Таня. Чужая среди своих

И Саша не подвел, все же кое-какой опыт в этом деле у него имелся. «Только бы не грубо, только бы нежно» – успела подумать Таня, и Саша очень осторожно привлек ее к себе, одной рукой мягко обняв за талию, а другой за плечи. Ее голова закружилась и неожиданно Таня ощутила вкус его губ. Она никогда бы не смогла его описать, но с этого мгновения она всегда могла его себе представить, ощутить, воссоздать в памяти.

Он тихонько и мягко касался ее губ, и она не выдержала – прижалась к нему всем телом и своими жаркими губами сначала робко, а потом все смелее и смелее стала отвечать на его поцелуи. А потом наступило счастье, которое длилось вечно, времени-то не было. Их губы стали одним целым и жили своей собственной жизнью, наслаждаясь друг другом. Ее руки поднялись вверх и обхватили его голову, одновременно прижимая ее к себе и лаская ладонями волосы. Его руки крепко прижимали Таню, лишь иногда нежно гладя по спине. Они вжимались друг в друга, словно стремились стать одним целым.

В разных интерпретациях разных религий то и дело встречается теория о том, что мужчина и женщина – это две половины одного некогда цельного человека, и сейчас было похоже на то, что их тела внезапно вспомнили об этом, и решили исправить случившееся в древности разделение.

Сколько это длилось – минуту, час, век, какая разница? Но вдруг она поняла, что ее тело хочет его, хочет по-настоящему, как женщина мужчину, чтобы пойти до самого конца. И тогда она сказала этому наглому телу: нет, не сейчас, не сегодня, но голосок ее был настолько слабым, что вряд ли мог на что-то серьезно повлиять. Да она и сама не верила это голосу.

Нет, нет, – чуть более твердо еще раз сказала она себе, одновременно ощущая, как наливаются кровью соски и каждое их прикосновение к одежде, вызывает в ней бурю эмоций. Тело, проклятое тело, жило само по себе, не желая считаться с ее планами. Однако хозяйка себе – она сама, а вовсе не ее тело. Оно не будет командовать ею, она не пойдет на поводу у инстинктов, но решать все будет, руководствуясь исключительно разумом.

– Только не сегодня, пожалуйста…, – чуть слышно удалось прошептать ей вслух, судорожно сжимая слабеющие ноги, и с каким-то благоговейным ужасом понимая, что если он сейчас не остановится, то случиться может все, что угодно. Вот уж не думала никогда, что она такая чувствительная в этом вопросе. Или в этом виноваты те изменения, что произошли с ней? Мысли судорожно метались испуганными ланями в затянутом сладким туманом разуме.

– Пожалуйста, Саша, – из последних сил прошептала она, страстно желая, чтобы он ее не послушался. Опыт любви миллионов женщин двух цивилизаций соблазнял и предостерегал ее, одновременно обещая райское наслаждение и пророча боль разлуки. Опыт этих женщин был сейчас ее опытом, их знания – ее знаниями, их умения – ее умениями. Она могла бы, она откуда-то умела сделать так, чтобы этот глупый мальчик годами ползал перед ней на коленях, вымаливая только один-единственный поцелуй в обмен на собственную жизнь. Она могла бы с его помощью вознести себя на вершину наслаждения, дальше которой только блестящие рельсы в свете прожектора летящего навстречу паровоза. Она хотела этого, она не могла уже сопротивляться этому многовековому зову, этому шепоту, почти шелесту опавшего листа, обещавшему всё счастье мира. Этот шепот, еле угадываемый, или громкий и настойчивый хотя бы раз в жизни слышала каждая женщина во всех мирах Вселенной и счастливы те, кто не поддался его безумию. Счастливы и равно несчастны, потому что те, кто поддался древнему зову, жалели об этом всю свою жизнь, и одновременно всю жизнь желали повторить этот опыт. Потому что самая скучная жизнь – это жизнь долгая, здоровая и стабильная, в которой нет места ни подвигу, ни подлости, в которой не о чем жалеть и не за что просить прощения. Жизнь, в которой не случилось ничего из того, что могло бы случиться, кроме стабильности и расчета. И стоило из-за этого жить?

