Пять добрых сказок о волшебстве и искусстве

– Чёртова гроза! Да чтоб ей пусто было! Какая досада! Проклятая слякоть! – сквернословя и ругаясь, орал во всё горло Карамболь, натужено выбираясь из-под коня. Теперь ему уже ничего не оставалось делать, как только залезть на самую высокую башню замка, и лишь оттуда, злобно кряхтя и бормоча, наблюдать, как его коварные летучие слуги выполняют своё предназначение.

А они, тем временем успев выследить принцессу по её запаху, сейчас неслись за ней и Ингваром, усиленно стараясь их нагнать. Но куда там, небесный жеребец ребят летел словно молния, разом преодолевая своими белыми копытами немыслимые расстояния. Однако в какой-то момент Ингвар с Марией всё же заметили несущихся за ними преследователей, и это открытие вынудило их летучего скакуна прибавить скорости. Но ведь и мыши были летучие, а уж в искусстве летать им равных нет. Ловко уворачиваясь от всевозможных препятствий они быстрыми серыми тенями стремительно неслись за беглецами. И как бы они ни старались, нагнать облачного скакуна им не удавалось.

Прошёл уже час преследований, и, казалось бы, Ингвар с Марией уже совсем оторвались от них, и до дворца оставались сущие пустяки, как вдруг случилось непредвиденное. Полуденное солнце взошло так высоко и так сильно стало прогревать воздух, что туман, который после грозы ещё какое-то время оставался, начал быстро испаряться и таять, а вскоре он вообще развеялся. Ну а вместе с ним, разумеется, растаял и облачный скакун, он просто исчез, растворился. И ребята, на всём ходу пролетев по инерции ещё какое-то расстояние, врезались в землю, благо она была влажная и смягчила их падение.

– Ну, вот и всё, приехали! Теперь нам далеко не уйти! Они быстро нагонят нас и закусают! Ах, как обидно, ведь до дома уже рукой подать! Что же делать?! – моментально вскочив на ноги, с горечью воскликнула принцесса.

– Ничего-ничего! Вспомни, я же тебя предупреждал – не бойся их,… сейчас мы проведём этих летучих грызунов! И сделаем это быстро,… я тебя просто спрячу за надёжной защитой,… и они не заметят тебя! – задорно усмехнувшись, ответил Ингвар, и недолго думая, выхватив из-за пазухи кисти с красками начал прямо на Марии рисовать разноцветные цветы.

Не прошло и нескольких мгновения, как принцесса была уже вся покрыта сотнями ароматных бутонов. Тут были и пышные пионы, и душистые жасмины, и алые розы, и сочные маки, и даже яркая сирень с фиалками. Все они производили такое благоухание, что невозможно было определить: то ли ты в оранжерее стоишь, то ли по саду гуляешь. Самой же принцессы из-под цветов и видно-то не было. Она сейчас больше походила на огромный разноцветный букет душистых растений, нежели чем на юную девушку. И это сходство с букетом спасло ей жизнь.

Подлетевшие к ней преследователи тут же были сбиты с толку. Вроде бы, только что здесь стояла принцесса, и им оставалось лишь схватить её, как вдруг на тебе, ничего кроме большого сильно пахнущего цветами куста на поляне и нет, одни цветы да трава. Ну а на Ингвара они даже и не взглянули, ведь насчёт него никаких приказов от Карамболя не поступало. Сделав ещё несколько кругов над поляной и обнюхав все её закутки, мыши, так и не учуяв принцессы, понеслись дальше, пытаясь уже наугад обнаружить беглянку. И едва они скрылись за верхушками деревьев, как ребята, облегчённо вздохнув, скорей продолжили свой путь.

– Ну, я же тебе говорил, что мы их проведём! Теперь эти летучие бестии ни за что на свете не найдут тебя! Твоё спасение в цветах,… и я готов их для тебя каждый день рисовать! – радуясь избавлению от погони и восхищаясь ароматно-цветочным видом Марии, восторженно воскликнул Ингвар.

