Тридцать одна сказка обо всём на свете

9

И вот с этой первой удачной ночи началась у Ефимки другая жизнь. Теперь он тоже стал разбойником, хотя и со своей собственной спецификой. С его участием все ограбления проходили без выстрелов и истязаний жертв. Всё проходило гладко, спокойно и чётко, без сучка и задоринки. Сначала не спеша обобрали одну близлежащую волость, затем другую, потом ещё одну, и ещё, и везде им сопутствовала удача. Денег, золота и других ценностей у разбойников набралось немало. В избушке ими были забиты все углы и полки. Уж девать всё это богатство некуда, а потому решили сделать из него клад.

Проще говоря, намерились зарыть все сокровища в лесу, в укромном месте, как впрочем, до них это делали все остальные разбойники и пираты. Естественно к этому делу Фимку привлекать не стали. А зачем он им нужен, лишний свидетель-то. Понкрат со своими здоровяками-подельниками собрали все ценности; золото, камни в один крепко-сбитый дубовый бочонок и отнесли его в чащу леса, в самое укромное место, да там его и закопали. Фимку с собой не брали, а чтоб он за ними не покрался подсматривать (недоверие к нему, так и сохранялось), с пасеки для пригляда за ним пригласили Миланью. Так они вдвоём и просидели пока другие клад прятали.

Кстати, надо заметить, что такой пригляд за Фимкой устанавливали уже не впервой. Не раз приглашали Миланью с ним посидеть. Хотя она и сама с охоткой приходила, приносила провиант для подкормки в будние дни, когда брат с подельниками на разбой не ходили. Вообще-то они почти всегда чего-нибудь вкусненького в имениях прихватывали, но это всё быстро съедалось. Так что Миланья была у них нередкой гостьей, и даже с Фимкой подружилась. Они подолгу беседовали о разных вещах; о погоде, о мёде, о лесном зверье, и даже о ярмарочных делах. Павда, брат Понкрат не велел Фимке при этом улыбаться.

– Ты болтать-то болтай, но лыбиться Миланье не смей,… ещё чего доброго влюбится в тебя, а я этого не желаю,… потому как человек ты ненадёжный, жулик и плут!… Вот мы, люди простые, прямые, разбойники, и всё тут!… А ты вьюн, проходимец, и оттого проку от тебя в любви нет,… покуражишься и бросишь сестру, а мне потом с ней горе мыкать!… Так что не вздумай кадрить,… лучше просто языками чешите!… – строго настрого упредил он, сам того не понимая насколько он близок к истине, ведь Миланья действительно полюбила Фимку, притом и без его обвораживающей улыбки, улыбка ему даже и не понадобилась. Однако виду Миланья не показывала, боялась разозлить брата.

Вообще-то Миланья Фимке тоже глянулась, с её-то большими голубыми глазами, русой косой да стройной фигурой, как не глянутся, на меду да молоке вскормленная, ох, ладная девица-краса. Одним словом случился у них амур. Хотя ребята сами пока ещё плохо соображали, что с ними творится, ведь до сих пор никогда не любили. А первая влюблённость всегда так протекает. Впрочем, с другой стороны у Фимки уже созрел план, как сделать так, чтоб их чувствам никто не мешал, ему очень хотелось избавиться от назойливого надзора Понкрата. И его хитроумный мозг породил весьма рискованную мысль. А заключалась она во всё том же жульстве.

Решил Фимка обмануть Понкрата с его подельниками, обворовать их, да с богатством-то сбежать прочь, прихватив с собой Миланью. Конечно слишком рискованный план, можно сказать безрассудный, сумасшедший. Тут ни в коем случае нельзя ошибиться, иначе всё насмарку пойдёт. Фимка долго думал, рассчитывал, прикидывал, размышлял, и надо же такому быть, всё одно совершил роковую и непростительную ошибку. А вот как всё было: как раз в один из дней, когда разбойники ходили проверять свой клад, а проверяли они его регулярно, Фимка не удержался и открылся перед Миланьей.

