напрасен твой приятный слог.
В своём величии румяном
Я сам перед тобой:
Степан Гаврилыч Бог,
судьбы залечивающий раны.
Провожатый:
Приходят, понимаешь, люди
с душой простёртой, как на блюде,
а их встречает поведенье
достойное сожаленья.
Ты хорошо схватил на чай.
Теперь без лишних промедлений
вали, Гаврилыч, начинай.
ГОСПОДИН БОГ:
Сквозь грязь белья
и кости лбов
я вижу их насквозь.
С предельностью такой
клопа я наблюдал в диване,
хитросплетения его несвязных мыслей постигал.
А в час другой не меньший
в кармане блох бездомных настигал.
Их положительный рассказ
смерял рассудка стройные лады,
беспечно верующим стаду
вручал,
кадильницей клубя.
А вам, для нашего начала
скажу немного, но любя.
Петров:
Довольствуемся малым
и слушаем тебя…
ГОСПОДИН БОГ:
гвы ять кыхал абак.
Петров:
Чегой-то?
ГОСПОДИН БОГ:
гвы ять кыхал
абак имел имею…
Уразумел?
Петров:
Прости. Не разумею.
ГОСПОДИН БОГ:
Эх, неучёность, мрак.
Начнём с другого бока:
Амел абак
гвы ять
имел-имею…
Петров:
Не ухватить и не понять…
ГОСПОДИН БОГ:
Имею-иметь-имеешь
Осьмушками! осьмушками!
Ну, разумеешь?
Петров:
Осьмушками! гвы ять кыхал!
Не А, не Бе, то звук иной
шершавый тощий и больной.
ГОСПОДИН БОГ:
Но-хал!
Пинега:
Петров, Бог не в себе!
ГОСПОДИН БОГ:
Простите, сударь,
вы с невестой
дрянь земли, утробы гарь,
жизни тухлые помои.
Обрести хотите место,
неразумные вы твари,
в светлой сакле над землёй…
а стоите над трясиной
развеваясь как осины.