Байки Семёныча. Вот тебе – два!

Ну он и отомстил в итоге.

Спирт, которого было действительно много, в целях хотя бы частичной его сохранности, хранился в сорокафутовом морском контейнере и надежно запирался на ночь. Три висячих замка, надежно запирающих ворота, вкупе со стальными стенами контейнера не позволяли проникнуть внутрь ни злоумышленнику, алчущему халявного алкоголя, ни его дурным мыслям этим алкоголем завладеть. Да что там алчущий с его мыслишками? Ни мышь, ни крыса, ни даже очень мелкий комар не проскочат! Сохранно все и надежно хранимо, как в золотовалютном резерве швейцарского банка, одним словом.

Но и на старуху бывает проруха.

Случилось однажды так, что, на беду спиртового прапорщика, его очень срочно и очень требовательно призвал к себе командир эскадрильи, прогуливавшийся ради повышения собственной информированности по авиастоянкам. Уж чего там комэску именно от спиртового прапора потребовалось, то истории доподлинно не известно, но только чесанул военный Бахус на зов командования так быстро, что свою алкогольную пещеру Аладдина ни закрыть, ни запереть не удосужился. И ровно, как на беду какую-то, Нюху именно в этот злосчастный момент мимо тех полураспахнутых ворот в неизвестном направлении проследовать понадобилось. Идет он, значит, идет, никого вокруг себя не замечает, в мыслях своих что-то там такое про светлое будущее думает и вдруг видит – батюшки, а спиртовая-то не заперта и без пригляда на произвол судьбы брошена. Это ли не удача?! Это ли не везение?! Да они самые, что ни на есть! Пруха, так сказать, в ее самой полной и неприглядной выраженности. Абсолютная и бесповоротная пруха!

И вот что, по-вашему, нормальный, в меру жадный и немного мстительный человек в такой ситуации сделал бы? Думаете, ведро до краев из ближайшей бочки набулькал и смылся бы? Полагаете, всю бочку целиком в свои собственные закрома укатил бы? Ну-у-у, все может быть… Я бы еще такой вариант предположил, когда чрезмерно мстительный жадина сразу две бочки укатил бы. Но это сложно. Это силушку нужно иметь богатырскую, а ее у Нюха не было. По ночам всю растрачивал, да и с богатырем, если честно, его разве что служение Отчизне малость роднило, не более. Однако же она ему, силушка эта, и не потребовалась вовсе от того, что не таков был наш Нюх, чтобы на всякую мелочь типа ведер с бидонами размениваться. Умнее он был, да и мыслил масштабнее. Ну а поскольку Нюх образование имел малость техническое, масштаб сообразительности, наложенный на инженерную науку и помноженный на смекалку вороватого ума, породил на свет Божий совершенно неожиданное решение: он использовал сварочный аппарат. Да, да, вы не ослышались, именно его – сварочный аппарат. Тот самый, который с электродуговой сверкалкой и россыпью раскаленных искр из расплавленных ошметков.

В этот момент всякому, кто не знаком с конструкцией контейнерных дверей, станет совершенно непонятно, при чем тут спирт, бочки, бидоны и сварочный аппарат. Как вообще пожароопасный электроприбор может совмещаться с летучей и чрезвычайно легко воспламеняющейся жидкостью в едином пространстве цельнометаллического контейнера? На самом же деле все объясняется чрезвычайно просто: гайки. Гайки и болты. Те самые гайки с болтами, которыми стальные воротины контейнера к здоровенным петлям насмерть прикручиваются. Ну, не так чтобы совсем уж насмерть, если честно. Болты, торчащие своими шестигранными головками на улицу, если к ним нужный ключ подобрать и недюжинную силу приложить, конечно, как это и положено болтам, немного проворачивались. Это правда. Но вот гайки, каковые изнутри контейнера к этим самым болтам присобачены, приржавев малость от морской сырости, вертелись вместе с болтами, не ослабляя своей хватки даже на половину витка резьбы. Не отворачивались, одним словом. Ни в какую не отворачивались.

