Тридцать одна сказка обо всём на свете

– Ох, нет, хомячок-здоровячёк,… так не пойдёт!… я же тебе сказала, ягоду я не ем, зачем она мне!… И кстати, если уж ты так хочешь рыбку попробовать, то у тебя кое-что поценнее ягоды есть, чтоб на улов рыбы обменять!… Вон сколько у тебя на поляне всяких бесхозных веток да травы накопилось,… разбросанные задаром валяются!… Вот кабы ты всё это добро собрал да отнёс на берег реки к плотине бобров, то уж они-то точно угостили бы тебя рыбкой. Им как раз сейчас нужны сухие веточки с сучками и пожухлая трава,… они мешают всё это с глиной и починяют свою плотину, а то она у них от жары покрылась трещинами!… Ну, я тебе всё сказала, а ты теперь сам решай, что тебе делать,… всё, я пошла,… удачи… – хитро подмигнув, посоветовала лиса и, вильнув своим пушистым хвостом, словно опахалом, мигом удалилась с поляны.

Хомяк остался один. И конечно сразу взялся размышлять, как ему дальше быть. Поступить, как лиса присоветовала, к бобрам за рыбкой сходить, или уж только ягодой удовлетвориться? Думает-думает, а рыбки-то ему всё сильнее хочется, ведь она свежая, влажная, аппетитная. Ну а ягода, честно говоря, уже подсыхать начала, солнце-то нещадно палит, прямо, как в духовке жарит.

7

И вот сидит так хомяк на солнцепёке, рассуждает, думает, голову ломает, да и не замечает, как за его спиной, посередь поляны, в самом её центре дымок занимается, вялой струйкой вверх поднимается. В этом месте как раз особенно много пожухлой травы скопилось, она тут плотными пучками, словно вата лежала. И до того иссохла, что тлеть начала. Ну а если тлеть начала, то тут и до пламени недалеко. А так и случилось. И минуты не прошло, как появился первый огонёк. Сначала слабенький, лишь один маленький язычок, но затем всё резко поменялось.

Хомяк даже оглянуться не успел, как за его спиной уже костёр полыхает. Разумеется, он сразу учуял запах горелой травы. В лесу этот запах всем хорошо известен, и все его боятся, ведь это первый признак большой беды. Вот и хомяк мигом встревожился; потянул ноздрями воздух, принюхался, и наконец-то обернулся, а там уже вовсю горит. Естественно хомяк сразу о всякой рыбке позабыл, оторопел, испугался, хочет убежать от огня, а ноги его не слушаются. Какие-то мгновения, считанные секунды, и огонь уже распространился на четверть поляны. Того и гляди к ближайшим деревьям подступится, и тогда уже не трава, а весь лес заполыхает.

И тут до хомяка дошло, что крупный пожар начинается, всеобщее бедствие надвигается, гибель лесу грозит, а виной этому его неряшливость и разгильдяйство с жадностью. Вот кабы он поменьше жадничал, да на поляну лесных зверей пускал; ланей с косулями, зайчиков да белочек, то не скопилось бы столько иссохшего хлама. Косули с ланями, траву подъели бы, а зайчики с белочками да бурундуками убрали бы мусор от ягоды. Вот и не случилось бы пожара. А тут сейчас такое началось. Хомяк как всё это осознал, так заголосил что есть сил.

– Пожар!… Пожар!… Сейчас лес загорится!… Караул!… Помогите звери добрые!… Спасите!… Не дайте погибнуть!… – кричит, вопит, и бежать пытается, но опять ничего не получается. Лапки-то у него маленькие, коротенькие, в сухой траве путаются, вязнут, за опавшие сучки цепляются, прямо горе. Притом хомяк с перепугу ещё и не туда бежать собрался. Ему-то надо скорей через лес к реке с бобрами бежать, там у них спасения искать, а он к своей норе кинулся, в ней прятаться намерился.

