Римская сага. За великой стеной

– Вот этот, со шрамом, – нахмурившись, буркнул Фу Син.

– Джи Сы, посмотри, вот, кто убил твоего сына! – с непонятной радостью позвала одну из женщин императрица. Разноцветные халаты и вееры закачались, и рядом с ней в поклоне склонилась такая же тоненькая и маленькая фигурка с белым веером. Раздался звук плевка, но Лаций ничего не увидел и не почувствовал. Наверное, на жаре горло женщины пересохло, и она не смогла далеко плюнуть. – Как ты возмущена! – покачала веером императрица. – Мы придумаем, как его наказать.

– Госпожа, – раздался позади неё голос другой женщины. – Этот варвар мучил сестру Йенг Ли. Он заставлял её работать.

– О-о-о… – за веерами раздался смешанный вздох удивления, возмущения, испуга и любопытства.

– Это правда? – спросила императрица Фу Сина.

– Говорят, что так, – подтвердил тот, не разгибая спины.

– Он заслуживает наказания, – ещё раз произнесла она. – Йенг, твой муж хорошо проводит праздники. Раз эти варвары так хорошо сражаются, мы сможем увидеть, как их убьют воины моего брата. Через месяц будет праздник первого урожая. Пусть Бао Ши подготовит их, и мы посмотрим, что они умеют.

– Я так благодарна тебе, госпожа! – раздался откуда-то сбоку нежный голос, и очередной голубой веер склонился в низком поклоне. Опешивший Лаций только крутил головой из стороны в сторону, понимая, что сейчас решается его судьба, но не знал, что делать. Он понял, что за голубым веером скрывалась сестра Чоу Ли, и тщетно пытался разглядеть её лицо. Ему повезло – во время поклона веер случайно опустился немного ниже, чем следовало, и он увидел длинные чёрные брови, большие белые пятна на щеках и бордовые губы. Но даже эти нелепые краски не могли скрыть правильность черт, которые не имели ничего общего с лицом Чоу Ли. Особенно глаза и нос. Большие, широкие глаза с чёрными зрачками и длинными ресницами совсем не были похожи на узкие щелочки Чоу. И ещё у Чоу нос был приплюснутый, маленький, с вывернутыми в стороны ноздрями. А здесь – прямой, как у римской матроны, только очень тонкий… Нет, это не могла быть её сестра! Лаций моргнул, и лицо скрылось за пластинками веера.

– Но они могут не только воевать, – осторожно добавил начальник охраны.

– Ах, да! Я слышала, что они могут строить мосты, – со смехом ответила императрица. – Как будто их не могут строить наши слуги. Это смешно.

– Они умеют петь, – уже не так уверенно произнёс Фу Син, не зная, какую реакцию вызовет это у неё, но жёлтый веер вдруг вздрогнул и замер.

– Петь? Это интересно. Я слышала только ужасный звук из трубы. Это их музыка? Ха-ха. И что же они могут петь? Неужели они могут петь лучше наших придворных певцов? Мне кажется, что они притворяются, что играют на юй с музыкантами, – с любопытством и в то же время недоверчиво произнесла она, но ей ответил только начальник охраны:

– Госпожа, твоя мудрость безгранична, но позволь этим рабам показать, что они умеют, – поймав одобрительный взгляд Фу Сина, Лаций кивнул музыкантам и посмотрел на Павла. Они с Зеноном ждали этого момента и набрали в грудь воздух.

Дальше Фортуна решила смилостивиться над Лацием, и Парки убрали ножницы в сторону от его судьбы. По рассказам Чоу Ли он помнил, что императрица Ю Ван любит музыку и песни, но он и представить себе не мог, что она будет слушать их до самого заката! Когда Павел и Зенон исполнили два гимна и перешли к заранее выученным песням, старший евнух приказал принести императрице и дамам двора небольшие стулья. Они расселись вокруг музыкантов, и теперь, когда они оказались боком к Лацию, их лица были видны лучше. К удивлению старшего евнуха, императрица спела вторую песню вместе с Павлом Домицианом и после этого приказала музыкантам играть ещё и ещё. Павел и Зенон поняли, что надо голосами петь мелодии, и, почувствовав, что их талант ценят по-настоящему, старались показать всё, на что были способны.

– Ах, как жаль убивать таких прекрасных певцов! – устало откинувшись на спинку небольшого стула, произнесла императрица. – Нет, мы их оставим. Этих двоих. Они будут петь нам на праздниках и во время долгих поездок. Решено! Эй, ты, – позвала она начальника стражи, – позаботься, чтобы их не убили и хорошо кормили. Мне очень понравилось всё, что я видела. Ты хороший рассказчик. Жаль, что здесь нет генерала Чэнь Тана. Ах, да, его бы уже лишили головы! Я и забыла! А кто рисовал эти картины?