Нюху сей факт был хорошо известен, потому как он уже несколько раз пробирался к воротам в вечерних сумерках и, не убоявшись суровых часовых, которые при случае и пристрелить могли, эти самые шестигранные головки болтов гаечным ключом вертел во все стороны. Идея его была незамысловата и проста, как все гениальное: если уж ворота заперты на три амбарных замка и отворить их по причине запертости возможным не представляется, то отчего бы обе воротины, надежно сцепленные охранными устройствами, не снять целиком? Снять, необходимое количество спирта из бочек нацедить и потом на место прикрутить, тем самым факт своего присутствия и небольшой утери спирта от спиртового прапора скрыв. Все чинно, все красиво, все благородно!

Тут главное – не встретиться с каким-нибудь ответственным и бдительным часовым и изо всех сил постараться не быть им убитым при попытке расхищения социалистической собственности. Тут да, тут определенные риски были, конечно же. Но Нюх, человек по природе своей настолько же настойчивый, насколько и бестолковый, учитывая всю возможную доходность алкогольной операции, с таким риском смириться смог. Смог, и время от времени заявлялся с гаечным ключом проверить, не разболтались ли гайки и не пришла ли уже светлая возможность открутить ворота настежь. Но нет. Соленая влажность близлежащего Каспия, несущаяся на аэродром непрерывными волнами морского бриза, покрыла резьбу болтов плотным налетом ржавчины и сцепила гайки, так же малость приржавевшие, с этой резьбой насмерть. И оттого казалось, что с экспериментами по откручиванию можно было бы и закончить, махнув на идею рукой и похоронив ее, такую светлую и замечательную, под немилосердным натиском погодных условий.

И он уже было так и поступил, но вдруг на тебе – такая удача! Ворота не заперты, а спиртового Цербера за какую-то неведомую провинность командир фейсом по бетону вертолетной площадки возит. Не зная латыни и потому, совершенно не ведая смысла фразы Fortis fortuna adiuvat[1], Нюх проявил невиданную смелость и решил немедленно воплотить давнишний план с гайками, молниеносно дополнив его некоторыми техническими деталями, коих в более ранней версии не существовало. Умчавшись пыльным галопом в сторону своих мастерских, вернулся он оттуда буквально через несколько минут, волоча на своей тощей спине небольшой сварочный аппарат, работающий от обычной электрической сети. Аппарат был произведен в Советском Союзе и потому весил, как промышленный трехфазный сварочник, произведенный в какой-нибудь экономной Японии. Спина Нюха хрустела, а сам он, пунцовый от напряжения, обливался потом, стекавшим с него бурной Ниагарой. Прапорщицкий китель взмок не только под мышками, но и по всей своей поверхности, поменяв из-за этого цвет со светло-зеленого, выцветшего хаки на грязно-бурый цвет нильского крокодила, а бегущие по щекам капли размером со среднюю вишню оставляли на нечистом лице Нюха светлые полосы омытой кожи.

Но это было неважно. Совершенно неважно! На это не стоило обращать внимания и терять драгоценные минуты на протирание обильной влаги. Нужно было действовать, потому как командирский задор в отношении метилового сторожа мог завершиться в любую минуту и тот, взбодренный, но не поверженный, грозил возвернуться к боевому посту в любой, самый неожиданный момент. Скинув сварочный аппарат со спины, Нюх одним движением размотал длинный провод питания и, юркнув внутрь контейнера, пахнущего дырявой канистрой из-под водки, вставил вилку в розетку, о местоположении которой он, так часто сюда захаживавший, конечно же, знал доподлинно. Выскользнув на улицу юркой змейкой и вцепившись в держак сварочника, где уже красовался электрод «двойка», в пару десятков безошибочных движений Нюх приварил приржавевшие гайки непосредственно к плашкам воротных петель. Робот-сварщик на сборочной линии «Тойоты» не справился бы так чисто и так быстро! Напортачил бы где-нибудь робот, к бабке не ходи! А Нюх – нет, прихватил совершенно одинаковыми каплями, не срезав ни одной гайки и не насыпав на пол предательских «соплей». Мастер, одним словом! И зачем оно ему надо? – спросите вы. А затем, друзья вы мои дорогие, что в таком положении гайка, намертво приваренная к неподвижной петле, шансов вместе с болтом покрутиться более не имела. А раз не имела, так и сам болт, получается, теперь снаружи полностью выкрутить можно совершенно легко и беспрепятственно. Ну согласитесь, гениально же? Гениально и элегантно.