А у его норы столько всякого мусора накидано-набросано, что и входа не видать, ведь не убирался у себя хомяк никогда, вот пожароопасный хлам и скопился. А огонь тем временем от центра поляны уже на другую сторону перекинулся, и как раз к хомяку направляется. С каждой секундой всё ближе и ближе. А хомяк по-прежнему кричит да всё лапками сучит.

– Караул!… Спасите!… Помогите!… Горю!… Пожар!… – сипит, хрипит, надрывается, до своей норы добраться пытается. Жуткая картина, надо сказать. Бедный, жадный хомяк, вот-вот за свои пороки поплатится. Огонь ему уже чуть ли пятки не лижет, жар стоит невыносимый. И ещё неизвестно, чем бы это всё для хомяка закончилось, если бы собравшиеся у соседнего ручейка звери дым не учуяли.

– Что это!?… Никак горелым повеяло!?… Уж не пожар ли случился!?… – первым всполошился медведь.

– Да-да,… точно дымом пахнуло!… И притом от поляны хомяка!… Я минуту назад на ней была и видела, сколько там всякой пожухлой травы скопилось!… Наверняка это она и загорелась!… Ох, беда нам,… не успели мы хомяка упредить, придётся нам сейчас пожар тушить!… – мигом сообразив, в чём дело, воскликнула только что вернувшаяся с поляны лиса.

– Ну вот,… надо было живее действовать,… а теперь придётся расплачиваться!… всё спорим и спорим!… так не спасёмся!… – испуганно запричитали барсуки, а с ними и все остальные звери застонали. Но медведь тут же всю панику прекратил.

– А ну тихо!… не суетитесь!… пока большого пожара нет!… Вон, дым лишь от поляны идёт,… а значит, всё ещё можно потушить!… С небольшим возгоранием справимся!… Ну-ка быстрей раздуйте щёки,… наберите полные рты воды из ручейка да скорей бегите на поляну пожар тушить!… Не дадим огню разгореться!… Нас много, вместе мы всё преодолеем!… А ну за работу!… – властно вскричал медведь и первым всем пример показал, полную пасть воды набрал. Да при этом ещё не забыл свою шкуру в лужу обмакнуть, чтоб в случае чего не воспламенится, разумный поступок. И все звери тут же последовали его примеру; набрали воды, обмакнули шкуры и помчались на поляну к хомяку.

Конечно, количество воды во рту одного бурундучка или белочки просто мизерное, даже костёр не хватит затушить, но тут-то столько зверей сразу собралось, пол-леса сбежалось, можно сказать, целая армия. И все воду набирают да скорей бегут, несут её на поляну. Медведь первым примчался и сходу на самый большой очаг пожара выплеснул, да вдобавок мокрой шкурой затряс, брызги в разные стороны полетели. И тут же за ним следом барсуки подоспели, и тоже на очаг всю воду выплеснули. А там уж и другие звери примчались. Сплошным потоком пошли, словно лавина с гор. Только воду принесли, сходу выплеснули её, влажной шкуркой потрясли, и сразу обратно бежать за новой порцией.

Торопятся, бегают туда-сюда, не дают огню с поляны на лес перекинуться, прямо на подступах пламя тушат. А хомяк еле-еле до норы добрался, забился в неё и сидит носа не кажет, испугался до ужаса. Но звери общими усилиями с пожаром всё же справились; капелька по капельке, глоток по глотку, затушили пламя, лишь недогоревшие сучки на земле дымятся. Вот их ещё бы надо водой окропить, а бедные звери уже устали, запыхались. Один только медведь раз двадцать за водой сбегал, а что уж говорить о быстроногих зайцах и косулях, они вообще раз по сто сносились, вымотались все.

И тут на помощь обитателям леса пришла сама природа. Нежданно-негаданно грянула гроза. Вдруг всё потемнело, заблестели молнии, раздался гром и с небес обрушился неистовый ливень. Бушевал минут пятнадцать, лил как из пожарного брандспойта, все оставшиеся головёшки затушил, ни дымка не осталось. И так же внезапно прекратился. Раз, и уже нет ливня, вновь солнышко светит и опять неумолимо палит. Звери стали приходить в себя от случившегося, и конечно сразу захотели видеть непосредственного виновника пожара. Как обычно первым за дело взялся медведь, подошёл к норе хомяка и сурово так рявкнул.

