До Марса уже далеко
«Вот Стива обрадуется! – предвкушал Максим. – В чертежах он разберётся быстро, а наш почтенный покровитель науки Силантий Вахрушин средств не пожалеет, точно».
Из раздумья его вывел оглушительный разбойничий посвист. Наверху, на краю обрыва, в нескольких шагах поодаль, стояли трое. У одного, длинноносого, под распахнутым стёганым бешметом с выглядывающей из дырок ватой виднелась рваная же морская рубашка. Второй, краснорожий с мясистым и вывернутым вверх носом, что делало его чрезвычайно похожим на свинью, кутался в помятый засаленный сюртук. Третий, узкоглазый и абсолютно лишённый подбородка, красовался в не по размеру широком пальто, шея его была небрежно обмотана жёлтым кашне. Головы всех троих венчали сдвинутые на затылок картузы-московки, на ногах – смазные сапоги.
– Гля, ребя, – нарочито дурашливым голосом проговорил длинноносый. – Гимназёр. Лурон ташшыт.
– Непорядок, – отозвался бесподбородочный. – Наверняка без пачпорта ходить.
– Раз уж не фарт нонче, так ему хоть рыло начистить, потом в речку, пущай поплавает. А, Косой? – повернулся он к узкоглазому. -Да и клифтишко сгодится.
– Что вам надо? – Максим старался говорить ровно. – Кто вы такие?
– Слышь, братва, щенок не знает васькинских апашей, – притворно удивился длинноносый.
– Треба растолковать, – согласился свинорылый.
– Эй ты, фуфлыга! – взвизгнул обладатель жёлтого кашне. – Хорош бажбана строить, гони монету.
– У меня нет денег.
– А ну, двигай ходулями сюда, щас обшмонаем.
Максим не сдвинулся с места.
– Что, киселяй, ухи заложило? Хряк, давай его сюда.
Смекнув, что рассчитывать на милосердие «апашей» не приходится, Максим быстро просчитал пути отхода. Вариантов было два – уйти либо налево, либо направо.
Свинорылый шагнул на крутой спуск, закачался. Теперь стало заметно, что он был весьма пьян. Неожиданно «апаш» сорвался с места и довольно резво вприпрыжку понёсся прямо на Максима, который, едва успев отскочить в сторону, невольно подставил хулигану подножку. Над водой раскатился душераздирающий звериный рык, за ним – громкий всплеск.
Максим не стал дожидаться развязки и со всех ног помчался по берегу прочь.
– Убью, щенок!!! – раздался крик Косого.
– Допоможти, допоможти! Гунявый, руку дай! – надрывался Хряк, барахтаясь в холодной воде.
Максим различил сзади тяжёлый топот, не ходу быстро оглянулся – Косой бежал за ним, путаясь в полах пальто. Очевидно, Гунявый остался вытаскивать Хряка, а Косой бросился в погоню.
Поравнявшись с пологим подъёмом, Максим с ловкостью, удивившей его самого, вознёсся наверх, остановился, оглянулся. Хулиган карабкался следом, согнув руки в локтях и тяжело отдуваясь.
«Сейчас добежать до домов, а там люди, и он мне ничего не сделает», – Максим развернулся и… тут же споткнулся о большой круглый камень. Ничтоже сумняшеся, он приподнял тяжёлый голец, катнул его под ноги Косому, который уже подбирался к пологой поверхности, и прихрамывая побежал прочь. Судя по раздавшемуся воплю, бросок вышел удачным. Погоня прекратилась, и Максим, достигнув Десятой линии, теперь уже не спеша двинулся к Среднему проспекту. И только удалившись и сбавив шаг, он понял, что в суматохе потерял чертежи.
К Лосеву пришёл с пустыми руками.
– Да, Макс, история… – качал головой Лосев. – Много их, паразитов, сейчас развелось.
– Почему полиция-то с ними совсем не борется? Среди бела дня лезут.
– А что полиция, – махнул рукой Лосев. – Им даже выгодно, чтоб люди боялись.
– Отчего ж так? – удивился Максим.
– А оттого, что все от страха желают сильной руки. Вот власти и рады задраить клапан.
– Ага, зато социалистов прижимают.
– Это ясно.
– Мда… И что ещё за апаши такие, а, Стива?
– Да никакие не апаши, обычные урки. Апаши – это во Франции, отголоски моды сюда докатились. Мы, как всегда, не столько хорошее от Европы заимствуем, сколько всякое вредное. У этих были, например, шейные платки?
