Катастрофа

– Может, даже, скорее всего. – Эли пожала плечами. Я живу недалеко от вождя, там есть три вигвама, если их можно так назвать, по шесть девушек в каждом. – Вдруг она резко изменилась. Опустив голову, она стала просто плакать. Сначала Том замечал одиночные капающие слезы, потом их стало больше, а под конец затряслись плечи. Эли просто рыдала.

Том придвинулся и обнял ее за плечи. Он пытался что-то говорить, гладил девушку по голове, но успокоилась она лишь через четверть часа. Плача не было, но она не поднимала головы. Том терпеливо ждал.

– Ладно, – послышалось ему, – я должна тебе все рассказать. Я не соврала тебе ни в чем, просто не все сказала. Поверь, мне трудно это говорить. Ты спрашивал меня, почему меня оставили, одну из всех? Нет, не из-за мачете. Оно сохранило мне лишний день моей жизни, не больше и не меньше. Видимо на решение моей судьбы повлиял тот же шаман. Я тебе уже рассказала о структуре племени. Видимо и шаман уже давно понял, что к чему, и сделал выводы такие же, или похожие на наши. Число женщин, вернее станков-воспроизводителей становилось все меньше, соответственно падало и количество людей в племени. Родившихся девочек берегли как зеницу ока. Не знаю, с чем это все связано. Может с генетикой, или кровосмешением, или еще с чем-то, но факт был на лицо. Вождь наверняка не задумывался об этом. Вождь, но не шаман. Видимо перед решением, что делать со мной у них состоялся разговор, после которого меня оставили, то есть не повели к речке. Но лучше бы повели. – Эли затихла, а у Тома было предчувствие, что он вот-вот услышит что-то горькое и грязное, и не ошибся.

– В ту же ночь, – Эли говорила уже почти шепотом, – меня повели к вождю и распяли как Христа прямо на земле в его хижине с помощью лиан и колышков. Потом …., – она всхлипнула, – эта горилла чуть не задавила мое тело своей тушей. Я кричала и извивалась, но куда там. Он изнасиловал меня, быстро и брезгливо. Потом еще раз, и еще….

– Успокойся, – сказал с горечью Том и сплюнул в сторону. – Скотина! Я бы пристрелил его первого, если бы только смог. А почему брезгливо? – он сам не знал, зачем он спросил это.

– Им нравятся только свои женщины. Толстые, со свивающимися грудями, черные и с обезьяньей мордой. Он насиловал меня, но морально насиловал и себя. Я была ему омерзительна, я чувствовала это. У него не было ко мне никакой, даже животной похоти. Поэтому каждое насилие было быстрым. И после каждого он обмывался водой, как от прилипшей грязи. Извини Том, давай закончим на этом, я больше не могу….

– Эли, забудь, – сжав зубы, грустно сказал Том. – Меня никто не насиловал в жизни, но я читал и видел по телевизору, что многие жертвы потом или кончали с собой, или просто сходили с ума. Ты же выдержала и живешь с этим пять лет.

– Выдержала?! – Эли подняла голову, и зло на него посмотрела. – Ты думаешь, это можно выдерживать?!

– Извини, – Тому стало больно, – у меня просто вырвалось. Я больше не буду.

– Да, я выдержала. Но на утро, когда очутилась в своем вигваме, тут же попыталась повеситься с помощью тех лиан, которыми меня распяли там, на земле. Их разрезали, но они еще болтались на моих запястьях и щиколотках. Я связала их, и пока все еще спали, сделал петлю и…. К сожалению, она не выдержала. Нет, не лиана, а мои узлы. Другие женщины проснулись, а меня уже через полчаса перевели в одиночку. Хижин в деревне много, ведь население упало. Ко мне приставили воина, он спал в той же хижине и не отступал от меня ни на шаг, даже когда я выходила в туалет, вернее в лесок, просто отворачиваясь. Так продолжалось два месяца, пока я не осознала, что беременна. Но тогда ко мне приставили еще одного воина, только снаружи. Да, я поняла их замысел. Видимо шаман посоветовал вождю испробовать этот вариант. Наверное, он и раскрыл ему ту статистику, или ее часть, о которой я тебе уже рассказала. Из меня решили сделать такой же станок, только брезгая им же, унижая его, и ожидая лишь продукции, которую он мог дать. Тебе это не понять, Том…. – Эли не плакала, но говорила с такой грустью и болью в голосе, что у Тома просто заболело сердце. Оно горело, и Том пытался незаметно его массировать, благо, что Эли не поднимала голову.