– Не могу я больше молчать!… и пока тут нет твоего брата скажу тебе смело, нравишься ты мне очень!… Хочу связать с тобой всю свою жизнь без остатка!… И даже более того, хочу вытащить тебя из-под строгой братской опеки,… давай, вместе убежим от Понкрата,… я найду способ, как избавится от него и его приспешников,… даже сделаю так, чтоб они нам ещё и денег дали,… стоит мне только им поулыбаться, как они вмиг расскажут мне, где зарыт их клад!… Мы его заберём и сбежим!… нам его на всю жизнь хватит,… ещё и внукам останется!… Там денег немерено,… заживём с тобой счастливо, всем на зависть, себе на радость!… Я тебе серьёзно говорю, не шучу,… вон, видишь, даже не улыбаюсь, а значит, не вру!… – искренне признался Фимка, без тени улыбки на лице, на что тут же получил ответ.

– Да ты и вправду не улыбаешься,… верно говоришь!… А я ведь тоже тебя люблю,… хотя ты это уже наверняка понял,… и бежать я с тобой тоже согласна!… Но вот только не трогал бы ты разбойничьего клада, не надо, не к добру это,… ну их, эти деньги,… неправедные они,… так проживём, работать станем!… С твоими-то способностями можно на ярмарках такие потешные аттракционы устраивать,… дивные представления давать,… но уж только по-честному, без обмана,… а люди и заплатят за них с охоткой!… Надоело мне так-то жить, хочется по совести,… а ты вон что предлагаешь, нехорошо это Фимушка,… мы и без разбойничьего богатства проживём,… не бери клада… – залепетала Миланья готовая хоть прямо сейчас бежать с Фимкой. Но он, услышав такую речь, решил погодить, и начал хитрить.

– Ну, ладно милая,… как скажешь, не стану я клад брать,… проживём и на мою улыбку,… видать неспроста она мне досталась!… Будем добрым людям весёлые представления давать,… вот и получается, хорошо, что я тогда колдунью спас,… она меня этой улыбкой и одарила!… Теперь она нам пригодится!… – чуть хвастливо вскликнул Фимка, да тут же и осёкся, вдруг вспомнил ведьмино предупреждение никому об их договорённости не рассказывать, иначе быть беде. Впрочем, зря он встрепенулся, Миланья как-то не особо обратила внимание на его признание. Для неё главное, что Фимка отказался от мысли обокрасть её брата с подельниками, она очень этого боялась, знала, на что способен Понкрат.

А Фимка испугавшись своего хвастовства, уже было хотел перевести разговор в другое русло, но запоздал, ведь ошибку-то он уже совершил, обмолвился о сделке с колдуньей, как говорится «слово не воробей, вылетит, не поймаешь». И ведьмино предупреждение сразу проявило себя. Над Фимкой тут же начали сгущаться тучи, неумолимо надвигалась беда. И первым её признаком стало внезапное возвращение Понкрата и его подельников. Они отчего-то раньше времени закончили проверять свой клад и резко поспешили обратно, словно чувствовали, здесь об их богатстве говорят. Но Фимка наивно думал, что всё идёт своим чередом, и даже обрадовался их появлению, ведь они как раз прервали нависшую в беседе паузу, и первым делом запросили ужин.

– Мы сильно устали и проголодались, пока по лесу плутали,… подай-ка нам на стол Миланья,… да потом ступай домой, на пасеку, а то вечер недалече… – сходу заявил Понкрат, чуть подозрительно взглянув на Фимку. Но Фимка, как ни в чём не бывало, бросился помогать Миланье. А уже вскоре они вместе накрыли стол, и Миланья недолго думая откланялась, попрощалась, и подалась домой, за дверь вышла да по тропинке в чащу унеслась. Фимка только успел ей вслед рукой помахать.