– Ну а я готова каждый день их от тебя принимать! Главное, чтобы ты всегда был рядом со мной, ведь нам так хорошо вместе! А по возвращении во дворец, я намерена тут же просить батюшку, чтобы он немедленно готовил нам свадьбу! Я знаю, сам ты об этом никогда не попросишь,… настолько ты скромный и деликатный,… а потому я возьмусь за это дело. Думаю, ты возражать не станешь! – сразу приняв инициативу на себя, настойчиво заявила Мария.

– О нет, я возражать не стану! Делай всё, как ты находишь нужным,… ты принцесса и тебе решать,… уж в придворном этикете ты лучше меня разбираешься. А моё дело кисти да краски,… вот это моя стихия, этим я и буду заниматься,… главное, что мы будем вместе… – согласно откликнулся Ингвар и они, нежно взявшись за руки, поспешили во дворец, а до него им оставалось всего-то ничего.

А меж тем в самом дворце стояло грустное унынье и горькая печаль. Оно и понятно, кому же захочется выдавать свою доченьку за лживого алчного колдуна. Король ходил из угла в угол по тронному залу и покорно ожидал своей участи. Но вдруг со стороны улицы раздался ликующий гомон и весёлые крики. Это люди, увидев как из леса в сопровождении художника, выходит с ног до головы усыпанная цветами Мария, подняли такой переполох.

– Ой, смотрите-ка, принцесса вернулась! Цела и невредима! Её наш художник привёл! Ах, какая же она раскрасавица в этом цветочном наряде! Наш Ингвар избавил её от колдовства! Значит и мы все спасены! Слава Ингвару-Великолепному! Ура принцессе! – восторженно кричали люди, сопровождая влюблённую пару во дворец, а то, что пара была влюблённая, сомневаться не приходилось. Король, услышав эти крики, не смог удержаться и быстро выбежал ребятам навстречу.

– Отец! Я вернулась, я дома! И всё это благодаря Ингвару, он вызволил меня из плена, и теперь я стану его женой,… благослови нас! – сходу бросившись в объятья отца, запросила Мария.

– А я и не возражаю! Радость-то, какая! – только и ответил счастливый король, крепко обнимая любимую дочь. И что же тут сразу началось, радость и веселье, в одно мгновенье охватили весь дворец. А принцесса тут же, ни от кого ничего не скрывая, во всеуслышание стала рассказывать, как всё произошло: как лукавый притворщик захватил её, как она горевала в подземелье, и то каким волшебным способом Ингвар её спас.

Король как услышал всё это, так сразу же приказал своим стражникам идти в старый замок и схватить Карамболя, а схватив немедленно посадить в подземелье. Тайна лживого маркиза была раскрыта, и теперь всем его мерзостям пришёл конец. Ну а чтобы его летучие слуги – злобные мыши, никому и никогда больше не докучали, король повелел завести в замке армию котов. Так всё и получилось, Карамболь был изловлен, схвачен и заточён в подземелье. Он и сейчас там сидит в окружении сотни сторожевых котов, а старый замок теперь носит названье «Кошачий».

Следующим же повеленьем короля, по просьбе принцессы, было назначение даты свадьбы. А чтобы надолго это дело не откладывать, торжество решили провести в ближайший погожий день. Пригласили гостей всевозможных, и простых, и вельможных. Позвали и баронов отважных, и ремесленников важных, и послов светлых из королевств советных, и задорных друзей из соседских волостей. Приехали все, и графы верховые, и герцоги лихие, и гончары мастеровые, и кузнецы удалые.

И даже тот самый принц-охотник, за которого Карамболь себя выдавал, тоже пожаловал. Да не один, а со своими родителями, королём и королевой. Они, как от надзора шарлатана-маркиза избавились, так сразу же объединились и все вместе жить начали. А принц себе ещё и невесту средь придворных дам приглядел, и даже за государственные дела взялся. Народ в его королевстве это сразу почувствовал, и люди лучше зажили; свободней, привольней и благополучней.

Вот сколько всего положительного и хорошего совершил Ингвар своим геройским поступком. Ну а вскоре слава о его волшебном подвиге облетела все королевства на свете. Люди стали к нему относиться как к доброму магу-чародею и с большим уваженьем почитали его невероятные способности. А он отвечал им взаимностью и помогал всем страждущим, творил для них свои изобразительные чудеса. И вот за эти чудеса люди стали называть его волшебным художником.