Все это одновременно в какой-то один миг пронеслись в сознании Тани, и она уже раскрыла свое сердце безумию, но…

Но, к сожалению (нет, все же, к счастью), с ней Саша был всегда очень послушным мальчиком. Их губы разъединились, а он сделал шаг назад. Ей хотелось плакать от того, что он такой послушный и глупый, но уже через секунду она взяла себя в руки и облегченно выдохнула. Господи, как трудно справиться с самой собой, с собственной плотью! Господи, но как же это было прекрасно!

Еще одна секунда – и вот она уже твердо стоит на ногах, с благодарностью глядя на Сашу и держа его за руки. Она улыбнулась ему и почти твердым голосом, в котором только очень опытный человек мог бы уловить легкий трепет грустной нотки упущенной возможности, сказала:

– Спасибо тебе, Саша, это было так восхитительно, что я даже испугалась, что не смогу противостоять твоему напору.

И он кивнул, не очень понимая, о каком напоре с его стороны шла речь, но какая разница, правда? Любимая девушка рядом, они только что целовались, чего еще можно желать? Хотя, желать, конечно, можно, но не все же сразу?

– Проводишь меня?

– Я сделаю все, что ты скажешь! – несколько пафосно ответил Саша, но в этот миг он сам был уверен в своих словах.

А где-то внутри Тани древняя и опытная вечность с женским лицом коварно улыбнулась: что взять с глупого влюбленного мальчишки? Она могла сейчас сделать с ним всё, что пришло бы ей в голову. Вот только зачем? Пусть дети играют в свои игры.

Таня вздрогнула от этого неожиданно всплывшего в ней знания, словно на мгновение, почувствовав себя не подростком, и даже не одной, а целым множеством женщин, прожившим свои долгие жизни и умудренным очень разнообразным опытом.

Она тряхнула головой и наваждение схлынуло, будто его и не было.

Глава 6

Таня с мамой уже битый час бродили по огромному базару, пытаясь подобрать для себя одежду. Таня настояла, чтобы мама тоже что-то купила себе на эти, так неожиданно свалившиеся, словно с неба, деньги. И мама как-то очень быстро уступила, поломавшись для приличия. В принципе, ее мама хоть и казалась подростку Тане уже довольно пожилой женщиной, но Таня, обладающая всем знанием мира, понимала, что та еще совсем не старая, тридцать семь лет – пожалуй, в этом возрасте женщина еще только начинать познавать все глубины своего естества.

Откуда взялись деньги, которые семья могла без сожаления истратить на одежду? Таня улыбнулась, вспоминая, но сейчас ей реально было не до этого. Вываленная на прилавки одежда переливалась всеми цветами радуги, привлекая к себе непривычный к такому изобилию взгляд.

Не будем забывать о том, что на дворе стоял май 1989 года, самый, можно сказать, разгар Перестройки и предпоследний год существования Союза. О чем, впрочем, пока не мечтали даже аналитики ЦРУ, как они потом сами признавались.

До начала Перестройки мода в СССР была довольно нетребовательной с точки зрения последующих поколений. Основная масса народа носила то, что могли пошить в многочисленных ателье, купить в магазинах или «достать» через знакомых[5 - Автор плохо разбирается во всех этих модных вопросах, да и времени с тех пор прошло немало. Поэтому здесь и далее по данной теме он опирается исключительно на мнение специалистов по моде тех лет. К ним все претензии, если кто-то помнит не так.]. Но после начала Перестройки страна словно сорвалась с цепи во многих смыслах, и в этом тоже. Многочисленные кооперативщики и самозанятые портные выбрасывали на рынок (в смысле – на базар) всё то, что могла породить их бурная фантазия, почерпнутая из телевизора и, в меньшей степени, из появившихся в киосках «Союзпечати» модных журналов, вроде «Burda». В СССР как раз зажглись свои «звезды» эстрады, на них-то и ориентировались. На что ориентировались сами звезды известно только Богу, недавно вновь разрешенному в стране «социализма с человеческим лицом».

