До Марса уже далеко

…рассмотренные наблюдения приводят нас не только к тому заключению,

что Марс в настоящий момент населён, но и к дальнейшему выводу,

что эти обитатели стоят на таком уровне, что с ними стоит познакомиться.

(«Марс и жизнь на нём», П. Ловелл)

Современная женщина так же слезлива и груба сердцем, как и в средние века. И по-моему, вполне благоразумно поступают те, которые советуют ей воспитываться как мужчина.

(«Скучная история», А. П. Чехов)

Ты увидишь, как в небо уходят корабли,

Как закат торжественно печален.

Там, внизу на земле, мы это видеть не могли,

Мы сами себя не замечали.

Так необыкновенно: внизу проплывают моря,

Впервые во Вселенной только мы – ты и я…

(«Небо», Дискотека Авария)

Пролог.

Земля, село Покровское, 1909 год.

– Тять, а тять!

– Ну чего, неугомонный?

– А нам учитель сказывал, что на Марсии живые жители живут.

– Это где ж?

– А вона, красная звёздочка, над лесом.

– Эва! Как же они на звезде живут, они вроде блох, что ль?

– Да не, Марсий большой, он как Земля, он больше Луны.

– Так и на Луне что ли, жители?

– Да.

– Брешут.

– Вот те крест!

– Хе-хе…

– А я, тятя, когда вырасту, полечу туда, на Марсий.

– Это как, на крылах, как орёл небесный?

– Неа, такие машины будут, на керосине летают.

– Хых… Ну не знаю. Учись, Ванятка, хорошо учись, а не то – розги. Может статься, в люди выйдешь. Мне вот не довелось…

– Ничего, я тебе буду пересказывать, если хочешь.

– Да куда ж мне, я свои академии отучился.

– А ещё учитель сказывал, раньше на Земле людей не было, а жили ящеры, и такие агромадные, что твой амбар. И может статься, есть такие земли на небе, где они ещё живут.

– Змей-Горынычи-то? Где ж им жить, как не в небе? Ха-ха-ха.

– Ну, тятя, тебе бы всё смеяться.

– Ладно, Ванятка, ящур так ящур. Гадость, а всё ж тварь Божия…

***

Планета Тоосапак, космодром, 801 год от Великого Переселения.

В пересадочном отсеке прибывшую с Лагарды сержанта Лаллитиггу встретил лейтенант Газабук. Предстояла экспедиция на планету Имера, с целью изучения местного вида подводных рептилий, параллельной ветви эволюции айиннов.

Лаллитигге была поручена эта миссия сразу после выпускных испытаний. Все предметы она выдержала на отлично, особую отметку получила за высокий уровень интуиции.

Газабук руководил предыдущей экспедицией на Имеру, и в ожидании старта он в свободной форме поведал Лаллитигге о своих впечатлениях, об обитателях планеты – разумных двуногих подземного города, создавших бесчисленные механические устройства, о другом, доселе малоизученном воинственном народе, скрывающемся за барьером, и о живущих поодиночке пещерных беспозвоночных, склонные к мимикрии. Лейтенант Газабук напомнил, что миссия команды Лаллитигги не должна выходить за рамки планового изучения рептилий.

***

Земля, Пулково, 1909 год.

Профессор отряхнул снег с пальто, постучал ботами о порог, отворил дверь. Ночь. Обсерватория активно жила и работала. Вот и павильон.

– Здравствуйте, Софья Владимировна, ну как успехи?

– Доброе утро, Гаврила Андреевич. Удачная была смена, много материала набралось.

– Ну вот и чудно. Принимаю эстафету.

– Я ещё поработаю в лаборатории?

– Но дайте слово, голубушка, что недолго, а потом хорошенько отдохнёте.

– Клянусь Аполлоном!

Шесть часов утра.

Профессор придвинулся к телескопу, неосторожно дыхнул, стекло окуляра затуманилось. Надо подождать.

«Чем ближе к весне, тем сильнее подмораживает, – усмехнулся он. – Зато небо чистое. Ну-с, где вы там, дражайшая Красная Планета? Ага, над самым горизонтом, видимость пока неважнецкая… Как тут не позавидуешь коллегам в Португалии, Марс-то на их небосклоне где надо, в самой вышине. И они, и мы восемнадцать лет ждали. Целая жизнь! Что же, подождём и ещё полгода. Всё же просматривается полярная шапка, да и тёмное пятно моря Ньютона можно различить. Прекрасный тридцатидюймовый рефрактор, гордость обсерватории, не подведёт, совсем скоро позволит разглядеть всё в подробностях. А где-нибудь через четверть века, а может и раньше, на поверхность Марса ступит нога землянина. Несомненно, это случится! Если не будет войны. Да нет, Бог Войны Марс не допустит!»