– Был наш Ингвар «Великолепный», а стал «Волшебный»! – хвалился народ, восхищаясь его искусством. Так с тех пор и повелось, как у кого какая забота неразрешённая появляется, так тот сразу же к Ингвару и отправляется. А уж они вместе с принцессой Марией обдумывают, как тому помочь. И ведь помогали, никому не отказывали.

– Раз нам хорошо, то мы сделаем так, чтоб и другим было лучше… – неоднократно говаривали они. И это высказывание со временем стало их повседневным девизом. Так они и зажили, своим честным трудом и добрым прилежаньем, людям помогать, да счастье с благостью на Земле приумножать…

Конец

Сказка о таинственной принцессе Стешеньке и её наставнике, художнике Дасии

1

Когда-то давным-давно в старые добрые времена честных королей и великих царей жил в нашем расчудесном государстве один очень талантливый и трудолюбивый художник с немного странным для наших мест именем – Дасий. Разумеется, многих удивляло, откуда у него такое вычурное имя, кругом Иваны, Федоты да Алексашки с Петрами, а тут на тебе, Дасий выискался. Однако как только эти многие узнавали, что означает его имя, то всякое удивление у них сразу пропадало, потому как означало оно «добрый», «участливый», «мудрый» и даже «справедливый».

И надо отметить, что художник полностью соответствовал своему необычному имени. Был точно таким же добрым, мудрым, справедливым, и всегда принимал благое участие в судьбах незаслуженно обиженных людей; бедняков, сирот, убогих, или любого другого человека, не могущего самостоятельно обеспечить себя защитой, кровом и пропитанием. Вот настолько он был сердобольный. Бывало, увидит старика или калику прижавшегося к забору и схватившегося за сердце, так обязательно подойдёт, спросит, как тот себя чувствует, и не нужна ли ему помощь. Ну а если окажется что человеку действительно плохо, то тут же проводит его к доктору или какому другому лекарю. А уж коли человек просто устал, или оголодал от нехватки денег, так он непременно ему пятак на еду даст, а то и гривенный отвесит. И даже случалось, бедняков рублём одаривал, чтоб те себе новые портки купили.

Одним словом, щедрым был художник, не скупился, не жалел для людей средств, считал их всех своими друзьями и чуть ли не братьями, никому в помощи не отказывал. И вот может быть по этой самой причине жил он небогато, скромно, если не сказать бедновато. Лет ему было уже за пятьдесят, и из всех его крупных достояний за ним числилась лишь небольшая лачужка-мастерская, в которой он собственно и обитал. Состояла она из кухни, сарая, пары крохотных комнатушек, и одного более или менее вместительного помещения. Это-то как раз и была сама мастерская, где он работал. И чего только у него в ней не хранилось, вся она была забита какими-то холстами, рамками, полотнами. Уставлена столиками с кистями, красками, колбочками с лаком и разбавителем-керосином. В общем, целая лаборатория. Ну а как апофеоз всего этого хаоса в центре мастерской возвышался огромный, старинный, дубовый мольберт. Естественно, у художника имелись ещё и треноги этюдники для выхода на пленэр, но тот мольберт был его главной гордостью.

– Это мой талисман!… С него сходят такие полотна, которыми можно восхищаться и любоваться бесконечно!… Ни на каком другом мольберте я бы не смог написать нечто подобное!… – не раз говаривал Дасий, показывая своим друзьям новую картину. А друзей у него, по понятным причинам, было невероятное множество, почти весь город. Кроме, разумеется, крохотной горстки завистников. И все его друзья, как один, изумлялись его способности писать столь восхитительные картины в таком несусветном хаосе.

– Да тут у тебя не пойми что делается!… Сам чёрт ногу сломит!… Повсюду сплошная круговерть!… Холсты, краски, рамки, кисти, всё перемешалось!… Да тебе старина надо бы расширяться,… новой мастерской обзавестись, старая-то уже маловата,… или хотя бы приберись в этой! – удивлённо глядя на всю эту чехарду и неразбериху, советовали они.