– Мастера искусств, – ответил Фу Син так быстро, что даже Лаций поразился его сообразительности.

– Пусть завтра нарисуют мне несколько таких же картин. Но поменьше. Я хочу видеть их у себя в комнатах. И пусть там будет нарисована голова Чжи Чжи. Обязательно! – императрица помахала веером и произнесла усталым голосом: – Мне плохо! Фу, я вспомнила, как она ужасно пахла! – веер сделал несколько взмахов и, покачиваясь, направился к носилкам. Уставшие носильщики льда и слуги с зонтами толкались, стараясь не отстать от неё. Остальные женщины в разноцветных халатах тоже устало потянулись к своим носилкам в окружении евнухов.

– Завтра Тиберию и Лукро будет много работы, – заметил Павел радостно.

– Да-а, – протянул Лаций. – Но у нас пока ничего не ясно.

– Хорошо, что хоть ничего не отрежут, – добавил Павел. – И петь будем. И кормить будут. Это же хорошо.

– Тебе хорошо, слепая твоя башка, – оборвал его Лукро. – А нас положат через месяц на бойне. Слышал?

Слепой певец замолчал, чувствуя нелепость своей радости. Лаций опустил щит и сел на землю. Вслед за ним стали садиться все остальные римляне. Приближался вечер. И никто не знал, что их ждёт дальше.

ГЛАВА VI. НАЛОЖНИЦЫ И ЕВНУХИ

Утром пришёл слуга Чоу Ли. Он сообщил, что всё остаётся без изменений и его госпожа грустит. Но, возможно, сегодня придут ещё два человека. И всё. Больше ничего узнать не удалось. Лаций понял, что Чоу поступила так неспроста. Она чего-то боялась. Наверное, эта затея с картинами не вызвала у императора интереса, и теперь судьба генерала Чэнь Тана повисла на волоске. А вместе с ним и сестры Чоу. Две птички, о которых она говорила, были, наверное, ещё двумя придворными, которых привлекли слухи. Всё одно и то же. И пока никаких намёков на изменения. Ему стало тоскливо и неприятно.

Ещё вчера надежда на какой-нибудь поворот судьбы, милость богов и любопытство глупых придворных помогала ему сопротивляться отчаянию и страшным мыслям. Теперь всё было наоборот. Он вспомнил лицо узкоглазого евнуха с выпуклыми, как сливы, скулами. Его жёлтые сытые глаза были лениво-неподвижными, как у сытого тигра. Это было наваждение…

Сделав глоток воды, Лаций обвёл взглядом унылые лица товарищей, вповалку лежавших вдоль задней стенки, музыкантов и сидевшего напротив начальника стражи Фу Сина. Тот снял шлем и прислонился спиной к столбу. Лаций не заметил, как глаза закрылись сами собой. Воспалённое воображение снова начало рисовать картины одну страшнее другой, где он сопротивлялся, дрался, сражался, кричал и даже кусался… Но всегда всё заканчивалось одним и тем же: к нему приближался страшный евнух, длинные рукава халата вытягивались вперёд, из них появлялись маленькие, крючковатые пальцы, в которых виднелся острый нож… Смешной домик на его голове нервно подрагивал, широкая улыбка застыла поперёк широкого, полукруглого лица… Было видно, что ему что-то не нравилось. Он поднял плечи к ушам, рука дёргается, пальцы дрожат. Рядом с ним почему-то стоит Фу Син. Весь вытянулся, замер, слушает. Скулы сжаты, глаза не моргают, губы не шевелятся. Брови свёл, смотрит на евнуха внимательно. Смотрит и тоже чего-то ждёт…

Неожиданный удар по плечу привёл Лация в чувство. На расстоянии вытянутой руки стоял стражник с палкой. Увидев, что римлянин очнулся, он пошёл дальше. Лаций несколько раз моргнул, не понимая, почему старший евнух не исчез. Более того, теперь у него за спиной стояли десятка два разукрашенных слуг, чем-то похожих на него, только в другой одежде. Откуда-то сбоку появился губернатор Бао Ши в блестящем чёрном халате с жёлтыми полосами на краях рукавов. Все они собрались вокруг старшего евнуха. Лаций смотрел на них и тупо спрашивал себя: «Это сон? Или нет… Похоже, не сон». Он медленно повернул голову в сторону, посмотрел на Зенона и Павла, протянул руку за водой. Она была такая же тёплая и тухлая, как и раньше. Лица у всех вокруг были серые и опухшие. Павел почему-то показался ему похожим на слепого Меркурия…

– Эй, быстрей, быстрей! – начальник охраны поспешил к музыкантам, которые продолжали сидеть на земле, оставив инструменты в стороне. – Скажи своим людям строиться! – на ходу бросил он Лацию.

– Император? – спросил Павел сзади.

– Вряд ли, – хриплым голосом ответил Лаций. – Евнух ему зачем?