Исполнив таким образом задуманное, прапорщик так же молниеносно смотал провод питания, взвалил сварочный аппарат на спину и, ласково помахав бочкам со спиртом на прощание, широкими скачками умчался в расположение, к коему он был приписан служебными обязанностями. Ну а поздним вечером Нюх вернулся с гаечным ключом и двумя молочными бидонами. Но только не с такими, с которыми меня в розовом детстве бабушка за молоком отправляла и в которые не больше трех литров питательной жидкости входит, а с теми, в которых это самое молоко с ферм и коровников на грузовике привозят. Заявился Нюх с алюминиевыми флягами, вмещающими в себя по сорок литров жидкой фракции. При каждом его шаге фляги негромко позвякивали расшатавшимися замками, вызывая в Нюхе справедливое опасение возможной встречи с вооруженным часовым. Но, как я уже и говорил, новомодное определение «Слабоумие и отвага» не только хорошо подходило двум мультяшным бурундукам, но и в полной мере живописало психофизический портрет Нюха, а потому, матерясь сквозь зубы на дезавуирующие фляги, до контейнера он все-таки добрался.

Далее, подставляя фляги под ноги, кряхтя и вновь обливаясь потом, выкрутил прапорщик болты сначала из верхних, а потом уже и из нижних петель, дав тем самым контейнерным воротам право выбора: остаться стоять в створе контейнера или вывалиться на улицу, предоставив тем самым прапору свободный доступ к внутренностям спиртового богатства. Ворота выбрали первое. Зажатые в распор твердыми резиновыми уплотнителями, они, ворота, даже не подумали сдвинуться хоть на миллиметр, предоставив тем самым алчущему Нюху доступ к объекту его вожделений. Стояли так же монументально и не менее надежно, как стояли до этого, будучи прикрученными к толстенным петлям парой десятков болтов на восемнадцать.

Но это ничего! Это же нестрашно. Близость желанной цели придала Нюху еще большей решимости и физических сил, кои он и приложил к застрявшим воротам. Ухватившись обеими руками за вертикальные штанги, идущие снизу вверх по каждой из воротин, он начал дергать их на себя с остервенением Отелло, трясущего несчастную Дездемону за тонкую шейку. И они не выдержали! Сдались. Чмокнув на прощание отошедшими резиновыми уплотнениями, ворота медленно вывалились-таки из проема и отделились от контейнера. Таким образом, выдернув ворота из створа и чудом увернувшись от их немалой массы, с грохотом рухнувшей в пыль, Нюх наконец-то получил неограниченный доступ к спиртовому источнику, обещающему скорое и безмерное обогащение его карманов.

Наполнив оба молочных бидона по самые горлышки, успев в уме посчитать, какую прекрасную прибыль ему сулят полученные восемьдесят литров, прапорщик решил, что на сегодня хватит и что жадничать не след, потому как теперь, при такой удачной конструкции контейнерных ворот, он сюда захаживать сможет сколь угодно часто. Вот только теперь сущая мелочь осталась: ворота обратно вставить и болты на место прикрутить. Ну чтобы потом, в следующий раз, когда новые финансовые поступления потребуются, заявиться сюда и, не особо утруждаясь, их вновь открутить.

Но тут стала очевидна неполная проработка такого, как это ранее казалось, гениального плана. Стали очевидны и половинчатость мышления Нюха, и некоторая несостоятельность разработанной стратегии. Когда-то тщательно продумав комбинацию с извлечением ворот и последующим наполнением семейного бюджета алкогольной продукцией, совершенно не подумал Нюх о том, что две цельнометаллические воротины, скрепленные нерушимыми замками, весят никак не меньше башни от танка Т-72 и вернуть их на место можно либо с помощью подъемного крана, либо благодаря усилиям пары десятков бойцов из роты охраны. Одинокому Нюху с полутора тоннами распластавшегося в пыли железа было ну никак не справиться.