– Ну, что вы такое говорите!? Зачем мне расширяться!? У меня и так всё замечательно! Превосходная мастерская!… А то, что в ней, по-вашему, всё хаотично, так это ведь всего лишь творческий беспорядок!… И он мне, кстати, необходим!… Лично для меня все вещи лежат именно там где им и положено!… Ну а если я их распределю по ранжиру или же по комплектации, то это уже будет,… ха-ха… какая-то казарма или торговая лавка маляра, в которой всё лежит по полочкам!… – отшучивался художник и продолжал творить в одной ему понятной и удобной обстановке. А надо сказать, что творил он много, красиво и практически беспрестанно. Дасий мог и посредь ночи вскочить с какой-нибудь потрясающей идеей пришедшей ему во сне, и тут же начать воплощать её на холсте. И хотя такое случалось с ним нередко, да и в мастерской он писал почти круглые сутки, но всё же основным и любимым своим занятием он считал работу на пленэре, на натуре так сказать.

Там на природе Дасий чувствовал себя в своей стихии. Небо, облака, лес, горы, реки, озёра и, конечно же, поля были для него неиссякаемым источником вдохновения. Он мог весь день просидеть на лужайке, дожидаясь нужного ракурса, положения, освещения, или затемнения выбранного им объекта. Но как только все эти слагаемые собирались воедино, он соскакивал и с невероятным рвением бросался писать. Всего за час, а то и меньше, Дасий мог отобразить на холсте всё то, что он так долго ждал. Но зато это полотно было достойно звания шедевра. И, разумеется, такой шедевр ценился недёшево. Иные богатые почитатели его творчества выкладывали приличные суммы за эти полотна. Но наш художник все те немалые гонорары тут же пускал на благотворительность. Уж насколько он был добродетелен.

– Ну не могу я жить в роскоши и питаться на золоте, когда вокруг меня есть бедные и убогие,… считаю своим долгом помогать им!… Ведь недаром же Господь наделил меня таким талантом,… так что моя миссия своим дарованием приносить людям пользу!… – искренне заявлял он, и вновь брался писать следующий шедевр. Да уж, трудоспособности Дасия можно было только позавидовать, и все его друзья восхищались этой его способностью.

– Счастливый ты человек, нашёл своё предназначение в жизни!… И теперь тебе уже ничего другого не нужно!… – вторили они ему. Однако надо заметить, что в этом определении, друзья, мягко говоря, заблуждались. Предназначение Дасия не ограничивалось лишь его талантом художника, вовсе нет, и его главная миссия была ещё только впереди. Правда, сам он об этом пока ещё ничего не знал, но факт остаётся фактом, самое важное событие в его жизни уже стучалось в дверь. Как говориться, он стоял на пороге великих открытий.

2

Однажды, когда Дасий в очередной раз отправился на пленэр, писать пейзажи, с ним произошла очень загадочная история. Встав рано утром, он, как обычно умылся, позавтракал, собрался, и уже буквально через полчаса был на своём излюбленном месте, за леском, напротив речки. Взобравшись на пригорок, с которого открывался чудесный вид на ближайшее пшеничное поле, клиновую рощу и небольшое озерцо, Дасий установил этюдник, и как всегда прилёг на травку в ожидании нужного света и экспозиции.

Однако долго ждать ему не пришлось. Уже ближе к полудню солнышко достаточно бодро осветило раскинувшуюся перед ним панораму, и он не замедлил приступить к работе. Привычно вскочив с травки Дасий практически мгновенно нанёс на холст два основных мазка. С них-то всё и началось. Под напором кисти они мгновенно преобразились в небо и облака. А ещё секунду спустя Дасий уже писал рощу, поле и озеро рядом с ними. Не прошло и получаса, как картина была полностью готова.

Испытав неимоверное блаженство от быстро выполненной работы, Дасий с наслаждением вновь распластался на лужайке и, глубоко вздохнув, устало закрыл глаза. Пред ним сразу всплыла его готовая картина. Он увидел её такой, словно он по-прежнему стоял у этюдника и разглядывал тончайшие детали холста. Кстати, Дасий делал это почти всегда. Тем самым он выискивал различного рода недостатки и огрехи своей работы. Перебирая в уме фрагменты картины, он безошибочно определял неудавшиеся мазки и прочие неточности. Так, лёжа на спине с закрытыми глазами, ему было удобней это делать, уж таков был его стиль.