– Нет, только у одного – кашне. Замызганное.
– Ну вот видишь. А у французских апашей есть, форма у них такая. А это пришлые были, откуда-нибудь с Малороссии.
– Что же с чертежами? Пойду искать. Вряд ли они взяли, им-то зачем? На цигарки не годятся, бумага-то ватманская.
– Вместе поищем, завтра поутру.
– Давай сейчас, – предложил Максим.
– Не боишься?
– Нисколько.
– Хорошо, попробуем.
Они прошли вдоль берега, всё внимательно осмотрели, но ничего не нашли.
– И зачем этим макакам чертежи? – негодовал Максим. – Утащили? А может, в речку бросили? От злости изорвали и бросили.
– Или подобрал кто-нибудь, – предположил Лосев. – Не дать ли объявление? Рукопись Чернышевского, знаешь, тоже вначале потеряли, потом по объявлению нашли.
– Знаю. А если эти урки объявление прочитают? И явятся отомстить.
– Не думаю, что они газеты читают.
– А вдруг?
– Да-а-а… Конфузия, – Лосев ещё раз окинул взглядом окрестности. – Ладно, Макс, завтра решим.
– Что ж, утро вечера мудренее, – согласился Максим.
Над самой головой Лосева с карканьем пролетела ворона. Он невольно отшатнулся, посмотрел вверх, замер и присвистнул.
– Однако, какой пассаж!
– Что?
– Глянь-ка туда. Вон, между веток.
Действительно, на дереве что-то белело. Максим подскочил, всмотрелся:
– Похоже, они!
– Вот чудеса!
– Там леший бродит, и ватман на ветвях лежит, – весело продекламировал Максим. – Вот как наша машина в небо рвётся! Символично.
Они сыскали камень, сбили рулон, развернули.
– Ну вот, – с облегчением вздохнул Максим. – Даже не порвали, просто закинули. Всё-таки есть Бог!
– Ага, и послал эту чёртову ворону.
– Спасибо ей.
– Больше повезло, что эти идиётами оказались, – согласился Лосев.
– Или они шутники оказались, а я так гадко с ними поступил, ай-яй-яй.
– Тут или ты с ними гадко, или они с тобой. Закон нашего общества.
Новое знакомство.
На следующий день, с нетерпением высидев классы, Максим помчался к Лосеву, который намеревался к этому часу досконально изучить чертежи, сделать нужные пометки и подсчитать приблизительную смету для постройки двигателя.
Весеннее солнце, прекрасное настроение, и Максим двигался быстрым шагом, чуть не вприпрыжку.
Миновав 6-ю линию, он услышал возгласы:
– Матрона, смотрите, Матрона!
– Что? Где?
– Из храма вышла, давайте быстрее, да вон она, вон идёт!
Действительно, Максим разглядел идущую от церкви древнюю старуху в белой шали. К ней со всех сторон торопились страждущие и любопытствующие.
– Ишь юродивых развелось, – обратился к Максиму франтоватый молодой человек с бородкой. – И это неспроста!
– А что?
– А то, господин гимназист, что ждут Отчизну весьма серьёзные катаклизмы. Бифуркация наступает!
– Что? Катаклизмы? – переспросил Максим. – Но какие же?
– Я не хочу, чтоб меня тоже принимали за такого, – молодой человек указал в сторону растущей толпы. – Я во всякие там кликушества не верю, в науку – верю. А наука, она всё по полочкам расставит.
– Я тоже верю в науку. А наука тут что?
– О, это долгий разговор, тороплюсь, к сожалению, а то мог бы много поведать выкладок. До всех довожу, как случай представляется. Дело в том, что и общество наше, и вообще разные народы до больших противоречий дошли, это как, представьте, керосин в бидон налили, до края, он выплёскивается, а кто-то по дурости цигарку бросит. А может, и намеренно. Или негашёной извести в лужу, не будет она спокойно лежать, зашипит, забурлит. Вот так же и идеи, кипят, клокочут, как вода в котле, к примеру сказать, а клапан не сдержит, разорвёт. Лет через пять, а может и раньше всё и случится. Для вас это долгий срок, для меня пустяк, а для истории – миг. Вот помяните моё слово, так и будет. Это наука. Ну, прощайте, сударь, тороплюсь.
Незнакомец прикоснулся к тулье котелка и шагнул на мостовую, махнув извозчику.
Максим постоял немного и направился к Андреевскому собору.
Там он поставил свечку под образом Николая Чудотворца.