– А ну выходи оттуда хомяк!… Есть разговор!… Теперь мы все к тебе пришли!… Деваться тебе некуда,… всех не загрызёшь!… Выходи,… надо бы обсудить твоё поведение!… – прикрикнул он, да как притопнет своей тяжеленной лапой. У хомяка в норе аж чуть обвал не случился. Так что пришлось ему выбираться наружу. Вылез бедняга, и грустно так говорит.

– Э-хе-хе,… ну и что же вы мне сказать можете?… Начнёте ругать меня?… мол, я такой-рассякой за порядком не следил и пожар допустил?… Так я это уже и сам понял,… хорошо ещё, что вы вовремя примчались, потушили огонь,… иначе бы здесь всё дотла выгорело,… и я бы уже точно в своей норе задохнулся,… никакой ливень не помог бы,… ушло бы пламя в лес и спалило его!… Вы уж простите меня,… осознал я всё,… не судите строго, помилуйте… – стоит хомяк, кается, голову повесил, жалко на него смотреть, шкурка у него вся опалённая, чёрная, да ещё и после грозы мокрая, грязная. Печальное зрелище.

Ну и, разумеется, звери пожалели бедолагу хомяка, ведь он и так настрадался от своих пороков; жадности, лени, заносчивости и неряшливости, не стали его строго наказывать, лишь медведь чуток пожурил, слегка ругнулся, да и хорош. Ну а затем все принялись праздновать победу над огнём. Радовались, смеялись, веселились, да обсуждали, как они все вместе ловко с бедой справились. На том всё и завершилось.

Хомяк же после этого случая сильно изменился, стал прилежным и добрым соседом для всех зверей. На поляне навёл порядок, разгрёб и убрал весь обгорелый мусор, а оставшиеся кусты ягоды взял под опеку, начал за ними усердно ухаживать, и те до наступления осени дали ещё один урожай. И вот уже его, этот урожай, хомяк раздал всем обитателям леса, нисколько не жалел и был особенно щедр. Ну а дальше всё так и пошло, ладно и складно.

Вот какую интересную и поучительную историю рассказал мне мой знакомый зайчишка. И знаете, что я подумал, а ведь и в нашем человеческом обществе встречаются люди своим поведением сильно напоминающие того хомяка; такие же алчные, злобные, неряшливые, ворчливые и вечно чем-то недовольные эгоисты. Притом живут они рядом с нами, в городе, совсем близко, в тех же домах, подъездах, квартирах. И тут нет ничего удивительного, ведь наш город очень похож на лес, только создан он не из древесины, а из кирпича, стекла и бетона.

Вот и выходит, что порочными качествами в этом бетонном лесу может обладать любой житель; хоть ваш сосед, коллега по работе, или просто какой-нибудь прохожий. Взглянешь на такого и сразу узнаёшь в его повадках все худшие черты героя этой сказки, ведь случается, люди точно также жадничают, стяжают, считают себя во всём правыми, грубят, скандалят, лезут в драку, но случись чего, так сразу кричат «караул» и зовут на помощь. Прямо болезнь какая-то, и даже непонятно откуда она берётся, зато название для неё уже готово, назовём её «хомячковость», и вам искренне желаю ей не заболеть…

Конец

Сказка о мистических событиях происшедших с неким Феофаном, ханжам и нервным лучше не читать

1

Всё, что изложено далее, произошло во второй половине XIX века, в уездном городке N-ске, который затерялся на западных рубежах Малороссии, хотя вполне возможно, что и гораздо ближе к её северной окраине. Сейчас уже мало кто помнит, где точно находился тот городок, но то, что описываемые ниже события случились именно в нём – сомнению не подлежит. Впрочем, в те далёкие времена все уездные городки походили друг на друга, как две капли сливовой наливки, кою в тех же городках по осени и заготавливали в немереных количествах. И даже делалась та наливка из одного и того же сорта слив.