– Ты была замужем? – просто спросил он.

– Была. Пять лет. А потом развелась. Он был хороший, и он был моим первым мужчиной. У нас не было детей, ведь дома я проводила лишь два месяца в году. Иногда три, а остальное время – экспедиции, раскопки, командировки. Какие дети могут быть в такой семье, вернее при такой матери?

– Эли, а что было дальше? – Осторожно, и как можно мягче спросил Том.

– Я родила девочку и кормила ее три месяца. А потом ее забрали, поселив в хижину детей или подростков. Я редко вижу ее, и она понятия не имеет, кто ее мать. Она получилась мешанкой, темная, почти черная, но лицо у нее было моим, не обезьяним. В тот день, узнав, что я родила девочку, ко мне пришел даже вождь и похлопал меня по плечу. Он был рад, что в племени появился еще один будущий станок-воспроизводитель. А через три месяца все повторилось опять: та же хижина вождя и все такое. Я опять забеременела, но через девять месяцев родила мальчика. Его забрали уже на следующий день и больше я его никогда не видела. Том, ты не знаешь, что чувствует женщина, когда у нее перегорает молоко. Я истекала им, но до меня никому не было дела. К тому времени я уже хорошо знала их язык и однажды не выдержала и попросилась к вождю. Естественно я хотела знать, что стало с моим сыном, но разговор получился коротким.

– Твой сын – это смесь настоящего охотника с уродливой никчемной расой. Из него никогда не вырастет настоящий охотник, ни воин. Тогда, какая же от него польза? Забудь, и рожай девочек.

Я поняла, что его отнесли к той же реке и выбросили. Я уже знала ход мыслей вождя, и ни в чем не сомневалась. Наверное, месяц я рыдала, а через два все повторилось. Потом я опять родила мальчика, и все повторилось, как и тогда, он исчез на следующий день. За пять лет в племени я больше никогда не родила девочку. А месяц назад вождь вызвал меня сам.

– Вью, – сказал он мне, – от тебя нет никакой пользы, твои мальчики никому не нужны. – Они все называли меня этим именем, Вью. Он переводится с их языка как протухший. Но мне было все равно. – Я не хочу больше осеменять тебя, мне это противно. Я еще подумаю немного и решу. Или избавлюсь от тебя, или отдам тебя остальным мужчинам. Но если и после них ты не родишь девочку, от тебя уже точно не будет толку. Мы ведь кормим тебя, уже пять лет, а что ты дала взамен? Одну девочку? Это хорошо. Но пять лет твоего содержания не оправдывает даже ее. Ты поняла?

Мне нечего было сказать. Я поняла его примитивную логику. И все последнее время я живу как в аду. Нет, меня никто не тронул, но это может произойти в любой день. Я только молю, что бы меня повели к той реке, я не знаю, что будет с моим рассудком, если вождь все же решит пустить меня по рукам. – Эли не выдержала и зарыдал.

Том сидел как в тумане. Еще никогда ему не было так больно. Сердце горело, а душа готова была разорваться на части как мыльный пузырь. Но чем он мог помочь ей, если завтра утром он сам может не проснуться? Ведь после решения вождя его отведут к той самой реке, если…. – Если что? – грустно подумал он. Рассказ о потопленных мальчиках Эли не оставлял ему ни единого шанса. Если те были смесью с местным народом и их топили сразу же без размышлений, то примитивная логика вождя ему, Тому, не оставляла никаких надежд. В чем он мог быть полезен племени? Он, коммерсант, который кроме поиска и подписания выгодных контрактов для своей фирмы ничего не умел.

Эли молчала. Молчал и Том. Сейчас он осознал всю ситуацию, и от его бравости не осталось и следа. Он падал в ту же яму, куда упала Эли, и выкарабкаться из нее он не видел никакой возможности. Ему было жалко Эли, но и себя тоже. Почему тогда парашют не оставил его в болоте, а лишь замочил ноги и вытянул на сушу? Все. Это уже точно конец. Но внезапно он вспомнил о девушке. Его самого, несомненно, поведут к реке, а ее – под вопросом. Пустить ее по кругу обезьянам, было невыносимо даже представить. Боже! Спаси хоть ее! Пусть нас вместе поведут к реке и сбросят обоих! Это будет жестоко, но милосердно.

Эли поднялась.