«Сегодня не шестое декабря, но всё равно я верю, что ты меня услышишь. Прошу тебя, всесвятой Николай угодник, помоги, вразуми и принеси удачу… Знаю – нельзя выпрашивать чуда, но всё же соверши хоть маленькое, малюсенькое чудо. Или озарение, или знамение. Наша ракета должна взлететь, я верю – мы трудились не зря. Верю, верю, верю!»
Выйдя на улицу, Максим сразу заметил подозрительного мальчишку в кепке, примерно своего ровесника, который прятался за деревом.
Максим видел его вчера у гимназии. Незнакомец как будто бесцельно шатался по тротуару, но, заметив Максима, точно так же быстро скрылся.
Максим шёл по 14-й линии Васильевского в сторону Среднего проспекта, у деревянного особняка обогнул остановившуюся на тротуаре пару – степенного господина и роскошную даму. Указывая тростью на верхний этаж противостоящего здания, мужчина говорил:
– А вот в этом доме, душа моя, жил Чартков, вон там, прямо под крышей.
– Который Чартков?
– Ну как же, художник, гоголевский Чартков, «Портрет».
– Ах, да, конечно.
– Хи-хи! – раздалось сзади.
Максим остановился и оглянулся.
Рядом стоял тот самый мальчик. И откуда взялся? Теперь стало возможным его разглядеть. Потёртая коричневая кожаная куртка, слегка широковатая в плечах, синие штаны из чёртовой кожи, короткие сапожки с отворотами, вокруг шеи – серый шарф, концы которого свисали чуть не до колен, из-под кожаной же кепки беспорядочно выбивались светлые пряди волос. На немного квадратном лице светились огромные голубые глаза, обрамлённые густыми и длинными рыжеватыми ресницами. С виду он был на год младше Максима.
– У Гоголя вовсе не указано, где жил художник Чартков, – пояснил мальчик. Голос у него оказался высоким, с небольшой хрипотцей. – Сказано только, что на Пятнадцатой линии, да?
От его бесцеремонности Максим слегка смешался.
– Признаться, не читал, извините, – сказал он и двинулся дальше.
Через несколько шагов оглянулся. У незнакомца был потерянный вид. Максиму отчего-то стало немного совестно. Он вздохнул и продолжил путь.
На следующий день Максим по пути к Лосеву уже нарочно высматривал незнакомца. И тот не замедлил появиться.
– Постойте, да постойте же, а! – теперь он догонял Максима, прихрамывая и смешно размахивая руками.
Максим остановился и картинно нахмурился:
– Вы мне? Что такое?
– Послушайте… Вы ведь – Максим, да?
– Допустим.
– Извините…Меня зовут Николь… Николь Ленц, я… я… – мальчик заметно волновался и ко всему никак не мог отдышаться.
– В смысле, Николай? Если по-русски, по православному?
– Д…да…
Фамилия немецкая, отметил про себя Максим, и как будто знакомая. И вслух спросил:
– А вы кто?
– Вы только выслушайте меня, пожалуйста, не уходите. А?
– Да что вы, извольте. Я никуда не ухожу.
Мальчик немного отдышался и быстро заговорил:
– Я тоже интересуюсь космосом, и особенно Марсом. Простите, что так сразу. Вы меня не знаете, но я вас знаю.
– Мы из одной гимназии?
– Нет, я в частной. Вернее… – мальчик замялся. – Больше не учусь. Уже больше года. Сначала – больница, а потом отец…, его больше нет. Отец был инженер, он создал двигатель, необычный, таких нигде не строят, и совершенно закончил, просто не успел испытать.
– Постойте-постойте, ваш отец…
– Клаус Ленц, его арестовали с вашим дядей.
– Боже мой, ну конечно! Как же я сразу-то… Инженер, который сделал бомбу. Дядя его по Мюнхену, по университету знал.
– Вспомнили, да? В газетах писали про бомбу, но это неправда, бомбу делал не он, он строил двигатель, папу арестовали по ошибке, а теперь всё, он умер на каторге, он болен был, мне только сообщили, а мамы у меня тоже нет, и никаких родственников, кто бы мог взять опекунство, так что теперь меня отправят в приют. Зачем меня в приют, а?
– Вот оно что! Понятно… Скверные дела. Поверьте, я вам сочувствую. А средства у вас есть жить?
– Пока есть. Потом – не знаю.
– А живёте где?
– У товарища. Домой мне теперь нельзя. Но дело в другом. Вот что. Я знаю про вашу ракету. Наверное, вы её уже закончили, да? И скажите, у вас не найдётся места в команде для меня? Могу я с вами полететь, а?