10

А меж тем брат Понкрат с подельниками налегли на ужин. Ели быстро и жадно, а оттого на всю трапезу ушло у них лишь полчаса. Набили разбойники животы да отдыхать прилегли. Понкрат первым прикорнул, он был намного старше своих молодых напарников-обломов, а потому и сильней их уставал. Так что через минуту он уже вовсю храпел, сон вмиг его одолел. Зато его молодые подельники, чуть отдохнув, взялись в карты играть, они это дело очень-но любили. Фимка мигом к ним подсел. Обломы, не почуяв никакого подвоха, ведь такое уже не раз случалось, тоже раздали ему карты. Началась игра.

И тут Фимка применил свою улыбчивую хитрость. Самое время выбрал, ведь Понкрат-то спит, и ему улыбаться не запретит. Так что Фимка в темпе игры, азарта и разговоров, незаметно для обломов взял да у них же самих и выведал, куда они клад закопали. Все подробности у них узнал: и сколько шагов до клада, и под каким деревом, и на какой глубине, они субчики-голубчики всё ему рассказали. При этом даже не поняли, о чём говорили. Больше на игру отвлекались, и не заметили, что проболтались.

А Фимка, как только всё прознал, так сразу потягиваться да позёвывать стал, дескать, спать ему захотелось. Ну и прилёг на лавке, сделал вид, что задремал. Подельнички-обломы ещё один кон отыграли да тоже зазевали, скучно им вдвоём-то играть, не та компания. Карты отложили да тоже спать пристроились. И минуты не прошло, а они уже в обе ноздорки захрапели. Фимка тут же с лавки слез. Тихонечко прибрал лопату да за дверь из избы выскользнул, в ночной лес подался. Как раз уже и луна взошла, звёздочки замерцали, всё как полагается.

Но для Фимки это не особо важно, ведь он дорогу к кладу на счёт знает, все приметы у него в голове; сколько шагов туда ступить, сколько сюда, направо иль налево идти. Вот и стал Фимка от дерева к дереву себе путь прокладывать. И надо отдать ему должное, с этой задачей он справился просто великолепно. И часа не прошло, а он уже вычислил местонахождение клада; и нужное дерево нашёл, и свежий дёрн определил. Вмиг разобрался, что к чему, да бочонок-то с драгоценностями лихо и вырыл, благо тот не сильно глубоко был закопан. Ну и, разумеется, покатил его через лес подальше отсюда.

Катит бочонок, и ругается-чертыхается, вспомнить пытается в какую сторону ближе к городу идти. Ему к пасеке нужно, к Миланье. Он до этого, хоть и с завязанными глазами на дело с разбойниками ходил, но шаги тоже отсчитывал, и свое теперешнее местоположение неплохо предполагает. Общая картина леса у него в голове сложилась, и куда ему теперь примерно двигаться, он представление имел. Одним словом катит Фимка бочонок по лесу и радуется, довольный, усмехается.

– Ха-ха,… вот сейчас откачу его подальше, припрячу в кустах, схожу за Миланьей, покажу ей наше сокровище, осчастливлю милую!… Да сбежим мы с ней вместе, пока Понкрат спит!… Ха-ха-ха,… не найти ему нас, успеем далеко уйти… – думает он, а сам ещё того не знает, что ведьмино проклятье уже вовсю действует. Едва он бочонок подальше от ямы откатил, как в избе Понкрат проснулся, словно кто его в бок ткнул. Вроде ему попить захотелось, ужин-то почти всухомятку прошёл. Светильник он зажег, уже было хотел ковшом воды из бадейки зачерпнуть, как видит, Фимкина лавка пуста, нет его, всегда на ней спал, а тут пусто. Глядь, а у двери и лопаты нет. Тут-то Понкрат и смекнул в чём дело.

– Эй, бездельники!… а ну вставайте!… чего дрыхните, Фимки нет!… Сбежал он, проглядели балбесы!… О чём с ним говорили, когда я уснул!?… что он у вас выспрашивал!?… про клад упоминал!?… – как гаркнет на подельников, а те ему в ответ.