– Нет надобности, сидеть рядом, – угрюмо сказала она. – Не знаю о чем тут думать, и что я могу сказать вождю. Извини меня, Том, я не вижу даже лучика надежды. Думай ты, а если хоть что-то появится – скажи своему воину мое имя, Вью, и он пошлет за мной. У нас осталось только два часа….

– Эли, поверь, я буду думать, – в голосе Тома уже не было прежней уверенности, – но он хотел приободрить, прежде всего, ее. – Только прошу тебя, отбрось прошлое, и подумай о сегодняшнем дне. Ты мне много рассказала, но сжато. Может в твоей голове проскочит хоть какая-то искра. Тогда сразу беги ко мне, может, мы ее раздуем.

– Да, конечно, – Эли повернулась и медленно с опущенной головой побрела по просеке. Том еще долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. А потом встал и вернулся в свой хлев.

Глава 7. Выход?

Улегшись на своем сене, Том задумался. То, что он услышал от Эли было варварством, но что можно было ожидать еще от этих обезьян? Ее история больно впилась толстой острой костью в его сердце, но эта кость не была единственной. То, что уже сегодня ночью он сам, скорее всего, умрет, было, второй костью. Может, были и какие-то еще маленькие косточки, но они просто исчезли из виду под или между этими двумя невыносимыми острыми костями.

Том задумался и очень глубоко. В своих мыслях он перебирал всю свою жизнь, начиная даже с периода, когда был подростком. Он вспомнил, что сам сделал рогатку и стрелял по банкам. Пригодится ли это племени? Возможно, но где взять резинку? Без нее рогатка не выстрелит. Да и вообще, даже своей рогаткой, если бы и была резинка, он оттянул бы свой конец максимум на неделю. Неожиданно он почувствовал нестыковку в рассказе Эли. И именно в отношении себя. Он не хотел, но авария самолета, что уже было для него трагедией, забросила Тома к той лужайке. Он не постарался приблизиться к этой деревне. И он не оказал, вернее просто не мог оказать какое-либо сопротивление кому-либо. Эли же говорила, что эти обезьяны не кровожадны и не воинственны. И если бы ее экспедиция не начала тогда стрелять, их бы сопроводили и забыли бы о них. Почему же его, как и крокодила забрали с собой? Ради интереса? Но тогда, зачем им его смерть, если он сам бы умер на той же лужайке? Получается, что они же его и спасли. Зачем? Для того, чтобы потом сбросить в реку? Никакой логики не было. Даже, как-то понимая тупость вождя, он, Том, был вообще ни к чему не причастен. – Том даже приподнялся. У него появилась какая-то увеличивающаяся в размерах надежда. – Почему же Эли была уверена, что если она не докажет его пользу для племени, его отведут именно к реке? Нет, его должны отвести подальше от деревни, но не к реке, и просто отпустить где-нибудь в джунглях. Этим поступком все становилось на свои места, если же Эли не договорила чего-то еще очень главного и важного. А может?!… Том сел. – Эли сама была на краю пропасти. Том прекрасно ее понимал, особенно одну из ее двух перспектив. Это было бы просто невыносимо не только для нее, а и для сердца самого Тома. Лучше бы он этого не слышал, хотя бы эту, ее личную историю. Она и была одной из двух костей, сидевших сейчас в его сердце. Вторая кость стала уменьшаться в размерах, логика Тома подействовала на нее. Нет, его не должны были убить, если все было так, как описала девушка, его просто отпустят. Да, это меняет, но не многое. В одиночку в джунглях, даже найдя реку и черпая из нее воду чтобы утолить жажду, он скончался бы через неделю или от каких-то гадостей, которыми кишели джунгли, или просто от голода, а может и от самой воды. Его зажигалки не было, и среди перечисленных вещей, которые забрали и не бросили в болото, Эли зажигалку не упомянула. А без нее он никогда бы не смог добыть огонь, а значит, и прокипятить речную воду. Да, это было грустно, но все же это был шанс. Шанс каким-то чудом выжить. Сбросив его в реку никаких шансов на выживание не было. Но почему она….. Есть! – неожиданно вслух воскликнул он. – Наша логика и наша натура. Эли сидела на краю пропасти и ждала, что ей принесет возраст Христа. Он ей принес его, Тома, хотя и никчемного. Но он был белым, и с ним можно было по-человечески общаться. У Эли появилась хоть маленькая, но надежда, что каким-то образом его появление может на что-то повлиять, или хотя бы оттянуть время. Ее рассказ, а именно заверение, что Том может завтра не проснуться, могло быть простым и естественным спектаклем. Но даже если это и так, он ни в чем не винил девушку. Борьба за выживание, желание избавиться от мук и позора, да и вообще. Наверное, и он, Том, поступил бы в ее случае также, или почти также.