Было много джинсов, в моду как раз вошли варенки. Делалось это так: самые обычные джинсы связывали узлами и вываривали в больших кастрюлях с содой и хлоркой. Воняло ужасно, но результат того стоил!

Тут были и блузки, и платья-с широкими юбками, которые носили, между прочим, с сапогами. А тут еще в телевизоре замелькали красивые девушки в разноцветных лосинах, приглашавшие всех заняться аэробикой вместе с ними. Это значит, что в моду вошли и спортивные костюмы, наряду с этими самыми лосинами. Никого не удивляло невероятное сочетание куртки от спортивного костюма и классических брюк. Вообще это было время, когда явно дискотечные наряды соседствовали со строгими блузками и спортивными туфлями. Это была эпоха дутышей – бесформенных курток, которые носили представители обоих полов.

А еще это были обязательные объемные плечи и огромные, до пят, и такие же бесформенные плащи, что выглядело красиво лишь на высоких и худеньких моделях. Девушки же маленького роста и более объемного телосложения смотрелись в них как генералы без усов. Но – мода, куда от нее деться! Мода – это то, во что страстно желает вырядиться молодежь, и над чем с удивлением потешаются люди более старшего возраста. Впрочем, что понимают эти старики, их время давно прошло, главное, что скажут о тебе сверстники. В этом абсолютно уверена молодежь в каждом поколении.

Скажем, в тех же лосинах ходили тогда практически все девушки и молодые женщины, совершенно независимо от красоты фигуры. И чем кислотнее была их расцветка, тем, конечно, моднее. Красились, кстати, тоже по-боевому, подражая Мадонне и народившимся местным звездам.

А еще у каждой девчонки в обязательном порядке были мини, к которым полагались колготы в сеточку или «дольчики» – колготы с узорами, или лосины, конечно, тоже совершенно независимо от красоты и стройности ног.

А еще были кожаные куртки-косухи! И «бананы», кто может забыть эти брюки-бананы, которые носили абсолютно все и одевали со всем подряд: с кроссовками, с лодочками и с туфлями на каблуках!

Впрочем, перечислять далее нет смысла, достаточно и того, что сказано, для того, чтобы и у Тани, и у ее мамы появилось стойкое желание купить сразу все, а уж потом, дома, разобраться. Причем, мама в этом смысле оказалась еще безумнее дочери, поскольку не обладала вселенской мудростью и опытом своего ребенка. Они обе, словно сорвавшись с цепи, носились по обширной территории рынка, обуянные страстным желанием перемерять все, что выложено на прилавках с женской одеждой.

И лишь часам к трем дня (учитывая, что подъехали они к девяти утра), когда люди на базаре стали постепенно расходиться, а продавцы набивать огромные сумки не раскупленным товаром, Таня с мамой вывалились из ворот рынка, больше похожие на двугорбых верблюдов, так они были нагружены всевозможными сумками и пакетами с обновками.

Потратившая неосознаваемую еще ею самой сумму денег мама с упорством настоящего советского человека пыталась ринуться к автобусной остановке, чтобы сэкономить хотя бы на проезде. Но Таня сумела-таки настоять на такси, так что к дому они подъехали немного ошалевшие, но абсолютно счастливые, в предвкушении оставшегося времени суток, которое они потратят на разбор и примерку покупок.

***

И лишь почти уже ночью в буквальном смысле слова – без сил упав на кровать, Таня вспомнила эпопею по добыванию денег, красоте и незатейливости которой позавидовал бы сам всесоюзноизвестный сын турецкоподданого.