Так что, отведав такого напитка в одном городке, можно было смело утверждать, что в другом он будет точно таким же. Притом и трактирщики, и трактиры, где подавали сию наливку, были также неразличимы. Ну а что касаемо прочего городского устройства, так и тут всё было одинаково; всё та же одна церквушка с погостом, одна городская управа с городничим-мздоимцем, одна богадельня или больница на сотню, а то и меньше обывательских дворов, вот, пожалуй, и всё устройство.

Правда в некоторых городках имелись ещё и усадьбы с весьма зажиточными горожанами. И лишь это, за редким исключением, являлось основным отличием. Точно такая же усадьба имелась и в городке N-ске. А владельцем её был некто Муромцев Нифонт Игнатьевич, возраста лет пятидесяти, внешне импозантен, раскован, и для той местности, весьма состоятельный Коммерсант Наивысшей Квалификации. И тут сразу надо отметить, что сим хвалебным эпитетом, это он так сам себя называл.

– Я вам не какой-нибудь там купец, либо ярмарочный торговец!… Ни бакалейщик-лавочник, или негоциант-разъездник!… Я коммерсант с большой буквы, притом со связями в высшем обществе!… Да коли мне надо будет, я на любого здешнего чиновника в самой столице управу найду!… Там меня знают!… Я в таких кабинетах знакомство водил, что нашему городничему и не снилось!… Всех здешних в бараний рог согну!… – обыкновенно отведав сливовой наливки не раз кичился Нифонт своими связями в кругах верховной власти.

Бывало так разойдётся, что начинает поминать самого царя-батюшку, мол, он по случаю был у него во дворце на аудиенции и даже сам лично припадал к державной руке; не рукопожатно конечно, но всё же прикасался. В общем, по хмельной лавочке любил Нифонт козырнуть столичными знакомствами. И ведь что интересно, все его рассказы подшофе были чистой правдой. Он действительно как-то однажды на спор с одним важным чиновником из госканцелярии попал в царский дворец, и определённо виделся с государем. При этом были многие свидетели, что присутствовали в тот день на аудиенции.

Проще говоря, люди видели, как Нифонт во время особого царского приёма отделился от общей толпы приглашённой знати и раболепной походкой подошёл к государю. Затем вежливо отрекомендовался, что-то там прошёптал и заискивающе поклонился. Отчего царь раскованно усмехнулся и милостиво протянул ему руку. Нифонт тут же припал к тыльной стороне ладони губами, и также быстро, робкими шажками пропятился спиной назад к общей толпе гостей, слился с ней и растворился, будто его не было.

Однако для всех так и осталось загадкой, что это за такой дерзкий смельчак подходил к государю, чего прошептал ему, и куда-то потом резко исчез. Хотя тот важный чиновник-канцелярист с кем Нифонт бился о заклад, прекрасно знал, что это за человек касался царской особы, что шептал, и куда затем делся, ведь чиновник из-за этого проспорил огромную сумму своего наследственно капитала, который столетиями собирал его род. Пришлось-таки чиновнику отдать Нифонт солидную часть родовых накоплений.

А Нифонт и рад, за один раз почти целое состояние заимел. Никто не верил ему, что он сможет без весомой протекции пробиться на аудиенцию к государю, обмолвится с ним словом, да ещё и прикоснуться к нему. Немыслимые условия пари, никто бы не смог такое исполнить, а вот Нифонт сумел, у него был свой секрет для подобных дел.

– Я вам не какой-нибудь там индийский факир или балаганный фокусник,… и даже не маг или шаман!… Я мистик высшей категории!… Мои способности сродни колдовским!… Я человека так заговорю, что он с себя последнюю рубашку снимет и мне отдаст!… Я ему такую иллюзию Рая внушу, что он меня за Христа почитать станет!… – также во хмелю не раз хвалился он, и это тоже было правдой. Нифонт мог запросто уговорить человека дать ему взаймы, или просто подарить чего-нибудь ценного.