Заблаговременно оттащив бидоны, наполненные спиртовой благодатью в дальние кусты, попытался он было эту стальную стену, павшую ниц, в вертикальное положение восстановить и следы своего присутствия надежно скрыть прикрученными на место болтами. Ничего не вышло, однако. Он и с правой стороны брался, и с левой натужно кряхтел, но воротины, отрывавшись от бренной поверхности всего на пару-тройку сантиметров, возноситься дальше, в сторону своего привычного местоположения, не желали ни в какую. При этом падшие створки громыхали так сильно, что у Нюха возникали реальные шансы в самом скором времени встретиться с теми самыми бойцами из роты охраны. Со всеми двадцатью. Только прибыли бы они, и это совершенно однозначно, не в помощь слабосильному прапорщику, а для четкого и полного исполнения положений Устава караульной службы. Такое служебное прилежание и педантичное исполнение грозило Нюху обретением дополнительных, но совершенно ненужных отверстий по всей поверхности тела. Нюх, как старательный военнослужащий, назубок знающий уложения того самого Устава, прирастать новыми отдушинами на своем теле не пожелал и, прекратив неравную борьбу с воротинами, скрылся в кустах, волоча за собой честно уворованные декалитры. Декалитры влажно плескались в бидонах и, лаская слух предприимчивого прапорщика, обещали ему все блага будущего века в самом скором времени и, что самое важное, еще при его жизни.

Утром причиненный ущерб, конечно же, обнаружили. Взволнованный Клюэрикон местных спиртовых хранилищ после того, как и сам втихаря отлил из початой Нюхом бочки, взорвал мирный покой воинской части настолько звучной тревогой, будто это не сотню литров спирта некто неизвестный скрал, а как минимум танковую колонну с годовым запасом ГСМ цыгане в лес увели. Прибывшее по тревоге командование и несколько заинтересовавшихся прапорщиков, включая самого Нюха, долго почесывали в затылках и пытались проникнуть в глубь представшей перед ними загадки. Напрягая зрение, мозг и дедуктивные способности, прибывшие тужились понять, кто же это так отважно и совершенно бессовестно порезвился на государственном спирте. Военный Бахус, некогда приставленный к охране контейнера, суетился вокруг командования и причитал о том, что: «Выкрали-таки, мазурики позорные, ну никак не меньше тонны, а то и двух…», вызывая тем самым в осведомленном Нюхе два чувства одновременно:

Первое – справедливое негодование таким передергиванием фактов.

И второе – восторженное восхищение изобретательностью и талантом собрата-прапорщика.

При этом Нюх, еще ночью до копейки посчитавший собственные доходы от предстоящей реализации восьмидесяти литров благоприобретенной влаги, молниеносно представил денежный водопад, каковой в скором времени польется на смышленого хранителя хмельных запасов. От полученной цифры Нюх немного заскучал и закомплексовал от мелочности собственных масштабов.

В конечном счете проведенное командованием расследование явного злоумышленника не выявило, а Нюх, в явном желании еще больше запутать дознавателей, вслух предположил, что спирт выпили питоны. А что? Вполне себе логично. Два извилистых следа, оставленных вчера уволакиваемыми канистрами, совершенно однозначно указывали на то, что в ночи от контейнера отползали две гигантские анаконды. Следы были неровно извилистыми, временами прерывались, превращаясь в четкие отпечатки бидонных днищ, и это совершенно точно указывало на тот факт, что змеюки были не трезвы.

Начальник штаба, офицер, хорошо образованный и знавший о живой природе практически все, сообщил, что у гадин рук нет, и потому они болты открутить никак не могли, а потому Нюх очевидный дурак и неуч. А еще и потому Нюх дурак, что во всей прилегающей к острову Артём округе, вблизи которого аэродром и располагался, одновременно двух анаконд такого размера сыскать возможным не представляется. Это начальник штаба знал доподлинно и потому без всякого риска мог за этот факт партийным билетом поручиться. Ну а раз так, то ему, Нюху, надлежит немедленно пойти в Ж..У и не мешать следствию своими непродуманными версиями.

Нюх, приняв указующий вектор движения за безоговорочную команду непосредственного начальства, немедленно убыл в неизвестном направлении, от всего сердца надеясь на то, что следы нетрезвых пресмыкающихся в конечном счете не приведут следственную группу именно к его скромной персоне. Но нет, не привели. Командование посчитало за лучшее списать две с половинной тонны спирта на естественные усушку и утруску, дать по шее спиртовому прапору за утерю бдительности и для полной очистки совести провести служебное расследование над начальником караула, в ночь дежурства которого произошло это немыслимое преступление. Начальник караула, который доказал, что действовал строго по Уставу, от необоснованных притязаний почти отбился и, свалив все на солдатиков караульной роты, отделался легким испугом.

Но однако же, товарищи дорогие, Нюх стал Нюхом не в тот раз, в совершенно другой. Но и там, однако, без спирта не обошлось.