Она долго рылась в информационном поле планеты в поисках подходящего способа, остановившись, наконец, на вполне каноническом революционном методе по экспроприации экспроприаторов. Все же она была комсомолкой и историю партии в общих чертах помнила. А потому Таня решила, что всякие жулики и бандиты, обкрадывающее население и государство, недостойны никакого сожаления с ее стороны и уж точно обязаны поделиться с ней награбленными деньгами, которые она, без всякого сомнения, сможет использовать на более достойные цели. Определившись с выбором, дальше дело пошло быстрее. Вновь нырнув в информационное поле, Таня нашла там координаты расположения ближайшего воровского общака. Вот уж никогда она даже не подозревала ранее о подобных вещах, вроде воровских общаков, их законов-понятий и прочих, далеких от ее жизни подробностей уголовного мира! Удивительно, как жизнь порой сталкивает нас с тем, о чем мы даже не подозреваем. А еще более удивительно то, что новая Таня спокойно планировала самое настоящее ограбление, чего Тане прежней никогда бы и в голову не пришло. Сейчас же она без каких-то угрызений совести рассматривала варианты с учетом разных нюансов. Хорошо это или плохо? Она не знала. Не превращается ли она в монстра? Тоже вопрос не из простых. В любом случае, сейчас она для себя спокойно могла обосновать все свои действия насущной необходимостью и тем, что она не собирается воровать ни у простых работяг, ни у государства. Устроили бы ее еще несколько недель назад такие обоснования? Вряд ли. Впрочем, думать об этом не хотелось.

Оказалось, что этот общак держит старый вор в законе по кличке «Репей», больше половины своей жизни проведший в местах лишения свободы, в миру – Репьев Николай Константинович. После последней отсидки, на общегородской воровской сходке, как заслуженного сидельца его избрали смотрящим за общаком. Это была почетная и ответственная должность. Поселили нового смотрящего в небольшом домике на окраине города. В помощь и охрану выделили двух молодых урок, отличавшихся большой физической силой и небольшими амбициями, а также назначили ежемесячное денежное содержание. А что еще старику надо?

В общем, неплохой для Репья выдался расклад. В его преклонном возрасте, при наличии кучи болезней, этот практически собственный домик, утопающий в почти чеховском вишневом саду (если и не по площади, то по сорту деревьев), да еще и с приличной «пенсией» от братвы, был верхом его желаний. Женат он никогда не был, любился по большей части лишь с «Дунькой Кулаковой», а теперь уже и с физиологической точки зрения женщины стали ему совершенно не интересны. Двое молодых охранников и рады бы привести сюда кого для развлечения, но понимали, что за такое им могут и «хозяйство» оторвать. Место хранения общака должно быть тихим, спокойным и совершенно неприметным.

Женщина, впрочем, раз в день приходила – соседка-пенсионерка, живущая через два дома. Братва наняла ее готовить еду для трех мужиков, раз в неделю убираться в доме, да стирать за ними. Деньги, которые ей предложили, были очень хорошими, работа привычной, поэтому она была вполне довольна таким приработком к скудной пенсии. Еще раз вспомним о том, что на дворе стоял 1989 год. А это значит, что, с одной стороны – пустые полки государственных продовольственных магазинов и талоны почти на все – от сахара до водки. С другой стороны – появление коммерческих магазинов, в которых можно было купить если и не все, что хочешь, то, по крайней мере, всё потребное для неприхотливого советского желудка, но по ценам, совершенно не рассчитанным на советские же пенсии. Можно сказать, что хищный змий капитализма уже потихоньку просунул свое жало в скудный, но общий для всех (или почти всех) советский рай. А с приработком пенсионерка могла теперь спокойно и с чувством собственного достоинства заходить в комок, и гордо указывать пальцем на то, что ей хочется.

Периодически в дом проскальзывали неприметные людишки с наколками на пальцах, но долго там не задерживались: не положено. Отстегнул свою долю в общак и свободен, нечего хату палить.

И вот в один из самых обычных дней в конце улицы, где располагалась конечная остановка 46 автобуса, появился совершенно неприметный паренек лет двенадцати – тринадцати, коих вокруг пруд пруди. Собственно, и спрыгнул он как раз со ступенек этого самого автобуса, огляделся вокруг и уселся на одинокую и уже дышащую на ладан лавочку, что располагалась прямо под знаком остановки.

