелике Сергеевне – так, по крайней мере, она представилась. Нужно было избежать, так называемого, «кидалова», когда левая квартира сдается сразу нескольким жильцам, получается задаток со всех, а через неделю заявляются настоящие хозяева, и выясняется, что они сдали свою квартиру, бог знает кому на неделю. Об этих черных мини-риэлторах Фокин знал и примерно понимал, как раскусить возможную подставу.

Анжелику Сергеевну он распознал сразу по ищущему взгляду, в который попал он и затормозил его на себе. При ее подходе он сделал ей шаг навстречу.

– Анжелика Сергеевна?

– А Вы Александр?

– Да. Еще раз здравствуйте.

– А Вы что без вещей?

– Да у знакомых от фирмы оставил, тут недалеко, у церкви. Знаете?

– Вот так недалеко, ты поближе ничего не нашел?

– Да я уже в два адреса съездил, Ваш третий.

– А те, что не понравились?

– Да слышал, что у Вас в Москве обманывают со сдачей квартир, что-то я испугался.