Случалось, увидит он красивую лошадь, и тут же к её хозяину с просьбой, дескать, дай покататься, страсть как хочется. И ведь не получал отказа, катался сколько ему вздумается. Уж такой дар убеждения у него был. Просто удивительно, все что захочет, выпросить мог. Но зато попробуй у него самого чего попроси, о, тут сразу на грубость нарвёшься. Такими словами тебя покроет, что уши в трубочку свернуться. Пощады в этом деле ни для кого не было; хоть городничему, хоть полицмейстеру, хоть казначею, хоть священнику, все от него по полной получали, потому и старались ничего у него не просить.

Нифонт даже налогов не платил, и никакой ревизор ему не указ. Чуть что не по его, он мигом тростью в глаз, бац наотмашь, а у того синяк или шишка, и пожаловаться некому, ведь все знали о его связях в столице. Одним словом Нифонт чувствовал себя в городке вольготно, по хозяйски, никто и ничто ему не помеха. Он тут закон, всех под себя подмял. Но что ещё прискорбно для городка, так это наличие у Нифонта сынка. Да-да, вот у такого пройдохи-ловкача, хитрована-колдуна, отпетого негодяя-мошенника, был сын. Звали его Феофан, а по отчеству, соответственно – Нифонтович.

Притом и характер у него ничем не отличался от батюшкиного. Такой же своенравный, наглый, отвратный, беспредельный и даже где-то жестокий. Точная копия отца, но только моложе его лет на тридцать, ему совсем недавно исполнилось всего лишь двадцать лет. Хотя он и за такой короткий срок успел столько всего неправедного натворить, что иному взрослому человеку за всю жизнь не свершить. Феофан был грешен; много врал и обманывал, он умел, и мозги людям запудрить, и обобрать их как липку. При этом в спорах и пари, так же, как и его отец, всегда хитростью одерживал победу. И вот здесь стоит упомянуть один весьма скабрёзный случай, что произошёл несколькими годами ранее.

2

В те времена Феофан ещё только подрастал, был совсем молоденьким юношей, можно сказать подростком. Однако уже в этом возрасте он весьма сильно интересовался женским полом, притом – в прямом смысле «женским». Удивительно, но ему нравились женщины уже зрелые, состоявшиеся, ни какие-то там девицы-сверстницы, а наоборот, набравшие соки жёны. Но, разумеется, не слишком перезревшие или перебродившие, а именно, как говорится, женщины в самом соку.

– Вот эти точно по мне,… они уж и грех познали, опыта в любовных утехах набрались,… теперь пусть и меня позабавят,… порадуют юношу своими прелестями,… ха-ха-ха!… А молодых девиц мне не надо, что с них проку,… сконфузятся,… скукожатся все,… краской зальются и делать ничего не умеют,… ха-ха-ха,… ущербные они какие-то!… – издевательски надсмехался он над одногодками, при этом, не забывая соблазнять зрелых женщин, а особенно замужних.

Уж непонятно отчего, но у него именно такой пунктик образовался; то ли потому, что матери он никогда не знал (Нифонт его ещё младенцем из столичной поездки привёз, можно сказать отнял от материнской груди), то ли из вредности, хотел всем семейным парам насолить, а может и ещё по какой причине, но только была у него страсть благовоспитанных матрон совращать.

И вот как раз в ту пору поселился в городке отставной прапорщик со своей немолодой, но ещё вполне не старой, красавицей женой. Детей у них пока не было, не успели обзавестись. Прапорщик постоянно служил, а жена дома по хозяйству хлопотала; обеды варила, за порядком следила, бельё стирала. В общем, то да сё, недосуг им было детей растить. А тут оглянуться не успели, а у прапорщика уже возраст за сорок, и его с полным пенсионом в отставку отправили. Делать нечего, надо как-то к мирной жизни приспосабливаться.