Максим вздохнул и покачал головой:
– Увы. Экипаж состоит из двух человек, вначале и меня не должны были брать, но один, так сказать, выбыл, и теперь я вместо него. А откуда вам известно? И как вы вообще меня нашли?
– Ну пожалуйста, ну прошу вас, – мальчик проигнорировал вопрос, молитвенно сложил руки. – Для меня это самое-самое! Я знаю, что должен был лететь Виталий Михайлович, ваш дядя. Но он взрослый, а мы нет, мы легче, и теперь нагрузка будет меньше. Может, ракета выдержит вместо одного его двух нас, подростков, а?
«Боливар не вынесет… троих» – захотелось пошутить Максиму, но, увидев лицо мальчика, он ответил:
– К сожалению, нет. Очень жаль, но это никак невозможно. К тому же, ракета ещё не достроена. И неизвестно, будет ли.
Несчастный, потерянный вид Ленца тронул Максима. Ему стало немного совестно. Вот так просто повернуться и уйти? Нельзя, нехорошо это…
И он сказал:
– Вот что, а пойдёмте-ка со мной. Там у меня приятель, на Среднем живёт. Он студент, так сказать, вечный студент, но уже сейчас такой инженер, каких мало. Убеждён, вам будет интересно.
– На Среднем, да? Мы в семнадцатом доме жили, мне там появляться нельзя… Но ничего, ничего…
– Нам в двадцать третий.
– А, это новый, шестиэтажный? Может, дворами как-нибудь, а?
– Почему бы и не дворами?..
По чёрной лестнице они поднялись на шестой этаж, вошли в мансарду. Дверь, как водится, была не заперта.
Максим, указав на Ленца, торжественно произнёс:
– Мстислав, позволь представить тебе моего нового товарища. Между прочим, его отец – инженер Ленц, тот самый.
Лосев несколько раз моргнул, потом нерешительно протянул руку дощечкой:
– Рад познакомиться, очень, очень… Мстислав, Лосев. Можно просто Слава. Макс меня кличет Стивой. Студент электротехнического института. Сейчас отпускник, правда.
– Нико…э-э… Николай. То есть значит Коля.
Лосев о грядущем полёте.
Лосев с удовольствием разъяснял новому знакомому подробности проекта:
– Главное, конечно, двигатель. Первоначальный вариант должен был работать по принципу направленного взрыва. Вернее, очереди взрывов. Топливо твёрдое, смесь натриевой селитры, каучука и некоторых дополнительных компонентов. Потом хотели строить глюцитный… Сахарный.
– Сахарный, да?! – удивился Ленц.
– Ну да. Смешно, а на самом деле вполне серьёзная вещь. Топливо – смесь сахара и селитры. Более эффективно, чем порох. Ещё вариант – нитроцеллюлозный. И все же окончательное решение – термофорезный, разработка дяди Максима и вашего отца, Николай.
– Да, я знаю, конечно.
– А, кстати, почему он называется термофорезный? – спросил Максим.
– Я бы его назвал по-другому, – Лосев задумался. – Фотофорезный, что ли… Принцип его работы таков – под воздействием преобразованных солнечных лучей молекулы графита вырываются через сопло с колоссальной силой, их притягивает среда космического пространства, за счёт разницы температуры и давления.
– И ведь обыкновенный графит! – вставил Максим.
– Не совсем так, – возразил Лосев. – Этот тип минерала добывается только в одном месте на Земле, в Мексике. Пробовали наш, уральский, немного не то. Тут нужен особый слоистый графит, к тому же обработанный в специальной печи, при высокой температуре и давлении. И получили его случайно, вначале совсем не того хотели.
– А чего? – спросил Максим.
– Хотели получить алмаз, не удалось, там другие мощности нужны, зато вышло то, что вышло – материал, обладающий необыкновенными свойствами.
– Это как у алхимиков, искали одно, и случайно нашли другое.
– Я бы сказал, метод проб и ошибок, нормальный научный опыт.
Ленц молчал и слушал с пристальным вниманием. Мстислав продолжил:
– Вот и получается, что и Ломоносову, и Ньютону придётся потесниться. Мы в такое время живём! Я где-то года три назад в «Вестнике знания» читал статью Пуанкаре о том, что при больших скоростях законы Ньютона не действуют, другие принципы в силу вступают. А вообще я вам, Николай, дам старый номер «Научного обозрения», там статья Циолковского, она вот Максима зажгла.