А все дело в том, что после такого дерзкого ограбления вверенной ему части комэск приказал охрану спиртового Клондайка усилить, а надзор за расходованием вожделенной влаги возвести в один ранг с контролем за соблюдением государственной тайны. Спиртовой прапор, каковой благодаря своей смышлености еще некоторое время оставался щедрым фонтанчиком пьянящей радости, исчерпав благоприобретенные тонны, в конечном счете живительным родничком бить перестал и вожделенный спирт начал расходоваться именно на те цели, для которых его сюда, на аэродром, и привезли. То есть для безвозвратной и совершенно бесполезной погибели в утробе антиобледенительных систем авиационной техники. Согласитесь, совершенно глупое и нерачительное использование такого ценного ресурса. Многие этим возмущались, а некоторые даже негодовали, но поделать с этим что-либо уже было решительно невозможно. Финита ля комедия!

Ну вот как раз во времена этого «сухого закона» и получил наш прапорщик, утерявший в прошлом свои нормальные имя и фамилию, неприглядное прозвище Нюх, прилипшее к нему крепче собственной кожи.

К моменту того славного тезоименитства два ранее украденных бидона исчерпались полностью, и местная клиентура прапорщика, из недели в неделю получавшая отказ от поставки алкогольного ректификата, начала медленно расползаться в разные стороны, недовольно ворча и, что самое обидное, унося в своих карманах вожделенные деньги. Прапорщик терзался. Терзался по двум причинам. Ну, во-первых, как я уже и сказал, денюжки, на которые он рассчитывал как на свои собственные, бесследно пропадали за туманным горизонтом, избежав его кошелька, а во-вторых, в случае какого-либо торжества или просто при наличии более-менее подходящего повода прапорщику приходилось пить банальную водку, купленную в гарнизонном военторге, вы только подумайте, какой ужас, за собственные кровные. Второй факт синергетически усиливал первый, и они оба, многократно помноженные друг на друга, рвали душу и сердце бедного Нюха на мелкие клочки, истекающие кровью праведной скорби.

Вот в таком неуравновешенном душевном состоянии и жесткой ностальгии по государственному спирту ссудила Судьба несчастному прапору поучаствовать в техническом сопровождении ночных тренировочных полетов, заменив им, прапорщиком, обычного солдатика, какового в этот день для исполнения рутинной работы по какой-то причине не нашлось. Задача была простой – заправлять летающие машины спиртом. Что за самолет подкосил мамой и папой даденное поименование Нюха, я не знаю, но это была явно не главкомовская «ТУшка», спирт в которую по причине прожорливости последней заливали непосредственно из спиртовоза, применяя для этого толстенный шланг и заправочный пистолет. Тут, видимо, самолет был поменьше, и потому заливать нужно было относительно немного, а вместо спиртовоза обойтись можно было простым солдатиком, взгромоздившимся на стремянку. Так оно обычно и бывало. Летающее средство, сиречь самолет, отлетавшее полетное задание, присаживалось для осмотра и дозаправки, если в том возникала потребность, полученный уход и дозаправку получало, после чего вновь улетало в небеса нарезать бесконечные тренировочные круги, не удаляясь от аэродрома больше чем на полсотни километров.

Дозаправлять, как правило, требовалось именно спирт, потому как топлива в леталке было с избытком и сжечь его все за полтора часа кружения над родным аэродромом возможным не представлялось. В таких случаях к подрагивающим от возбуждения и желания взмыть в небеса крыльям подкатывали высоченную стремянку, и рядовой боец технической службы, взобравшись по ней до самого верха, балансируя там, как макака на спине скачущего во весь опор пони, вливал через широченную горловину специального бака положенные литры антиобледенительного спирта.

Но, как я уже сказал, юркого бойца в этот день по какой-то причине не нашлось, а регламент между тем выполнять все одно требовалось. На то он и регламент. Команда обслуживания, решив, что Нюх, будучи самым худым и пронырливым, как бы он этому ни противился, просто обязан исполнить роль авиационного виночерпия и реализовать полагающуюся спиртовую дозаправку. Нюх начал было отнекиваться и взывать к совести сослуживцев, мотивируя свой отказ тем, что у него на содержании масса иждивенцев, коих он не имеет права оставить сиротами, что не его это должностные обязанности, а также тем, что ему просто-напросто страшно. Оттого страшно, что, свалившись с такой высоты, он какую-нибудь важную часть организма обязательно повредит. В этом он, Нюх, совершенно уверен. И в том, что упадет, и в том, что повредит. Боевые товарищи клятвенно пообещали его, с высоты снисходящего, обязательно поймать и ни в коем случае телесных травм не допустить, а вот если он, Нюх, прямо сейчас и немедленно на крыло не полезет, так эти самые телесные травмы у него, у Нюха, даже без всякого падения возникнут всенепременно.