И вдруг в какой-то момент полотно у него размазалось, расплылось, и на нём появился непонятно откуда взявшийся старинный замок. Затем на дорогу, шедшую от замка, выкатила изыскано украшенная карета. Последнее что увидел Дасий, это был силуэт мужчины со свёртком в руках, и уже в следующую секунду он забылся сладким сном. Впрочем, тут нет ничего необычного, такие видения у него тоже часто случались. Проспав час с лишним, он резко проснулся, и приятно потягиваясь, поднялся, чтобы вновь взглянуть на свою новую картину, но только теперь уже воочию. То, что он на ней увидел, привело его в благоговейный трепет. Композиция на картине полностью изменилась. Теперь на переднем плане были ни озеро и роща, кои он так старательно прорисовывал, а тот самый сверток, который он видел на руках у силуэта мужчины в грёзах.

– Что за чудеса?… Откуда это тут появилось!?… Разве такое возможно!… Неужели солнце мне так напекло голову, что я даже не помню, как нарисовал этот свёрток!?… – удивлённо вглядываясь в полотно, рассеянно пробурчал Дасий, – ну-ка,… ну-ка,… а это ещё что за такое?… – взволнованно прошептал он, и внимательно присмотревшись к свертку, заметил, что из него выглядывают два крохотных голубых, словно васильки, детских глазика.

– О, боже-шь ты мой!… да это же не сверток, а запеленованный младенец!… Но откуда он здесь взялся!… – воскликнул Дасий и, схватив картину с этюдника, стал крутить её туда-сюда, ища в ней подвох, – нет-нет, такого не может быть!… Что это!?… А может я, где-то в глубине душе так хочу обзавестись семьёй и ребёнком, что во сне, словно какой-то лунатик, дописал ещё и младенца… – проверяя свежесть краски и заглядывая на тыльную сторону полотна, недоверчиво протараторил он. В голове у него роилась тысяча всяких предположений, как такое могло случиться. Дасий даже подумал, что пока он спал, над ним кто-то подшутил, взял и подрисовал дитя, или просто подменил картину. Но проверив всё досконально, и убедившись, что, и холст, и краски его, он отмёл столь нелепое предположение. Поставив полотно обратно на этюдник, он нервно заходил по лужайке, изредка бросая взгляд то на картину, то на пейзаж за ней.

– Нет!… Всё сходится,… и лесок тот, и озерцо то,… всё на месте!… Но откуда взялся ребёнок!?… Не понятно!… – возбуждённо рассуждал он. Однако походив и пометавшись так с полчасика, Дасий успокоился и покорно принял версию, что ему просто напекло голову, и он, не помня себя, случайно написал это прекрасное дитя. А приняв такую версию, он вдруг сильно захотел домашнего уюта и тепла.

– Да уж,… вот что значит жить без семьи, без детей,… даже во сне я начинаю грезить об этом!… Ах, как бы было замечательно растить своих ребятишек,… этаких мальчишек забияк носящихся по дому!… О, нет!… Они наверняка навели бы такой кавардак, что потом не разберешься, где что лежит!… Уж лучше тогда растить девочку хлопотунью!… Нежную, добрую доченьку,… мы бы с ней гуляли по нашим прекрасным просторам,… писали бы вместе пейзажи,… прославляли бы красоту природы,… ах, как бы это было хорошо… – мечтательно вглядываясь вдаль, рассудил Дасий, печально вздохнул и стал скорей собираться домой. Мгновенно сложив этюдник и убрав полотно, он окинул прощальным взглядом, полюбившуюся ему панораму, и, развернувшись, почти бегом заторопился в город.

По пути он ещё несколько раз вспоминал о случившемся с ним казусе, но разыгравшийся аппетит и обострившаяся жажда тепла и уюта с каждым шагом всё больше и больше затмевали эту тему. А дойдя до своего скромного жилища, он вообще забыл обо всём и, погрузившись уже в совершенно другие заботы, отправился на кухню готовить себе обед. Разжёг очаг, поставил воду, помыл овощи, и машинально распаковал этюдник. Выложил краски, кисти, и убрал написанную им картину подальше в мастерскую, чтоб она не мешалась под ногами и спокойно сохла. А когда в кастрюльке весело забулькал суп, добавил в него пряных специй и уселся обедать. Впрочем, обед у него долго не продлился. На еду Дасий времени много не тратил, предпочитал экономить на этом. А вот вздремнуть после обеда, дабы набраться сил для вечернего пленэра, обожал.