– А я знаю, спасибо, мне отец давал читать.
– Ну конечно, голова моя садовая! Всё же у меня много другой литературы, наверняка что-то найдётся новое и увлекательное для вас.
– Спасибо, с удовольствием.
– Погоди-ка, – задумался Максим. – Ты говоришь, за счёт разницы давления? В космосе-то, я понимаю, давление нулевое, но на Земле, на старте…
– Вопрос поставлен правильно, – ответил Лосев. – Наибольшей тяги двигатель достигнет в безвоздушном пространстве. Но уже в стратосфере условия для его работы будут благоприятные.
– А до стратосферы как добраться? – спросил Ленц. – Другим способом, да?
– Другим, – подтвердил Лосев. – Более проверенным.
– Вначале у нас была идея аэростата, – вмешался Максим. – Но мы сделали расчёты, очень уж большой шар нужен, да и высоты недостаточно, тем более условия в верхней части топосферы становятся неподходящими.
– Но теперь мы сделаем таким образом, – продолжил Лосев. – Начинаем подъём на керосиновом двигателе, достигаем разреженных слоёв атмосферы, и запускаем основной, фотофорезный.
– А до Марса этого керосинового недостаточно, да? – спросил Ленц.
– Конечно. Для вывода в космос такой массы нужно около десяти кубических метров керосина, двадцать бочек, иначе говоря. По принципу один к четырём. То есть на вывод одного фунта груза – четыре фунта топлива. Плюс неизбежные потери энергии – часть её не превращается в кинетическую, а тратится впустую, просто на нагрев камеры.
Лосев достал из большой папки и развернул на полу лист ватмана:
– Вот схема. Это резервуар с горючим, здесь окислитель – азотная кислота. Четыре сопла, рычаг поворота. Управление простое: например, рычаг вниз и вбок – открывается форсунка для манёвра. Отдельный рычажок – регулировка форсунок, для изменения тяги. Мы его испытывали, Макс умеет. Вначале хотели с одним соплом, которое поворачивается…
– Идея Циолковского, – уточнил Максим.
– Да. Но мы решили, что это не так надёжно, поэтому вот – четыре сопла по периметру, с меняющейся тягой. Это, повторяю, лишь маневровый двигатель, а фотофорезный даёт основную тягу, регулируемую по силе, он с одним центральным соплом в центре.
– Значит, керосиновый придётся только вначале использовать, да? – спросил Ленц.
– Не только, а и после, но лишь для корректировки направления. При посадке, конечно, тоже. Итак, что дальше. Зажигание маневрового двигателя – от кадмие-никелевого аккумулятора. Насчёт аккумулятора у нас целые дискуссии шли – вначале хотели системы Эдисона взять, железо-никелевый, да он разряжается быстро, хоть и более надёжный. Но потом всё же решили такой взять, юнгеровский. Для подзарядки – небольшая ручная динамо-машина с рукояткой и маховиком.
– А сама ракета большая, да? – спросил Николай.
– Три сажени с гаком, то есть семь метров в высоту, – ответил Лосев. – А всё сделано рационально. Кстати, обшивка, то есть сам корпус, по заказу из Германии… Двухслойная, из нового материала, дюралюминия – самый лёгкий и прочный металл! А между ними вулканизированный каучук. Каркас – из дальневосточной берёзы, она крепче железа и намного легче.
– А вот эти окошки, они стеклянные?
– Да, конечно.
– А они не разобьются, а? Если в них что-то ударит, или от давления.
– Иллюминаторы – сверхпрочное стекло, составное, с промежуточными прослойками из каучука.
– А этот каучук прозрачный, да?
– Натуральный каучук, конечно, непрозрачный. Но наша ракета – образец новых технологий! И каучук тут искусственный, его делают из спирта. А вы, Николай, я вижу, владеете знаниями.
– Спасибо. Что вы…
– Иллюминаторов, конечно, для полного обозрения недостаточно, поэтому есть встроенная широкоугольная зрительная труба с набором окуляров – она же перископ. Но выдвигать её можно только в открытом космосе.
– Может повредиться от трения атмосферы, – пояснил Максим.
– Именно так, – подтвердил Лосев. – Она убирается внутрь, имеет остроумное управление. А вообще механические приборы нашего летательного аппарата по большей части из астрономической бронзы. Вы всё увидите. Тут много новаторского.
– А воздух откуда берётся, а? – спросил Ленц.