Когда автобус уехал в обратную сторону, мальчишка проводил взглядом разошедшихся немногих пассажиров, огляделся вокруг, шмыгнул в ближайшие от дороги кусты, да и был таков. Надо сказать, что больше никто и никогда мальчонку этого в здешних краях не видел. Впору задаться, как пролетарский классик в одной из своих нетленок, вопросом: «А был ли мальчик-то? Может, и не было никакого мальчика?».

***

На этот, ставший уже классическим вопрос, Таня ответила бы положительно: «Да, никакого мальчика не было». А могла бы сказать и правду, но в этом случае ей бы вряд ли кто поверил. Правда ведь, она очень разная бывает, иногда гораздо легче поверить в чистую ложь, чем в некоторую правду.

Собственно говоря, мальчик одновременно и был и не был. Не как кот Шредингера, конечно, в другом смысле. Просто Таня сегодня провернула еще одну возможность, предложенную ей Тетушкой. Та уже давно утверждала, что Таня легко может менять собственный облик на какой угодно другой, лишь бы общая масса тела совпадала. И когда она подробно обдумывала план своего внезапного обогащения, то решила не рисковать и воспользоваться тем умением, которое под руководством Тетушки уже некоторое время практиковала.

Искусство перевоплощения основывалось на той незыблемой истине, что все в мире есть лишь набор атомов, молекул и прочей мелочи, сложенной определенным образом. Вот этому ее, собственно, Тетушка и учила: складывать этот строительный материал собственного тела в такой образ, который ей в тот или иной момент требовался. Однажды это уже было сделано с Таней, но тогда хоть и не против ее воли, но без ее участия. Когда Таня за одну ночь превратилась из гадкого утенка в красавицу лебедь. Но на их занятиях Тетушка учила Таню делать это самостоятельно, быстро и качественно.

Для тренировок они нашли подходящего по массе тела мальчишку из соседнего двора, образ которого Таня четко зафиксировала в собственном подсознании, что она уже давно научилась делать. А потом дома, в своей комнате, когда мама с бабушкой уже спали, Таня начала тренировки. Собственно, ничего особенного сложного здесь не было. С виду, конечно. Вникать же, как там и что, не практически, а теоретически Таня пока не хотела, была не готова, ей вполне было достаточно примера с атомами и молекулами. А в остальном, главное следовать той последовательности, которой научила все та же инопланетная Тетушка.

Сначала отделяешь сознание от тела (с этим было труднее всего), а потом глядя как бы стороны, мысленно создаешь вокруг своего тела силовой барьер и уже внутри этого барьера словно бы распыляешь свое тело на составные части. Сознание, отделенное от материального носителя проделывало все это спокойно и совершенно безэмоционально, относясь ко всему лишь как к работе, которую необходимо выполнить. А потом просто накладываешь сохраненный в подсознании образ и наблюдаешь, как из некоего хаотичного вихря возникает новый, нужный тебе человек. Потом втекаешь сознанием в созданное новое тело и порядок: вот ты уже внешне совсем не ты.

Когда у Тани все получилось в первый раз нормально, она с удивлением уставилась в зеркало на пацана, пялящегося на нее с той стороны зеркальной поверхности. Это была молекулярная или, правильнее – атомарная копия. Как уверяла Тетушка, даже отпечатки пальцев должны совпадать.

Потом Таня с ужасом посмотрела на то, что болталось у нее между ног, и охнула, а Тетушка внутри нее засмеялась. Писюн был, в общем, маленький и совершенно безволосый – ну что там в тринадцать может вырасти? Однако Тане стало немного не по себе, и тогда она задала Тетушке вопрос об одежде.

Оказалось, что с одеждой все вообще просто. Ведь, что такое одежда, если не все тот же самый набор атомов и молекул? Строительный материал у Вселенной для всего материального один и тот же. Таня должна была просто вообразить или вспомнить любую одежду и – вуаля! Таня вспомнила, в чем ходил пацан, и тут же ее отображение в зеркале «оделось»!

«Тетушка, – тут же сообразила Таня, – а зачем нам вообще кого-то грабить, если я могу просто вообразить и деньги и любую одежду?».