Выбор был невелик, и он таки полез.

Влез, на верхней ступеньке стремянки угнездился и бережно переданную снизу канистру в трясущиеся руки принял. Мелко дрожащими ножками в стремянку ненадежно уперся, канистру к груди прижал и, немного в разные стороны раскачиваясь, о своем коротком будущем задумался. Ну, то есть к заправке самолета изготовился. А раз уж изготовился, так и не откладывай на века, дорогой товарищ прапорщик, знай себе лей, технический регламент неукоснительно соблюдая. Он и полил. Полил широким потоком, причмокивающим размеренными «бульками» у самого горлышка канистры. Бульк, бульк, бульк… Булькало ровно так же, как булькает из вожделенной бутылки водки, предварительно на сутки уложенной в морозильник и теперь исторгающей из себя в хрустальную рюмку тугую, как растительное масло, водку, замерзшую до температуры минус десять. Ровно так же булькало, но значительно громче. Ну а вслед за этими, услаждающими слух звуками до обонятельной системы прапорщика донеслась густая волна испаряющегося спирта. Донеслась, по ноздрям вдарила и воскресила в воспоминаниях прапорщика те славные деньки, когда его собственные бидоны, откупориваемые для изъятия небольшой доли благодати, дарили его таким же радостным запахом и предвкушением предстоящей прибыли либо неменьшим ожиданием скорого праздника алкогольного опьянения.

Забывшись в сладких воспоминаниях всего на несколько секунд, заметался наш Нюх в объятиях неразрешимой дилеммы. Ну вот же он, спирт вожделенный, радость пьянства и денежной выгоды в себе несущий, берет и безвозвратно утекает в недра неблагодарного и неплатежеспособного механизма, ему, прапору, на прощание даже лапкой не помахав! А он, бедолага несчастный, при себе даже фляжки банальной не имеет, чтобы хоть толику малую себе на пользу заполучить. Ни фляжки, ни бутылки какой-нибудь невразумительной. А спирт между тем все утекает и утекает, и уже совсем скоро грозит в канистре полностью закончиться, ему, прапору, о себе только грустные воспоминания оставив. Вот ведь беда-то какая! Как же тут быть бедному человечку?! Так же совсем рассудка от расстройства лишиться можно. Отливать же срочно нужно!

Ну он и отлил.

Не имея подходящей посуды, но имея строгих контролеров в лице офицерского состава, расположившихся где-то в темноте у подножия стремянки, не нашел наш Нюх ничего лучшего, кроме как отлить максимально возможное количество спирта непосредственно в себя, в прапорщика. Отхлебнул, что называется, во все горло от щедрот предоставленных, высоко запрокинув голову и возведя почти пустую канистру над собой подобно статуе горниста из пионерского лагеря. Остатки спирта в количестве трех литров ринулись в ущелье разверзшегося рта и, не полностью в нем поместившись, окропили всего прапорщика густо пахнущей жидкостью. На секунду замерев в благоговейном восторге от того, что дилемма была-таки решена, прапорщик вдруг выпустил уже пустую канистру из лапок и, немного поколебавшись на вершине стремянки, рухнул за ней следом.

Отчего это произошло, каждый может представить себе самостоятельно. То ли от того, что такое замечательное количество алкоголя, интегрированное в организм одним решительным движением, привело этот организм в состояние полного опьянения практически мгновенно, то ли по той причине, что чистый спирт – это вам не халва с изюмом и не йогурт с малиной. Он, этот чистый спирт, даже в меньших количествах, нежели в том, каковое прапорщик одним глотком потребил, к ожогам гортани и других слизистых привести может. Такая уж у него химическая планида и парадигма. А может, и сразу оба аргумента сработали, кто же его знает, но только не удержался Нюх на стремяночной вершине спиртовой власти и сверзился вниз вслед за канистрой с шумом и грохотом, той канистре совершенно не уступающими. Как говаривал некогда товарищ Новиков Борис Кузьмич: «Загремел под фанфары!»