Максим идёт к Лосеву.

«Интересное, неслучайное, замечательное число – 1909! Тут и первая, и последняя цифра в десятке, и единица как ракета, а девятка как орбита, по первой орбите ракета оторвётся от Земли, а по другой уже сядет на Марс, и в завершении нолик, похожий на саму планету. Год Великого противостояния… А может, он станет Годом Первого Человека на таинственной Красной Планете!» – так рассуждал учащийся седьмого класса петербургской классической гимназии Максим Пудовкин. Он шёл к старшему товарищу, студенту Мстиславу Лосеву, коий проживал на Среднем проспекте Васильевского, в доме номер двадцать семь.

В воздухе стоял запах тающего снега и просыпающейся прелой земли.

Максим обогнал молодую парочку – щегольски одетого молодого приказчика в компании с тонкой и угловатой как кузнечик горничной. Парень с увлечением пугал её:

– В грядущем годе она и налетит на Землю, не головой, а хвостом. А хвост, сказывают, ядовитый. Все отравимся до единого, и не то что ваши цветочки, а то и сибирские кедры засохнут и баобабы в Арагвии!

– Батюшки!.. Страсти-то… – охала девушка. – Да за что же хвостатая звезда явилась, за грехи наши?

– Неведомо за что. Одначе, в прошлом годе другая звезда упала, на две части разорвалась и в землю вошла, в Сибири и в Малороссии.

– Слыхала, да. Это, чай, знамение?

– Точно так-с, знамение. Эге-ге… Может, и минует нас чаша сия, однако жить надо торопиться, и не откладывать на потом.

«Всё-таки правы социалисты, – усмехнулся про себя Максим. – Кругом невежество. Вроде грамотные люди, а что читают? Лабуду, газетки-копейки да приложения пятак за выпуск. Комета Галлея регулярно возвращается, и никто доселе не пострадал. До неё ж десять миллионов миль, а хвост хоть и простирается намного, но разряженный, почти ничто. У нас на Васильевском трубы дымят – так покрепче будет. А от печки сколько народу угорает…»

Вот и доходный дом Разживина, где на верхнем этаже Лосев снимал комнату. Уже давно для Максима это было лучшим местом в Петербурге. А Стива – самым интересным человеком на Земле. Как всё-таки хорошо, что они опять вместе. Непременно, во что бы то ни стало, они построят эту ракету!

Перейдя улицу, он чуть не столкнулся с двумя прилично одетыми господами, вышедшими из трактира «Пятёрка». Один был приземистый, широколицый, в модном пальто и котелке, второй – в шубе, внушительного роста, с торчащими щёточкой усами под крупным носом, на голове высокая меховая фуражка.

– Ну, ничего откушали, – говорил широколицый. – По-нашему, по волжски.

– Конечно, это не «Палкин» и не «Донон».

– Да уж конечно.

– А вы бывали на Волге, граф?

– Я, к примеру сказать, на Луне не бывал, и даже на Марсе, что ж из того? Мыслью человек способен и туда перенестись, и там отобедать. Впрочем, бывал на Волге, я же в Самаре женился.

– Конечно же, конечно…

– Вот так-то.

– А до Марса сейчас рукой подать, – заметил носатый.

– Да, противостояние. Есть у меня задумка одна на сей счёт… Впрочем, теперь уже не успеть, а дорого яичко ко Христову Дню. Может, к следующему противостоянию и сочиню, времени достанет.

– Рассказ? Повесть? Из пушки на Луну?

– Вроде того. Луна-то вовсю освоена, теперь черёд Марса. Ну, а вы над чем сейчас работаете?

– Знаете, готтентоты заплевали. Пошлость, пошлость… А так – тружусь, ощущаю бодрость. За будетлян взялся, поддержать, по мне есть в них что-то. По графоманке Чарской обязательно проедусь. Переводы продолжаю, опять же.

– А стихи как?

– Да знаете, экспромтом выходит, и очень даже. Блинов тут детишек своих привёз, так я им столько всего напридумывал, записать осталось.

– Это который Блинов?

