Миссия в Париже

– Орали друг на друга. Тот, которого Раймон уложил в нокдаун, оклемался и тоже стал наседать на Раймона. В гардеробной не особенно развернешься, а они – с двух сторон. Потом один схватил саквояж – и на улицу. Раймон решил, что это вор, и – за ним. И уже почти схватил его, как тот, что бежал сзади, выстрелил в Раймона. Они свернули в переулок, и там запрыгнули в автомобиль.

– Так, может, это действительно были грабители? Переоделись в ажанов и…

– Нет. Автомобиль был черный, полицейский.

– Что с Раймоном? Погиб?

– Ему прострелили ногу. Мы с буфетчиком отвезли его в госпиталь Ларибуассьер. Это тут рядом. А потом еще понаехали ажаны. Они искали тех посетителей, которых я выпустил. Все спрашивали, как они выглядели, куда пошли, особые приметы. Я-то их хорошо запомнил. Но с чего вдруг я стану помогать полиции? Я им сказал: один косой, другой хромой. Пусть поищут, – гарсон засмеялся, обнажив свои большие крепкие зубы. – Вот теперь уже все рассказал, – и, привычным жестом деловито смахнув лежащие на столике франки, добавил: – Я вам тут на целую газетную страницу наговорил. Франков на сто.

– Не считай деньги в чужих карманах, – посоветовал ему Болотов. – До газетной страницы еще кое-чего не хватает.

– Все выложил. Как на духу.

– А про второй саквояж. Куда он делся?

– Вы опять за свое. Не было никакого второго саквояжа. Я все видел: тот бежал с одним, – и, подумав, добавил: – Может, Раймон знает больше?

– Говоришь, он в больнице?

– Дома. Кто нашего брата будет долго держать в больнице?

– Где он живет?

– Положите передо мной хоть сто франков, не скажу. Потому что не знаю.

– Может, хоть фамилию знаешь?

– Фамилию?.. Раймон… Рыжий Раймон. Откликается и просто на Рыжего, – и, словно что-то вспомнив, он бросил взгляд в ту часть зала, где совсем недавно из-за чего-то ссорились четверо парней. – У тех, что там сидели, надо было спросить. Его приятели. Но и они вряд ли что знают. Они ведь не дружат домами. По правде сказать, не у всех у них и жилье есть…

– Клошары, что ли? – высказал предположение Болотов.

– Не знаю. Может, и клошары. До тюрьмы Раймон постоянно водился с этой компанией. Они в основном тут на вокзале промышляют.

– Ну, спасибо тебе, – поднялся Болотов. – Если ты не против, я может, еще как-то зайду, вдруг понадобится что-то уточнить.

Следом за Болотовым подхватился и все время молчавший Кольцов.

– Мне-то что! Заходите! – и гарсон вновь хохотнул, обнажив свои крупные зубы. – Но таксу повышу.

И уже когда они были у самого выхода, он остановил их.

– Подумал, если не скажу, буду потом жалеть, – решительно сказал он. – Вы лучше сюда не заходите. Не надо. Вас ищут, или, может быть, тех поляков. Ажаны по три раза на дню заходят и все спрашивают, не интересовался ли кто саквояжем? Я так думаю, никакие вы не корреспонденты. Я тех хорошо знаю, они у нас тут часто пасутся. И все же, вы отчаянные парни. Или сумасшедшие дураки. Чем вы занимаетесь, не мое дело. Но мне будет жаль, если вы окажетесь в тюрьме. Вы играете с огнем. Не надо. Он может сильно вас обжечь.

И уже больше не оборачиваясь, он ушел в глубину зала, к буфетной стойке.

А они… Они только сейчас вдруг поняли, в какую опасную переделку попали. Кольцов до настоящей минуты смотрел на все это довольно легкомысленно, глазами туриста. Это там, в России, он свободно ориентировался в происходящем, мог предугадывать всевозможные опасности и легко между ними лавировать. Здесь же для него все было чужое и непредсказуемое. Оставалось надеяться на Илью Кузьмича. Но его опыт был иной, кабинетный. Он хорошо ориентировался в запутанных финансовых делах, находил в них всевозможные подвохи, а иной раз и аферы. Но, живя длительное время в сытом благополучном Париже, огражденный от всех бед толстыми стенами своей банкирской конторы, он полностью утратил ощущение опасности. В живом, совсем не кабинетном деле, он оказался не лучшим помощником для Кольцова.