– Да вроде нет,… ни о чём таком не говорили,… просто в картишки перекинулись,… потом он уснул,… ну и мы вслед спать легли… – вскочив, залепетали обломы, а Понкрат не унимается.

– Эх, вы олухи!… облапошил он вас!… Ведь я предупреждал, держите с ним ухо востро!… Наверняка, пока вы с ним в карты играли, он у вас выведал, где мы клад зарыли!… Вон лопаты нет, видать пошёл откапывать!… А ну бегом за мной!… споймаем его пока не поздно!… Ну, я ему устрою!… – дико взревел он и, словно волк за добычей рывком выскочил из избы. Подельники-обломы конечно за ним помчали. Правда, погоня у них заняла совсем немного времени. Нагнали они Фимку одним махом. Им его особо и искать-то не пришлось, чего его выглядывать, когда после него через весь лес шлейф от бочонка тянулся, по нему и выследили. Да сходу и схватили бедолагу.

– Что плут, пройдоха,… захотел честных разбойников обобрать!?… Ну, нет, не выйдет!… Говорил я тебе, что ты проходимец и нет тебе доверия?… говорил!… А теперь ты мои слова подтвердил,… как бы тебе хорошо средь нас ни жилось, ты всё одно жулить взялся!… А ещё помнишь, я тебя предупреждал, как я с тобой обойдусь, коли ты супротив нас свою подлую улыбку применишь!?… – вновь взревел Понкрат, держа испуганного Фимку за грудки.

– Да, что-то такое припоминаю,… вроде навсегда мне эту улыбку на лице запечатлеешь,… но ты прости меня,… бес попутал,… это всё золото проклятое, будь оно неладно… – пытаясь оправдаться, залепетал Фимка, но Понкрат его даже слушать не стал.

– Заткнись, плут!… тут не золото виновато,… оно-то в земле лежало,… а это жадность твоя неуёмная подвела!… Всего тебе хватало, но алчность на жульство толкала!… Читал я в своё время про такие пороки,… тогда я в армии служил,… у моего офицера много книг имелось, он их с собой возил, просвещённый был,… и вот в одной такой книжке было написано про мальчика Гуимплена с вечной улыбкой на лице!… Только он её по несчастью получил,… уж так у него судьба сложилась,… а ты такую улыбку от меня за жадность заимеешь,… я же тебе обещал рот располосовать, если ты грань дозволенного перейдёшь,… и ты перешёл! Так что ходить тебе отныне с твоей подлой улыбкой вечно,… но только теперь уж без обаяния и хитростной магии!… Располосую я тебя, не помилую!… – опять дико взревел Панкрат, выхватил из ножен свой тесак и в одно мгновение раскромсал Фимке рот, разрезал ему щёки чуть ли не до самых ушей. Сбылось ведьмино проклятье, пришла беда, потерял Фимка даренную ему колдовскую улыбку, зато обрёл чужую, нарезную, вечную.

– Вот тебе от меня обещанное,… ха-ха-ха!… Я своих слов на ветер не бросаю,… с этой минуты ты своей улыбкой никого не обманешь, лишь напугаешь или рассмешишь!… Быть тебе теперь балаганным шутом!… ха-ха-ха!… Ненадобный ты мне больше,… пошёл прочь!… Беги, пока совсем не прибил,… да смотри, чтоб тебя волки в лесу не загрызли,… они сейчас на запах твоей крови мигом сбегутся!… ха-ха-ха!… – злобно рассмеялся Понкрат и отшвырнул от себя Фимку, будто тот пустой, отработанный, рваный мешок. Подельники тут же подхватили бочонок с сокровищами и понесли его обратно в избу. Понкрат тоже не задержался, следом за ними подался.