Том встал и заходил по сараю. Картина раскрывалась шире и глубже. Но уверенность прибавилась. Нет, его, Тома, отведут и отпустят, одной костью станет на сердце меньше. Он даже улыбнулся. А вторая? Может, можно просто уверить себя, что Эли отведут к реке без каких-либо других вариантов? Да, она погибнет, но и у него были мизерные шансы на выживание. Может, ему будет даже хуже, ведь часто быстрая смерть предпочтительнее медленной, да еще и в муках. Все складывалось как нельзя лучше. Вскоре, он позовет ее и сыграет в ответном спектакле. Он скажет, что выхода нет, и покорится смерти. Он убедит ее пойти и рассказать всю правду, что он этому племени не нужен ни с какой стороны. Пусть делают что хотят.

Неожиданно он почувствовал, как боль от второй кости, всаженной в его сердце, стала тоже понемногу затихать. Что ж, он и Эли – белые, и оба не только из того общего для обоих мира, но даже с одного континента, а может и с одной страны. Но в этой ситуации, они выступали каждый сам за себя. Том не отправлял Эли в экспедицию, и никакой вины за ее положение не нес. Она же не подстроила неполадки в самолете, и не была за него виновна. Просто случайность, и двое как встретились, так и разошлись. В чем же проблема? Ему внезапно захотелось увидеться с Эли, чтобы побыстрее закончить спектакль и с полным облегчением вздохнуть. Но он решил не спешить, а обдумать все еще раз. Особенно свою роль в образе актера.

Он вернул цепочку мыслей назад, в самое начало, и прошел заново все этапы, пока они не закончились. Нет, он не нашел ни единого изъяна, кроме одного: кость Эли в его сердце опять разболелась. Его же кость практически исчезла. Хотя, после того как его отпустят, она снова появится, но это будет не сегодня, он это осознавал. – Что? – грозно спросил он вслух, обращаясь, скорее всего к своему сердцу. – Ты хочешь сказать, что я – эгоист? Удивило…. Я всегда был им. Тем более такова эта экстремальная ситуация. Я помогал всем другим? Сотрудникам, друзьям и просто людям, а теперь даже не пытаюсь? А почему ты так решило? Разве я не думал, не искал выход для обоих? Ты не вправе меня корить. Я просто не вижу другого выхода, и из двух спасаюсь хоть один. Ее не спасешь. Если ее оставят и пустят….? Но это же не наверняка, половина наполовину. Ты меня и за это коришь?

Вдруг Тому пришла еще одна мысль. Если сердце винит его именно за это, надо предложить, посоветовать Эли пойти сначала к шаману, и наврать ему с три короба. Мол, по ее линии у ее родителей, бабушек и прабабушек всегда рождались только мальчики. Что она была первой девочкой в семье, а потом пошли братья. Трое. Нет, пятеро. Ее первая в племени девочка была просто явным исключением, а все последившие мальчики было абсолютно естественным явлением. И оно так и будет продолжаться. Конечно, надо было как-то схитрить, чтобы тот не почуял подвох или давление. Но если он поверит, то даст вождю лишь один совет. А значит, ее больше не будут мучить, отведя просто прямо к реке. Эли хотела повеситься, и ее сегодняшняя боль показала, что в душе она не отбросила эту затею. Значит, это и есть выход. Он должен будет устроить ее. Как я раньше об этом не подумал?! – воскликнул он.

Прикинув в уме, что он думал и осмысливал все час, а может и больше, он направился к двери и ногой распахнул ее. Его стражник как всегда был на своем месте.

– Вью, – громко сказал Том, а потом повторил еще раз, показывая рукой в воздухе, путь издалека, с той стороны поселка, до этого места, где сейчас стояли оба. Тот о чем-то задумался, а потом отвернулся и издал целую очередь опять же непонятных гортанных звуков в сторону, где жил вождь. Но Том все же уловил между ними слово Вью, и опустился на землю. В ответ послышался другой набор звуков, и охранник удовлетворенно повернулся к Тому и просто кивнул.