Фролов уже был на Маркс-Дормуа, когда они вернулись. Он их ждал, точнее, нетерпеливо ждал новостей. Старцева и Бушкина дома не было, они осваивали окрестности.

Болотов подробно рассказал о не слишком успешном посещении «Колеса». Хотя и те новости, которые они добыли, представляли интерес. И все же…

Все непонятнее становилась загадка одного саквояжа. Известно, что Старцев и Бушкин пришли в «Колесо» с двумя. Это, как пишут в учебниках арифметики, условия задачи. Один оказался в руках тайной полиции Сюрте. Но где же второй? Какова его судьба? Никаких следов, даже намека. Но ведь где-то есть его след, кто-то владеет его тайной. Возможно, приоткрыть над ней завесу мог бы гардеробщик Рыжий Раймон. Но как выйти на него, не имея его адреса? И еще вопрос. Почему Сюрте проявила не свойственную ей робость и не арестовала курьеров? Почему была организована инсценировка банального ограбления? И была ли это инсценировка?

Похоже, имея на руках весьма сомнительную по тексту шифрограмму, в которой не было ничего конкретного, Сюрте действовала неуверенно, наобум. Не этим ли объясняются все нелепости и просчеты? Или здесь более хитроумная игра? Фролов въедливо вникал во все детали этой «саквояжной истории».

Вопросы, вопросы. Они нуждались в ответах, но как их получить? Особенно после предупреждения гарсона, что посещение «Колеса» может грозить им реальными неприятностями.

Вся эта история завязывалась в такой тугой узел, что развязать его без риска уже будет нельзя. Кольцов это понял. Но и отступать некуда.

Во время этого разговора Кольцова вдруг осенило. Он понял, почему в эти дни здесь, в Париже, появился Петр Тимофеевич Фролов. Конечно же, не из-за этих двух саквояжей, пусть даже с ценнейшим содержимым. Он был не тем человеком, которым бы из-за них рисковала Москва.

Всё случившееся в эти дни, вся эта саквояжная кутерьма – только на первый взгляд выглядела результатом мелкой ошибки Бориса Ивановича Жданова: забыл лишний раз перепроверить, отправлен ли кто на Северный вокзал для встречи курьеров. Всего-то! И покатился этот комок, прихватывая все новые горсти недоразумений и накладок, превращаясь в огромный ком, грозящий крупными неприятностями большому числу людей.

Проявилась в эти дни и еще одна, более крупная накладка, и она тоже в конечном счете тяжелой гирей упала все на этот же случай с чемоданами. Речь о шифрограммах. Есть разные способы проверки, не проник ли кто в твои тайны. Нелегалам это надо делать постоянно. Борис Иванович, из-за обилия навалившейся на него работы, на какое-то время ослабил контроль за своим небольшим, но довольно хлопотным хозяйством. В результате англичане уже несколько месяцев читали шифровки, которые слала Жданову Москва, но ничего полезного для себя пока не извлекли. Прочли англичане и шифрограмму с просьбой встретить невесту. Если бы в ней не была указана одна-единственная подробность «встретить на Северном», и эта шифрограмма, как и все прежние, осталась бы лежать в архивах Интеллидженссервис. Но поскольку эта подробность указывала на Париж и, вероятнее всего, адресовалась парижскому получателю, англичане переправили ее Сюрте.

Можно предположить, французы тоже отнеслись к шифрограмме с долей скепсиса, но на всякий случай все же решили «просеять» прибывающие на Северный вокзал варшавские поезда. К счастью, сделали это с некоторым опозданием. Это предположение было не единственным. Как было на самом деле, кто теперь узнает? Важно лишь то, что курьеров своевременно не встретили. Но, в результате, дальше произошло то, что произошло. Пока курьеры сидели в «Колесе», французская полиция взяла под подозрение многих пассажиров варшавских и берлинских поездов, распотрошили десятки чемоданов, баулов и саквояжей. И лишь на излете этой операции уставшие чиновники Сюрте, безо всякой уже надежды, решили проверить ближнее к Северному вокзалу бистро «Колесо». Слепой случай вывел их на саквояж-пустышку, который числился за Бушкиным. Второй же саквояж таинственно исчез.