– Сосед, дачник, вы его видели. Учитель рисования у барона Штиглица.

– Да-да, припоминаю.

– Детишки его забавные, в гости заходят, с ними легко сочиняется. В свинки и мышки вот в последний раз играли, а как Коле, сынку, краски принесли, у него глаза расширились, с каким невероятным энтузиазмом рисовал, едва оторвали! Глядя на них, стыдно лениться. И стеной за меня, когда супружница сварлит… сварливит… футы-нуты. Я, кажется, новое слово сочинил. Вот что анисовая делает.

– М-да, семейный рай… Ну я-то больше на эти галеры не согласен. Второй год свободен.

– Не зарекайтесь, Алексей Николаевич. Может, ещё женитесь, и не раз.

– Увольте, Николай Васильевич, это не для меня.

Собеседники остановили извозчика.

– На Таврическую, – приказал круглолицый.

И они укатили.

«Надо же, литераторы! – усмехнулся Максим. – И тоже про Марс. Каких только личностей не встретишь подле трактира на улицах стольного города…»

И он направился к подъезду.

Первая встреча.

Максим часто вспоминал тот тёплый летний день, когда после похвального окончания второго класса отец сводил его на новую французскую фильму «Путешествие на Луну», которую давали в павильоне сада «Аквариум». Максим был абсолютно убеждён, что всё показанное на экране – чистая правда, яростно поспорил на сей счёт с товарищами по гимназии. Те посмеялись, было обидно, но до драки не дошло.

Потом отец уехал в Москву по делам своей военно-инженерной службы, а отцовский брат, дядя Витя, отвёз Максима в деревню, сам же через день вернулся в Петербург. Максим, как вполне самостоятельный человек, остался в доме один. То есть с бабушкой, конечно.

Бабушка оказалась именно такой, какие бывают бабушки в книжках, и даже лучше, она одевалась не по-городскому, а богато и разноцветно, и разговаривала необычно, пересыпала речь пословицами и поговорками.

Как-то у них остановился на ночлег инок. Перед сном он рассказал Максиму такую историю:

«Встретились однажды святые Илья и Никола у поля, видят – мужик рожь сеет. Никола-угодник и говорит Илье Пророку: а кого мужик больше уважает, меня или тебя? Давай, мол, испытаем. Давай, говорит Илья, я вот поле дождиком напитаю, хороший будет у мужика урожай, пойдёт он в церкву мне поклоны бухать, один за другим, да меня славить. А я солнышком землю согрею, отвечает Никола, а как рожь подымется, так мне и свечку рублёвую поставит, а тебе, может, и копеечной не поставит. Нет, говорит Илья, мне пудовую поставит, без моего дождя рожь падёт.

Славная вышла рожь у мужика, пошёл он в церкву и свечку Николе поставил, а на образ Ильи и не глянул. Разгневался Илья Пророк и наслал на поле град с голубиное яйцо, рожь и прибило. Ну, говорит, теперь мужик меня вспомнит.

А мужик погоревал, да и опять Николу молить, чтоб солнышком поле пригрел и высушил. Никола-угодник отпарил рожь солнышком, поднялась она и пуще прежнего заколосилась.

Признал Илья, что мужик его не почитает, и удалился. Встретил он по пути праведного юношу Елисея, поговорил, подивился его быстрому уму, и взял в ученики. Много лет просветлял Илья Елисея, делился мудростью, и вот однажды вышли они в широкое поле, когда раздался с небес великий шум, и прямо с облаков подкатила огненная колесница при пламенных конях, а правил ими сам Христос в блистающих одеждах.

– Земной мой путь окончен, – сказал Илья Елисею. – теперь мы расстанемся, а ты неси в мир моё слово, и на неразумных особо не серчай.

Взошёл Илья на колесницу, одел там небесное платье, а свою одёжу Елисею бросил. Тут снова грохот раздался, огонь загудел, и колесница в небо взвилась. Сказывают, стала она как звезда, светила, а после совсем погасла».

– Бабуля, – спросил наутро Максим. – А как могла колесница по небу ехать, небо же не твёрдое, колёса крутиться не будут.

– То ж божественная была колесница, дитятко, её огонь двигал.

– А, знаю, колёса только на земле нужны, чтоб разогнаться до скорости. Знаешь, бабуля, я думаю, это не Христос был, это жители Марса его к себе взяли. Потому что он им понравился. А колесница была и не колесница, а ракета.