В столице жить дорого, оставаться там не резон, а вот в провинции самый раз. Тем более что прапорщик когда-то по молодости в этих местах уже служил, понравилось ему тут, сюда и перебрались. А жене его едва тридцать исполнилось, самый расцвет, налилась, всё при ней; и лицом-то пригожа, и фигурой-то ладная, и походка лёгкая, идёт, словно лебёдушка плывёт. Ну и конечно, Феофан не мог её не заметить. Как же такую-то паву пропустить. И всё, взялся за неё, проходу ей не даёт, караулит на каждом углу.

– Ах, какая цыпочка,… моя будет,… уж я ей задам жару,… ха-ха-ха!… Клянусь, не упущу!… ха-ха-ха!… – вновь хохоча, зарёкся он, и даже отцу про неё рассказал, мол, хочу ей овладеть. А тот его и отговаривать не стал.

– Вот это правильно, сынок!… Уж коли чего решил, то надо добиваться,… а я тебе помогу,… научу тебя одному мистическому заклинанию, супротив которого ни одна божья тварь не устоит; и будь то, хоть стоялый жеребец, хоть девица бывалая, хоть волчица дикая, пойдёт за тобой, куда скажешь!… Мне это заклинание наши предки завещали,… а они, сам знаешь, непростыми людьми были!… Так что владей навыками, а я тебе их ещё передам… – наоборот, с большой охотой приветствовал Нифонт желание своего сынка-недоросля. При этом он и про их предков не соврал, они и вправду непростыми людьми были.

В родове у них всё больше колдуны да ведьмы водились. Да и с чертями они тоже знакомство водили, а бесы с нечистой силой у них в приятелях ходили. Не без их участия Нифонт к царю-батюшке на приём попал, тут конечно без колдовства не обошлось. Хотя говорить вслух в их семье об этом было непринято. Всё было окутано тайной, даже доходы и капиталы с колдовских сделок не подлежали огласке, всё скрывал мрачный налёт мистики. Потому-то Нифонт и называл себя – Коммерсантом с большой буквы, это придавало его положению в здешнем обществе определённый вес.

Впрочем, такое бахвальство и в наше время общепринято. Вот глянешь на какого-нибудь нувориша; и дом-то у него огромный, и земельный участок необъятный, хотя ещё совсем недавно он чуть ли не совсем босой ходил, а тут враз обогатился, и при этом всего лишь чиновник средней руки. Но зато кричит повсюду, мол, это всё он имеет только благодаря коммерции, дескать, супруга у него весьма даровитый Коммерсант. А на самом деле, тут явно без взяток и чертовщинки не обошлось, наверняка сатане покланяются, хотя и в церковь ходят свечки ставить.

Одним словом сынок Нифонта все наследственные повадки своего отца успешно перенял, и в том числе научился очень ловко женщин совращать. Не прошло и недели, как та благовоспитанная жена прапорщика стала оказывать Феофану знаки внимания. Пока значится сам прапорщик где-то на рыбалке или на охоте промышлял, она на крылечко выйдет, встанет сиротливо, и на Феофана поглядывает, как тот перед ней важно вышагивает да глазки ей строит. Притом видно как он нарочно спотыкается и смешно ругается. А она и рада улыбаться его чудачествам. Хотя замужним женщинам это не положено, нельзя усмехаться на ужимки молоденьких юношей. Но ей такой запрет не помеха.

Прошёл ещё один день, и она уже сама Феофану подмигивает, ждёт, когда он перед ней куражиться да флиртовать начнёт. Теперь уж и Феофан от души старается; гоголем ходит, взоры ей с намёками бросает, лукаво улыбается, свои ровные белые зубы демонстрирует. Тут-то она его к себе пальчиком и поманила. А он и не застеснялся, сходу к ней помчался.

– Чего изволите, барышня!?… во всём рад вам услужить!… – подбегает, и с почтением ей говорит, а сам глаз от неё не отводит.