– Да… ты прав, – согласился слепой певец. – Но сегодня он другого цвета. Жёлтый и коричневый. Мне не нравится…

– Мне тоже, – тихо ответил Лаций и повернул голову к Лукро. – Становись! – с трудом выдавил он из себя команду и опёрся на новый щит. Покачиваясь, римляне стали выравнивать ряды.

Вскоре со стороны внутреннего дворца показалась ара носилок розового цвета с белыми цветами и птицами по бокам. Сами носилки были маленькими, но несли их по восемь человек в рубашках, штанах и закрытых сандалиях. В это время к Лацию подошёл начальник охраны Фу Син.

– Надо хорошо петь, – изобразив на лице кислую улыбку, сказал он. – Это очень важно…

– Кто это? – спросил Лаций.

– Любимые наложницы императора, – чуть понизив голос, ответил Фу Син.

– Любимые женщины? Наложницы?.. Вот оно что!.. Теперь понятно, почему они тут, – он кивнул в сторону евнухов.

– Да, – кивнул тот, поправил шлем и, переваливаясь на коротких ногах из стороны в сторону, отправился встречать носилки. Его квадратное тело напоминало высеченный из скалы кусок мрамора, из которого должны были сделать фигуру человека. Но так и не сделали… «Был бы хорошим землепашцем», – подумал Лаций и посмотрел в сторону толпы евнухов, окруживших носилки.

Две женских фигуры были наполовину закрыты веерами, и римлянам были видны только их жёлтые халаты и пояса. Они передвигались так медленно и осторожно, что, казалось, это статуи, которые не идут, а плывут над землёй. Но Лаций сразу заметил между ними разницу. Одна из них показалась ему «мягкой и доброй», а другая – «своенравной и хитрой». Павел Домициан, как будто подслушал его мысли и тихо произнёс:

– Две женщины. Одна как олива, а другая – как кипарис.

– Да, похоже, – почти шёпотом ответил он. – Ты лучше прочисти горло! Сейчас щебетать придётся.

Начальник охраны Фу Син в очередной раз начал рассказывать об осаде города, но на этот раз гостьи не стали его слушать. Они устремились в конец сарая, где стояли римляне. Глядя на их перестроения, они смеялись и обменивались какими-то весёлыми фразами. Изредка из-за вееров были видны их глаза, но лица полностью не появлялись. Когда раздались первые звуки музыки и Павел с Зеноном запели первый гимн, наложницы императора замерли и стояли некоторое время неподвижно. Потом они позвали старшего евнуха и что-то сказали ему. Тот сразу приказал всем замолчать. Музыка прервалась. Песня – тоже. И тут прозвучала неожиданная команда:

– Туо йифу! Туоксиа!

– Как это? – глупо переспросил Павел Домициан. Легионеры стали перешёптываться, не понимая, что от них хотят.

– Так это евнухи! Похоже, кастрировать будут прямо здесь, – раздался голос Лукро, и римляне замолчали, вжимаясь в щиты, как в единственную защиту от грозящего им ужаса. Лаций тоже почувствовал, как всё внутри сжалось и задрожало. Стражники повторили команду и взялись за палки. Щиты медленно опустились на землю, и легионеры стали снимать шлемы и нагрудники.

– Теперь пойте! – послышался голос старшего евнуха. Музыканты нестройно заиграли народную мелодию, и Павел с Зеноном затянули песню на ханьском языке. Наложницы в окружении евнухов подошли ближе и стали что-то обсуждать, выглядывая из-за вееров. Лацию показалось, что они остались недовольны Павлом. А Зенон им понравился. Потом они подошли к нему, и теперь их слова были слышны лучше. Лаций понял, что его можно использовать каждый день, потому что у него много силы. Хотя лицо очень страшное. Розовые цветы на жёлтом шёлке закачались, и халаты с веерами двинулись дальше, оценивая каждого римлянина по очереди.

– Они что, ищут евнухов? – спросил Лукро, придвинувшись ближе к Лацию.

– Да, – кивнул тот, не думая. На самом деле, получалось, что эти две наложницы оценивают их мужское достоинство, как бы выбирая себе подходящих рабов для плотских утех.

– Вот беда! – вздохнул Лукро. – Боги разгневались на нас… Всесильный Марс, убей меня своей молнией здесь, – взмолился он, подняв глаза вверх. Лаций повернул голову в его сторону и уже хотел прервать друга, но в этот момент что-то тихо шлёпнулось тому прямо на голову и Лукро замолчал, поражённый таким знаком свыше. Прямо на лбу у него растекалось серо-чёрное пятно. Лаций поднял глаза вверх. За толстым бревном крыши виднелось небольшое гнездо птиц. – Благодарю тебя, Марс! – вытирая голову, с искренней благодарностью произнёс Лукро.

– Это знак! – согласился Лаций. – Жди! Теперь что-то будет.