11

Фимка остался лежать один. Дальше для него всё пошло будто во сне. Он как мог, перемотал себе лицо обрывками рубахи, которую тут же и разорвал на себе. Еле-еле поднялся на ноги, и на силу сохраняя здравость ума стал пробираться через лес к городу. Внутри сознания он по-прежнему вёл отсчёт пройденного расстояния. Упорно шёл, и всё считал, и считал, стараясь определить правильное направление до пасеки. И вскоре ему повезло, удалось выйти на чуть заметную тропку, по которой Миланья из города в лес ходила.

Это открытие предало Фимке бодрости. Он даже прибавил шагу и почти побежал. А потому не мудрено, что спустя всего полчаса он оказался уже на месте. Как стучался в дверь и просил Миланью открыть, он уже плохо осознавал, настолько много потерял крови пока бежал. Но зато когда очнулся, первое что он увидел, это было заплаканное лицо Миланьи, хотя уже и это сильно обрадовало его. Он попытался что-то сказать, однако Миланья опередила его.

– Уж лежи, молчи!… Ах, ну что же ты натворил-то, бедняга!… Я же тебе говорила, чтоб ты не трогал их клад,… не нужен он нам,… не праведно нажит и счастья не принесёт,… вон, что он с тобой сделал!… Ах, ты мой бедный касатик,… но ты не думай ни о чём,… я тебя всё равно не брошу,… не оставлю в беде,… не такая я!… Ох, надо было нам тогда сразу бежать, не дожидаться такого итога!… Ну, теперь-то уж точно всё, решено,… сегодня же уйдём из этого проклятого городка,… ты только потерпи чуток,… ты как сознание-то потерял, я тебя сразу к себе втащила и взялась рот тебе зашивать,… сильно его располосовал-то, братец мой окаянный!… Ведь как обещал, так и сделал,… ты кровью чуть не изошёл,… одну-то щёку я уже зашила,… а вторую ещё не успела,… немного осталось,… ты уж потерпи, любимый… – умоляюще глядя Фимке прямо в глаза, попросила его Миланья и вновь приступила к своему делу, латать щёку.

Кстати, латать подобные раны ей не привыкать. Когда у тебя брат разбойник, то всему научишься. Братца-то не раз в переделках ранили; и стреляли в него, и резали, вот она и зашивала его. Но тут уж другое дело, здесь сам брат рану нанёс, и ведь кому – её возлюбленному. Однако у Миланьи рука не дрогнула, справилась и с этой раной, зашила, залатала её на совесть. Ну а как закончила, так сразу начала в дорогу собираться. Тем временем Фимка стал в себя приходить, кровь уже не бежала, рана зашита, хотя говорить он пока не мог, зато за него Миланья слово взяла.

– У меня достаточно денег припасено,… я хорошо на меду наторговала,… нам на первое время с лихвой хватит,… уедем далеко-далеко,… начнём жизнь заново!… Ты своё прошлое забудь, будто и не было его,… да тебя теперь никто и не узнает,… без прежней улыбки ты совсем другой человек!… Никто нас не найдёт, ни чёрт, ни брат Понкрат!… Ничего, на первых порах, будешь кушать и пить, через трубочку,… потом я тебя ещё лучше подлечу,… всё у нас будет хорошо… – собираясь, на ходу всё говорила и говорила она.

Но вот пожитки были уложены, Фимка окончательно пришёл в себя, осознал своё положение, и ребята поспешили покинуть пасеку. Вышли на главную улицу и направились вон из города. Правда уже за околицей зашли в местную церквушку. Там Миланья наказала приходскому батюшке следить за пасекой и пчёлами. К тому же успела отписать дарственную на родительский дом. А батюшка в свою очередь обещал ей за это, неустанно молиться за их с Фимкой счастье, и даже благословил. Одним словом путешествие в новую жизнь у ребят началось с церковного благословления, это ли не признак добрых перемен.