– Из регенератора. Кислород вырабатывается нагреванием марганцовки, нагрев – от экзотермической реакции кирабита с водой. Кислород кислородом, но ещё важнее избавиться от углекислого газа, который мы выдыхаем, он не просто вредный, а ядовитый. Так вот, и это предусмотрено – углекислый газ поглощает каустическая сода. Ещё берём с собой три дыхательные маски с кислородными баллонами. Одна про запас. Это для выхода на поверхность Марса или особых обстоятельств. Воздух на Марсе наверняка пригоден для дыхания, но сильно разрежен, примерно как на леднике горной вершины, так что кислородная маска не помешает.
– Ведь вы берёте запас воды, да? И еды.
– Разумеется. Два бака с водой, один с кипячёной, а второй из Полюстрово, вода даже озонированная, но это уже так, прихоть по случаю. Бисквиты, сухари, вяленое мясо и рыба, сушёные фрукты. Всё в надёжных контейнерах.
– А…гм…уборная, а?
Лосев рассмеялся:
– А как же без этого! Имеется ёмкость, заполнена опилками с аммонийной солью. Даже предусмотрели, так сказать, портативную «баню» – попросту герметичная коробка с салфетками, пропитанными раствором бензолового спирта.
– Понятно.
– Что ещё? Обивка салона изнутри, мягкая, для защиты от травм, это войлок, сверху кожа.
– А войлок не загорится, а?
– Предусмотрели. Войлок с антипиреном, фосфатом аммония.
– А вот ещё интересно…
– Да?
– Ведь когда Солнце останется далеко, станет темно, да? Столько времени в темноте!
– Думали и об этом, – Лосев почесал затылок. – Есть, конечно, запас свечей и даже керосиновая лампа, но жечь их внутри не стоит, они сжигают кислород. Была идея установить электрическое освещение, но решили отказаться.
– Почему?
– Нужен отдельный генератор или гальванический элемент. А основной аккумулятор быстро бы разряжался. Поэтому купили переносные фонари с электрической лампой, в восемь свечей. С небольшой батареей элементов. Это для крайней необходимости.
– Ничего, можно и в темноте, – задумчиво проговорил Ленц. – Просто на звёзды смотреть, любоваться, изучать.
– Конечно. А теперь самое главное. Собственно, полёт. После вертикального старта с помощью маневрового двигателя делаем наклон на западную сторону, навстречу Солнцу, то есть против вращения Земли. Я этот двигатель по привычке называю керосиновым, на самом деле там смесь керосина с гидразином, нашатырём и так далее.
– А это не опасно, не взорвётся, а? – спросил Ленц. – Если протечка случится?
– Опасно, несомненно, – согласился Лосев. – Однако, полёт на Марс это не поездка на дачу, и кстати, твердотопливный ещё опаснее, к тому же даже у самого лучшего, нитроцеллюлозного, тяги меньше. Так что лучший вариант – на жидком топливе. Итак, маневрируем и убедившись, что идём по касательной, включаем основной, фотофорезный, и покидаем область земного притяжения.
– Кр-р-расота! – протянул Максим.
– А прямо вверх нельзя, а? – спросил Ленц.
– Нет, нельзя. Максимальной тяги двигатель достигнет только в безвоздушном пространстве, это я уже говорил. Так что на этом этапе жидкотопливный ничем не заменишь, и с его помощью мы выходим на начало орбиты.
– Нет, а почему на керосиновом нельзя просто подняться прямо вверх?
– Когда мы поднимаемся по спирали, мы можем сэкономить часть топлива. Тут участвует тяготение Земли.
– Ага, понятно.
– Дальше. Чтобы достичь Марса менее чем за месяц, нужно развить скорость двадцать километров в секунду. И это максимум. Мощность двигателя позволяет гораздо более, но перегрузки… Есть некоторый предел возможностей нашего организма. Правда, если постепенно увеличивать тягу по мере удаления от Земли, мы как бы откладываем наступление невесомости и смягчаем перегрузки. Иначе говоря, компенсируем ускорением ослабление земного тяготения. При посадке на Марс, и особенно на Землю это сделать сложнее, перегрузки будут немалые. Не знаю, как получится… И далее, после того как покидаем зону земного притяжения, ориентируемся по звёздным картам. Здесь красным крестиком указано направление, буквально по дням, чтобы периодически всё проверять и корректировать. В качестве ориентиров – Солнце, Альдебаран и Бетельгейзе. В сем году вылет был бы целесообразен в начале августа, за месяц до противостояния. Чего я не сказал?..