– Кто ж знает? – не стала спорить бабушка. – Мудрый он был и праведный, Илья-то, а мужик этого, знать, не понял, а те, что с неба сошли, тем честь была его к себе принять. Небесная твердь – терем божий, а звёзды – окна, оттуда и ангелы на нас глядят, и всё примечают.

Максим любил подолгу смотреть в ночное небо, поражаясь неисчислимости и таинственной красоте светил, его манили звёзды, манила Луна, Юпитер, Сатурн, Венера и конечно Марс. Мечталось летать. И как ангелы, и как птицы, а всё же лучше как люди. Ведь не может статься, чтоб человек, обладающий разумностью, не смог научиться взмывать в небо! Только надо очень захотеть и постичь науки. Вот и бабушка говорит: незнайка на месте лежит, а знайка далеко бежит.

Как построить огненную колесницу, он, по счастию, не надумал, поэтому для начала решил сделать обычные крылья.

На постройку каркаса пошли гибкие ветки орешника, связанные верёвкой. Каркас был обклеен в несколько слоёв газетной бумагой с помощью картофельного клея. Верёвочными были и петли, по две на каждое крыло, для рук.

Нацепив крылья во дворе и прыгнув с крыльца, Максим, вполне довольный испытанием, двинулся к высокому берегу обмелевшей за лето реки. Там с диким гиканьем он ринулся с песчаного обрыва, зацепился ногой за корягу и… повис вниз головой, больно ударившись коленом и чуть не наевшись песку. Штанина затрещала, но выдержала.

– Вот это номер! – раздался чей-то голос сверху. – Холоп Никитка, вторая попытка.

– Я не Никитка, а Максимка.

– Думается мне, вы тот самый отважный Икар с картины Брейгеля, погодите, я вас выручу из лап подлого Корнея.

Когда сильные руки втащили его наверх, Максим, наконец, смог разглядеть свидетеля случившейся позорной катастрофы и своего спасителя. Это был высокий юноша в студенческой фуражке и белой рубахе навыпуск, подпоясанной кушаком.

– Мстислав, – представился он. – Можно просто Слава. Студент. А вас, отважный изобретатель, зовут Максим, я это уже понял. А где вы живёте? Мне кажется, вам надо домой, умыться и переменить штаны.

– Я живу у бабушки, это где башенка.

– А, знаю, красивое строение, мне эта башенка ракету напоминает. Впрочем, это я так, к слову. И бабушка ваша мне знакома, да тут её все знают, кладезь русского фольклора. Э, да вы хромаете, государь мой. Давайте-ка я вас поддержу, и проследуем в ваш терем.

По пути они разговорились и перешли на «ты».

– А крылья всё же маловаты, – заметил студент. – Не хватит подъёмной силы.

– Но у воробышков тоже крылья маленькие, – возразил Максим. – А как летают!

– Птицы намного легче нас, у них и кости пористые.

– Как это пористые?

– Пемза, например, знаешь? Такой камень, а весь в дырочках и очень лёгкий.

– Ага.

– А положи рядом булыжник такого же размера, и сравни. Пемза намного легче. Вот и скелет у птиц лёгкий, потому что не сплошная кость, а с воздухом. А мускульной силы у птицы больше.

– Как это?

– Ну я не говорю, что птицы сильнее нас, но относительно размера – это так. Вот смотри, муравей, он палочку тащит больше себя в несколько раз. А слон, например, груз с себя величиной и сдвинуть не сможет. И даже человек в одиночку большое бревно не поднимет. Вот так и силы нашей не хватит, чтобы летать на крыльях.

Максим долго обдумывал его слова, потом с огорчением заключил:

– Значит, мы не сможем летать.

– Сможем, ещё как сможем, – с жаром возразил Мстислав. – Человек – это царь природы, ему подвластно всё!

Они уже давно стояли во дворе дома, а Мстислав всё рассказывал и рассказывал, а Максим, хоть и не всё понимал, но слушал и слушал.

– Ты змея запускал? Ну вот. Он на воздух опирается. Когда воздух движется, он как бы густой становится, и чем быстрее, тем с большей силой давит. Ураган, например, деревья валит. Воздушного змея ветер поддерживает, а если, представь, к нему мотор с пропеллером приделать, что получится? Летательный экипаж. Ему уже ветер не нужен, ветер сам получается при движении. Чем сильнее мотор, тем быстрее и выше можем подняться.