Впрочем, у них и дальше всё пошло также благополучно. Единственное, что напоминало им о прошлом, так это новая разрезная улыбка на Фимкином лице. Хотя с другой стороны внешность не такая уж и важная вещь, ведь главное, чтоб любовь была. А уж у ребят она была, и на удивление крепкая. Теперь они вместе стали ходить по небольшим городкам и давать представления на ярмарках. Миланья, как и обещала, чуть подкорректировала Фимкину улыбку, и она стала соответствовать их задорному репертуару. А через некоторое время им повстречался разъездной цирк-шапито, там они нашли себе место, и вскоре уехали с большими гастролями за границу, в Европу.

Брат Миланьи, Понкрат, узнав, что сестра покинула отчий дом и сбежала с Фимкой, сначала пришёл в бешенство, но после долгих размышлений всё же принял выбор Миланьи, и решил покончить с разбойничьим ремеслом, ведь счастья оно ему не принесло. Разделил клад с подельниками, свою долю отдал в детский приют и ушёл ещё дальше в лес, жить стал только охотой и рыбалкой. Впоследствии его подельники также раскаялись, тоже пожертвовали свою долю приюту и присоединились к бывшему главарю.

Таким образом, единственным печальным итогом всей этой истории стала лишь та немного корявая улыбка на лице Фимки, и она же послужила ему упреждающей памяткой о том злополучном договоре с колдуньей. А отсюда и вывод: никогда нельзя связываться с нечистой силой, это всегда приводит лишь к печальным результатам; и будь то, чарующая улыбка, или несметные богатства, последствия обязательно окажутся плохими. А потому лучше уж жить честно и по совести, и при этом всегда помнить простую истину – сказка ложь да в ней намёк, добрым молодцам урок…

Конец

Сказка о странном путнике Августине и его противоречивом поведении

1

Когда-то давно во времена вальяжных синьоров и благородных мушкетёров существовало на просторах юго-западной Европы некое королевство, о котором теперь уже и говорить-то забыли, а не то, чтоб помнить его заслуги. Однако в старинных исторических хрониках до сих пор сохранились сведения о нём, и потому учёные мужи постоянно извлекают из них всё новые и новые для себя данные, в которых много мудрости и даже прозорливости, о коих стоит немедленно рассказать.

И сразу надо отметить, что королевство то, было настолько мало, что иные исследователи прошлого сравнивают его с заурядным маркизатом, или же, к примеру, скромным княжеством. Но они неправы, ведь в том королевстве правил настоящий король, а не какой-нибудь там маркиз или князь. Притом король тот, был весьма образован, и имел громкое имя – Гарольд, что означает «великолепный». В своё время в его учителях ходили бакалавры разных наук и магистры точных знаний. Но вот незадача, оказывается, быть образованным, и быть умным, это не одно и то же, даже наоборот, большая разница.

Нет, ну конечно, можно выучить наизусть все законы мироздания, попросту зазубрить их, однако потом не знать, как их правильно применять на практике. А это-то как раз и говорит о недостатке ума. И не в обиду будь сказано, но среди многих правителей, притом как бывших, так и действующих, встречалось и встречается немало подобных людей. Образование-то они получили, а вот как его лучше применить, не поймут, ибо особо умом не блещут. Вот и король Гарольд был точно таким же правителем, а оттого в его королевстве творилось что-то непотребное, иначе говоря, хорошего было мало.

Простой народ жил не ахти как, перебивался с каши на воду, а с воды на воздух. В общем, бедно жили трудовые люди. Зато приближённые короля, вельможи, блистали богатством и роскошью. А уж питались они не кашей с водой, а рябчиками, олениной, дорогой лососиной, да заморскими вкусностями. Ну и, разумеется, поглощали горы деликатесов, которые соответственно производили простые люди, такие как кулинары, пекари, повара, кондитеры. Да и одевались вельможи тоже во всё производимое простыми ремесленниками: швеями, ткачами, портными. Но вот только плату за всё это трудовые люди получали мизерную, скупились богачи, и призирали простых ремесленников.