Девушка появилась из-за поворота уже через десять минут. По мере ее приближения, сердце Тома заколотилось. – Ничего, милое, – подумал он, – надо выдержать, а потом все кончится, и ты успокоишься.

Уже через пять минут Эли опять сидела перед Томом. Она грустно молчала, но не опускала головы. Скорее всего, то, что он ее позвал раньше времени, могло означать какой-то придуманный им шанс. Эли смотрела Тому в глаза, пристально и с надеждой. Но тот начал первым, не дожидаясь вопроса.

– Что-нибудь придумала? – участливо спросил он, не заметив, что опустил глаза. Начинался спектакль. Том уже знал ответ. Если бы он был положительным, она бы сама к нему пришла, без зова.

– Нет, Том. Хотя поверь, все это время я думала. А ты? – Том попытался поднять глаза, но они явно бегали по сторонам.

– Я все обдумал, но…. Ничего. Вернее, то, что я тебе предложу, может показаться кощунственным.

– Да говори же ты! – Нетерпеливо наклонилась она к нему.

– Эли, у нас нет выхода, вернее у меня, да и у тебя тоже. Я все продумал, но ничего не нашел. Поверь, мне очень тебя жаль, да и себя тоже. Мне придется умереть, я даже уже с этим свыкся. Но… – он не знал, как это произнести, – как я понял, тебе грозит или смерть, или что-то гораздо хуже. Что бы ты выбрала? Подумай, от твоего ответа будет зависеть мой совет.

– И ты меня спрашиваешь? – возмущенно удивилась та. – Все пять лет я думаю, как же покончить с собой, и ты этого еще не понял? Я жду этой возможности и моя единственная мечта, этого дождаться. Я знаю, сбоя не будет, это мой последний шанс. Так что ты хотел сказать?

Том старался изо всех сил подбирать слова и интонацию, пересказывая свой план насчет Эли, то есть пойти к шаману, наврать ему, а потом вождь просто примет единственное решение. Но как он не пытался, ему так и не удалось ни минуты смотреть девушке прямо в глаза. Окончив, он очень глубоко вздохнул и опустил голову.

Наступило молчание. Его прервала Эли.

– Неплохой план, – неожиданно произнесла она, – почему я сама об этом раньше не подумала? Том, Бог дал мне в возрасте Христа тебя, а ты – этот план. И это – прекрасно! Я сделаю все, чтобы он сработал. Он не может провалиться. Значит оба? А может, нас двоих вместе поведут к реке? Это было бы здорово. Я не то, что не боюсь умереть, а просто жажду этого. С тобой похуже. Ты не перенес того, что перенесла я, и жажда смерти тебе не может быть свойственна. Наоборот, ты бы должен цепляться за жизнь всем, чем можно. Но, если нет надежды выкарабкаться, то…. Не удивляйся, но все это время я думала только о тебе, ведь это глупо с твоей стороны умирать….

– Знаю, – перебил ее Том, и сердце его застучало опять, – я просто представил, что тот мой самолет разбился вместе со всеми пассажирами, погибли все, в том числе и я. Несчастный случай, и только. Мне стало немного легче.

– Держись, Том, и огромное тебе спасибо. – Он почувствовал, как та поцеловала его в лоб. – Пойду готовиться к разговору с шаманом, мне действительно надо его убедить. Значит, есть надежда, что к реке нас поведут вместе? – спросила она немного веселым голосом и Том вздрогнул. Эли поднялась и пошла, а он вернулся в свой сарай.

– Странно, – подумал он, – в ее разговоре не прозвучало ни одной нотки сомнения, что его поведут к реке. Может, это не был спектакль с ее стороны? Может она чего-то не досказала? И почему он не задал ей этот вопрос? Что-то здесь неладно. Или я просто чего-то недопонимаю. Но чего? – Он лежал опять на подстилке и думал. Опять, как и вначале, болели уже обе кости, воткнутые в сердце. У него появились явные сомнения, что его отпустят. Да, это были просто сомнения, но как он их не пытался отогнать, они, исчезая на секунды, появлялись опять.

Его отвлек стук в дверь, и Том поднялся и вышел. Это была Эли, и, причем в каком-то возбужденном состоянии.

– Том, у меня возникла мысль. Я думала над твоим планом, готовилась, но вдруг…. – она опустилась на землю. То же самое сделал и он.

– Говори, – уже нетерпеливо попросил он. – Пусть это будет нелепо или фантастично, только не молчи.