Таких накладок у Жданова, более и менее крупных, оказалось за последнее время немало. В Москве все чаще стали думать о том, что умному и преданному Советской России Борису Ивановичу Жданову пора уходить на покой. Он постарел и устал. И, как результат, все чаще совершает ошибки, которые в череде быстротекущих событий бывает трудно исправить. И, как это ни печально, надо было выводить Жданова из этой опасной игры и внедрять в парижский дом нового, более молодого и энергичного человека. Кольцов знал, на эту роль давно готовили Петра Тимофеевича Фролова. С легкой руки Жданова и при его помощи он в свое время стал Василием Борисовичем Федотовым, основал в Стамбуле филиал банкирского дома «Жданов и К». В короткие сроки Федотов (он же Фролов) зарекомендовал себя как смелый финансист. Его дружбы и благорасположения добивались многие высшие белогвардейские чины. Иногда к его советам прибегал даже сам главнокомандующий, Петр Николаевич Врангель. По авторитетному совету Фролова он держал свои немалые капиталы в Париже, в банке Бориса Ивановича.

Многое из этого Кольцов знал из рассказов самого Фролова. Что-то Павлу поведал Тихонов, с которым он почти трое суток провел в дороге сюда, в Париж. Как выяснилось, он тоже давно и хорошо знал Фролова.

Припомнив все, Кольцов пришел к выводу, что нынешнее появление Петра Тимофеевича Фролова здесь, в Париже, было отнюдь не случайным. Вероятно, наступило для него то самое время больших перемен, к которому его столь долго готовили. И, судя по всему, ему уже в ближайшие дни предстояло переселиться из стамбульского отеля «Пера Палас» в один из фешенебельных парижских отелей где-нибудь на Риволи или на Елисейских Полях.

Размышляя так, Кольцов понимал, что у него есть только одно решение. Единственное. Всю работу по поиску исчезнувшего саквояжа он должен взвалить на себя. И отвечать за все свои решения и поступки тоже обязан будет сам. Хотя с трудом представлял себе, как все это будет выглядеть, если отказаться от услуг Болотова.

Когда стемнело, вернулись со своих прогулок Старцев и Бушкин. Соблюдая совет Жданова, они гуляли порознь. Первым пришел Старцев. Он поздоровался и тут же затих в своем углу. Чувствовалось, он уже устал от безделья, но терпеливо и безропотно его сносил.

Вернувшийся чуть позже Бушкин несколько раз взволнованно прошелся по комнате и, заметив обращенные на него взгляды, ворчливо заговорил:

– Я думал, Франция – ух, ты, мать честная! А она – извините! Правда, на каждом углу: «либерте, эгалите, фратерните». Свобода, одним словом. А на самом деле – брехня! Клошаров этих ихних – море. Дома похожи на наши божедомки. Помои прямо на улицу льют, – и решительно добавил: – Нет, надо что-то делать. По горячему надо, пока еще помнят Парижскую коммуну.

– Давайте, Бушкин, пока у себя до конца разберемся, – попытался утихомирить морячка Фролов.

– Это понятно. Но и затягивать нельзя.

– Вы чего это взбунтовались, Бушкин? – миролюбиво спросил Кольцов.

– Домой хочу. Своих дел невпроворот. Надоели эти капиталистические курорты!

Проводить Илью Кузьмича пошли Фролов и Кольцов. А потом, когда они остались одни, Фролов предложил немного прогуляться по тихому в эту позднюю пору бульвару ла Шапель.

Шли медленно.

Павел ждал, что Петр Тимофеевич более подробно расскажет ему о своем новом назначении. Ему хотелось проверить, верна ли его догадка. Но Фролов молчал, о чем-то сосредоточенно думал.

Прислонившись к стенам домов, целовались парочки. Легкий теплый ветерок перебирал листья каштанов. Не в пример Москве, здесь они еще прочно держались на ветках, их пока еще только едва заметно тронула осенняя позолота, но, уже слегка подсохшие, они издавали тихий жестяный звук.

После длительного молчания Фролов словно вернулся из забытья. Заговорил совсем не о том, о чем хотел услышать Павел.