– Будьте довольны, что хоть это-то вам платим,… а то ведь не посмотрим, что вы нас кормите да одеваете, возьмём и вообще в цепи закуём!… Будете в кандалах работать!… ха-ха-ха… – не раз издевательски покрикивали да посмеивались над трудовым народом богачи, при этом ещё и грозили кулаками. И ведь угрозы эти были не пустыми знаками. Случалось хозяева, и поколачивали своих работников. А иногда бывало, и нанимали королевских стражников, чтоб те усмиряли слишком недовольных. У богачей деньги водились, и немалые, так что им ничего не стоило заплатить громиле-стражнику. Дал ему звонкую монету, а уж он любого ремесленника поколотит.

Выходило, даже и кузнецу доставалось. Пристыдит он какого-нибудь богатея-выскочку за его бахвальство да чрезмерное желание, ну богач сразу к королю жаловаться бежит, стражников просит. А король, конечно, даст ему за особую плату громил, чтоб кузнеца усмирить. Придут они в кузню, перевернут там всё; горн водой зальют, пламя потушат, молот с наковальней в реку забросят, и обратно возвращаются к королю с докладом, мол, осекли бунтовщика. А бедолага кузнец потом мучается, наковальню с молотом из реки достаёт, в кузне порядок наводит. Ну а богатей-выскочка и рад, насолил обидчику.

– Ха-ха!… Вот будешь знать кузнечишка, как со мной спорить,… в другой раз, всё сделаешь, по-моему!… Коли скажу мне меч за грош ковать, значит, и будешь ковать,… и никаких пререканий!… Попробуй только отказать!… Впредь стыдить меня за скупость станешь, накажу!… ха-ха-ха,… а если всё же осмелишься, так вообще твою кузню снесу!… ха-ха-ха!… – кричит, надсмехается, вновь над кузнецом издевается. А всё лишь потому, что в цене не сошлись. Богачи-то всё хотят на дармовщинку, а кузнец не согласен. Теперь ему снова надо горн разжигать, меха отлаживать, да наковальню на место прилаживать.

И такое творилось повсеместно, много честных тружеников от эгоизма вельмож страдали. Вот и выходило, что никакой справедливости в королевстве не было и в помине, правы были только те, у кого деньги водились. А у кого имелись лишь рабочие руки да умение трудиться, вынуждены были в подчинение ходить. В нормальных-то королевствах король был для всех, словно отец родной, защитник и опора. Мудрый руководитель. Всегда всё правильно рассудит, разберётся, кто прав, кто виноват. Честного человека наградит, а виновного накажет. И неважно, богат тот человек, или беден, всё равно по заслугам получит. Но это в нормальных королевствах, а здесь всё так и продолжалось. Из года в год, одно и то же, никакой справедливости.

Нет, ну внешне конечно всё вроде прилично: и дома богатые есть, и замки имеются, и народ на вид одет неплохо, и в питании недостатка нет, и даже ярмарка на главной площади королевства устроена, но всё это есть лишь благодаря усердному труду простых ремесленников и крестьян. А богачи с аристократами только тем и занимаются, что покраше наряжаются, дворцы себе отделывают, да беспрестанно поглощают дорогие яства. Для них это просто рай на Земле, отчего ж им за чужой счёт-то не жить. Прямо вечный праздник, сплошное торжество. А потому они чуть ли не каждый день фейерверки да салюты затевали, одним словом шиковали.

2

И вот как-то однажды на этом празднике шика и роскоши появился совсем никому не известный человек. А вернее сказать, просто одним ясным утром в королевство с восточной стороны зашёл весьма скромно, но опрятно одетый путник. Не сказать, чтоб он вызвал у кого-нибудь особое любопытство, или хотя бы лёгкий интерес. Нет, не вызвал. Просто шёл себе по дороге, и шёл. Роста среднего, внешностью обычен, сложением привычен, даже походкой не выделялся, ни хромой, ни косой, но с небритой бородой. Заметно, что он бородкой недавно оброс, а потому и возраста он был предположительно не пожилого, однако и не юного, где-то среднего.