– И до Луны долететь получится! – с восторгом предположил Максим.

– На плоскостях, то есть на крыльях – нет. Между Землёй и Луной нет воздуха, опираться не на что. Но есть другой способ, реактивный. Попробую объяснить. Ты видел шутихи, фейерверки, ракеты всякие? Вот. Им, чтоб летать, не нужен воздух, они и там полетят, где атмосферы нет. Когда порох горит, образуется много газа, он расширяется, вырывается из замкнутой ёмкости и толкает ракету, в другую сторону. Так что от газа тоже можно отталкиваться, как и от воздуха, даже лучше. Между прочим, в древности один китаец уже летал таким способом.

– На Луну?!

– Да, он хотел на Луну. Приделал к креслу много пороховых ракет, и полетел. Его так и не нашли.

– Наверное, он долетел до Луны и там упал.

Студент усмехнулся:

– Наверное.

Когда лето кончилось, Мстислав уехал, увезли в город и Максима. Начались классы.

А в деревне Максиму уже побывать не привелось. Бабушка вскоре умерла, и дом продали.

Что до Лосева, Максим не видел его долгих четыре года, пока счастливый случай не свёл их снова.

Максим стоял на Невском у синематографа, изучая афишу «Четыреста проделок дьявола». Подошла и стала рядом пара – молодой человек в студенческой тужурке, и дама, которая в своём пышном чёрном одеянии была совершенно диковинная птица.

– Раньше здесь галантерея располагалась, а теперь театр, – заметила она.

– Да-да… Так значит, за профессора Дольского? – голос студента показался Максиму знакомым.

– А вы не одобряете моего выбора? – нервно отреагировала спутница.

– Категорически нет. Выходите за старикашку! Вы хорошо подумали?

– Это неучтиво, так говорить об уважаемом человеке. И он вовсе не старик, он средних лет и очень интересная личность.

– При этом состоятельный.

– Хоть бы и так, – с вызовом ответила дама. – Что в том плохого?

Молодой человек промолчал.

– Ладно, Мстислав, мне пора. Провожать не надо.

Дама удалилась. Максим же, услышав имя студента, встрепенулся, подошёл ближе. И узнал – это был, конечно, Лосев.

– Ничтожность, женщина, твоё названье! – продекламировал Максим.

– Простите?.. – рассеянно отреагировал Лосев.

– Это не я, это Шекспир.

– Ах, да… – Лосев вгляделся в лицо Максима. – Мы как будто знакомы?

– Ну конечно! Вспомните – деревня, теремок с башенкой…

– Ба-ба-ба, да это ж Никитка-Максимка, великий летун!

– Он самый.

– Как вырос! Вот что, друг ситный, пойдём-ка выпьем. Сельтерской. И поведаешь о своём житье-бытье.

Им было что рассказать друг другу. Когда же Лосев узнал, что дядя Максима теперь член Русского технического общества, он пришёл в неописуемый восторг.

До Марса ещё далеко.

Лосев сидел за продолговатым столиком на единственном в его скромных апартаментах венском стуле и задумчиво грыз перо. Столик покрывали беспорядочно разбросанные листки, испещрённые схемами и формулами. Лосев был непривычно мрачен.

На улице так хорошо! Солнце, весна, снег тает, природа пробуждается! И Максиму не хотелось думать о плохом. Но он давно уяснил – не всё так просто и в науке, и в этой жизни.

– Привет, Стива!

– А, Макс, здравствуй!

– Ну, как?

– Вот, Макс, провёл я расчёты, тысячу раз проверил, ночь просидел, и увы.

– То есть что?

– Не хватает тяги. Недостаточно, и всё тут. Надо принципиально менять подход.

– Не хватит, чтобы достичь Марса?

– Первая задача – оторваться от земли, это самое главное, ты же знаешь. Там, – Лосев махнул рукой вверх. – Там, выше, будет проще, в дальнем пространстве мы передвигаемся даже на малой тяге, элементарно хорошего толчка достаточно, а потом двигатель вообще можно заглушить.

– Это понятно, летим по инерции, согласно Ньютону.

– Верно. А в достаточной близости к Марсу используем его притяжение. Только здесь, у Земли, здесь-то проблема… Смотри, – Лосев раскрыл блокнот. – Скорость аппарата равна произведению удельной тяги на вес. Наша ракета – это примерно сто двадцать пудов, то есть будем считать – две тонны по метрической системе. Чтоб преодолеть тяготение, надо набрать скорость больше одиннадцати километров в секунду. Удельная тяга у нас не дотягивает до тысячи, а надо минимум три, три тысячи. Короче говоря, на начальном этапе полёта нашей тяги недостаточно.