Вот и сегодня он собирался пойти вечерком на свой любимый бугорок писать закат. Для него это было привычным делом писать по два раза в день на одном и том же месте, разное освещение, разные краски, непредсказуемый колорит. Так что все его мысли сейчас были поглощены вечерним походом, а о дневной картине он уже и не вспоминал. Ну, подумаешь великое дело, с кем не бывает, написал что-то не то, а потом забыл. В общем, дневная история никак не повлияла на его вечерние планы. Однако последующие события показали, что в нашем мире не всё так просто и в корне изменили его жизнь.

3

Изрядно выспавшись и отдохнув, Дасий уже через час был на ногах. Первым его желанием было испить перед выходом свежего, ароматного, бодрящего чайку. Быстро вскипятив воду и накрошив в чарку сахарку с боярышником, он уже было собрался присесть за стол, как неожиданно из мастерской, где сохла дневная картина, раздался странный мяукающий звук.

– Что это!?… Никак кот забрался!?… Ишь проказник, размяукался,… надо бы его прогнать пока чего не натворил… – услышав непонятное вяканье, решил Дасий и поспешил в мастерскую. Каково же было его удивление, когда он там оказался. На полу возле той самой картины лежал запеленованный ребёнок и жалобно плакал. Это-то и был тот мяукающий звук, что он услышал с кухни. Но что ещё удивительно, картина была пуста, младенец на ней отсутствовал. Дасий недоумённо открыл рот и немигающим взглядом уставился на ребёнка и картину одновременно. Он был не в состоянии что-либо сказать, в горле вмиг пересохло, и он только взмахивал руками, указывая то куда-то наверх, то на дверь. Бедняга вновь не мог поверить, что здесь замешано чудо. Он снова подумал, что над ним продолжает подтрунивать какой-то невидимый шутник.

– Да что же это такое!… Ну, кто же так надо мной потешается!?… А ну выходи!… Да сколько же можно прятаться!… – наконец выдохнул он из себя возмущение, думая, что сейчас-то он точно разоблачил неведомого шутника. Но, увы, никакого отзыва не последовало, никто к нему не вышел. Никакого шумка, ни смешка, ни хохотка, ни движения, лишь тишина, и даже младенец стал меньше плакать. Быстро очнувшись от первого шока, Дасий подошёл к младенцу, осторожно поднял его с пола, и перенёс на стол.

– Ну что же ты всё плачешь,… ах, ты горюшко моё,… и откуда же ты только взялось, дитятко голубоглазое… – ласково глядя на ребёнка, пролепетал он и стал аккуратно разворачивать его. Сняв пелёнки, он сразу обнаружил причину плача. На груди у дитя плотно прижатый пелёнкой к телу лежал дорогой золотой кулон сплошь усыпанный жемчугом. Именно он, давя на грудь, доставлял ребёнку боль. Дасий быстро снял кулон, открыл его и начал изучать. Ребёнок вмиг затих.

– Хм,… странно,… не по-нашему написано,… какая-то латынь,… явно чужой язык,… надо будет потом показать библиотекарю!… Ну и хватит на этом,… дитятке ведь всё равно, на каком языке с ним говорят, лишь бы сытно кормили,… а вот с едой-то у меня негусто!… Надо бы молочка раздобыть, да кашки манной сварить,… вон, как грустно на меня смотрит,… проголодалась малютка… – нежно сюсюкая, пролепетал Дасий и тут же кинулся на кухню хлопотать по хозяйству. Взялся искать кастрюльку для кашки и посуду под молоко.

А меж тем сама малютка, безмолвно возлегая на столике для холстов, потихоньку сучила ножками и спокойно поглядывала по сторонам. Смотрела, куда это она попала. Кстати, малютка оказалась очень даже премилой девочкой первого года жизни. И теперь её симпатичные голубые глазки с любопытством изучали развешенные по всем стенам мастерской картины.