«Ничего, ничего, – подумал Максим. – И до сих пор не всё шло как по маслу, Стива что-нибудь придумает, он – голова!»

– Длинны руки, да мал ухват… Что тогда делать? – спросил он.

Лосев улыбнулся:

– Работать, думать.

Максим подошёл к окну, посмотрел на небо и встрепенулся:

– А если подняться на аэростате? А там уже запустить двигатель.

– Была у меня такая идея. Для подъёма аппарата нужна наполненная водородом оболочка более двух тысяч кубических метров, а это около двадцати метров в диаметре. И даже не в этом дело, просто достигнутой высоты будет недостаточно.

– Разве наверху притяжение не ослабевает?

– Да, но для этого надо очень высоко подняться, очень. Даже достигнув стратосферы наш аппарат будет легче всего на полпуда.

– А выше?

– Неизвестно, что случится выше, – покачал головой Лосев. – Возможно обледенение, или просто материал оболочки застынет, станет хрупким и расколется, ведь каучук на морозе теряет эластичность. Нет, это не годится.

– Из рогожи не сделаешь кожи… Значит, нужен двигатель другой конструкции?

– Именно так. Думаю, следует вернуться к идее взрывной тяги.

– Но дядя Витя говорил…

– Да, я помню, – Лосев принялся ходить по комнате. – Говорил, и был убедителен, и та идея перспективнее, факт. Никогда не прощу себе, что не успел ознакомиться с чертежами!

– Ты не виноват, – попробовал успокоить его Максим. – Всё произошло неожиданно, нелепо. Никто не ждал…

– Что его арестуют? Но его брали два года назад, и он потом был под наблюдением! Он ведь рассказывал, что заметил филёра, а я не придал значения, думал – фантазии. И он скрыл, что параллельно над бомбой работает.

– И я не знал, – заметил Максим. – Честно говоря, и до сих пор как-то не верится.

– Полагаю, он просто из порядочности помогал бомбистам, не мог отказать. Может, это старые товарищи по университету.

– Или партнёр.

– Ты имеешь ввиду Клауса Ленца? Вряд ли.

– Но ведь его тоже арестовали, – заметил Максим.

– Ну и что? У нас любого могут за просто так. А Ленц – немец, и человек консервативных воззрений, такие люди не идут в революцию. Впрочем, не знаю.

– Но ты ведь что-то знаешь про их двигатель?

– В общих чертах. Знаю, что в основе – «парниковый эффект», термофорез, а конкретики нет. Чертежи наверняка в охранке, или сгорели при пожаре. Спросить некого, почти всех похватали. И боюсь, выпустят не скоро, если вообще выпустят. Ты вспомни, Макс, прикинь, может заметки какие завалялись, по сусекам поскреби, как говорится.

– Ясное дело. Я искал, ты знаешь, но надо подумать…

– Вот-вот, подумай, вспомни, а я продолжу со своей стороны, есть кое-какие мыслишки, не скажу что совсем ничего. Понимаешь, как будто носится в воздухе, только подхватить. Прорвёмся!

– Конечно.

– Да, Макс, совсем забыл, – Лосев взял с полки книгу. – Новое издание. Дарю.

– «Камиль Фламмарион. Многочисленность обитаемых миров». Ух ты! – восхитился Максим. – Спасибо!

– Не читал?

– Нет. Давно хотел, всё не попадалось.

Находка, потеря, находка.

Максим в сотый раз обшарил шифоньерку, письменный стол, чемоданы, и отчаявшись собрался было возвернуться к Лосеву ни с чем, и тут вспомнил про маленький закуток, кладовку в углублении прихожей, где хранились принадлежности для уборки. Там, среди щёток, за шваброй, обнаружился небольшой рулон, завёрнутый в газету. Это и оказалось то самое, что он искал!

С чертежами под мышкой он вышел из своего дома на 17-й линии и направился к Лосеву. Он так ликовал, что в рассеянности перепутал маршрут, забрёл куда-то не туда, в чужие края. Потом решил не вертаться, а пройти по берегу Смоленки, там после свернуть на 5-ю линию и уже по ней добраться до Среднего проспекта.