Человек, который открыл все двери
«Сан-сааа-саад-хаши». А что, если попробовать?
Он встаёт, подходит к двери… и произносит шёпотом, с пугливой хитривостью, поддразнивая сам себя и сам себе не веря, растягивая шипящие и шевеля одними губами: «сан-сааа-саад-хаши». Ручка поворачивается и дверь бесшумно отворяется на всю ширину…
Звали его Анатолий. Страшная истина, суть мироздания интересовала его; откуда всё пошло и чем закончиться, и он точно знал, что ответ на эти вопросы есть, и проблема лишь в том, как его найти. Он искал всю сознательную жизнь, уже с десяти лет начиная задумываться над тем, почему всё именно так, а не иначе. От восхода солнца на востоке до роста плесени на забытом куске хлеба – постоянно он задавал вопросы бабушке, с которой обычно проводил время, а она отвечала всегда одно: так должно быть. А почему должно, и именно так, она не отвечала. Или говорила: «так заведено» или «такова воля Господня». На вопросы о том, кто такой этот Господь, и почему он именно так захотел, она давала довольно туманные ответы, которыми его пытливый мозг не мог насытиться, а то и вовсе называла его почемучкой и просила не докучать болтовнёй. Но Анатолий не унимался. Едва он научился осознанно понимать, о чём пишут, он прочёл всю литературу на тему теологии и мироздания, и пришёл к выводу, что большей белиберды в мире ещё не создано. Каждый гнул кто во что горазд, придумывал свои правила для своей религии, а почему правила должны быть именно такими, объяснений не было нигде. Время шло, и путаница в его голове усиливалась с каждым прошедшим годом. Он рос раздражительным и вечно недовольным, вечно искал ответы и не находил их. Чтобы хоть немного отдохнуть, он пытался просто ни о чём не думать, однако в голове его тут же возникал вопрос, почему мыслительная деятельность так утомительна. И он проваливался в сон, и снилось ему, что он находит ответы, но как только он просыпался, врождённый реализм его уничтожал все чудеса мира грёз.
Повзрослев, он стал нелюдимым и злым. Злился на то, что не понимал, как бабушка может радоваться внуку, раз старость – величайшее проклятие человеческое – подобралась к ней; как влюблённые могут улыбаясь и держась за руку брести под зонтом в промозглый вечер, потому как если человек и может согреть себя, то только физическим трудом, но ни как ни чувствами; да и как вообще можно радоваться восходящему солнцу, если ты не знаешь точно ни свою роль, ни его. Простое человеческое счастье было недоступно ему, потому как не мог он понять его простоты.
Как-то раз, когда он ехал в переполненном трамвае и с праздным интересом разглядывал пассажиров, дивясь посредственности простых людей. Какой-то мужчина рядом с ним, лет сорока пяти, по телефону, скорее всего с супругой, обсуждал, в какой магазин лучше пойти, и настаивал, что идти надо непременно в «Ленту», так как там, со скидкой, «Лаврские» пряники стоят сорок три рубля, в «Окее» – сорок пять, а в «Пятёрочке», что в их доме, так и вовсе сорок семь (при том, что проезд в трамвае стоил сорок), и обсуждал он это в течении нескольких минут, плавно переходя на другие продукты. Его ровная, лишённая какого-либо оттенка речь взбесила Анатолия до того, что он, кинув в сторону раздражителя испепеляющий взгляд, которого тот и не заметил, вышел из трамвая и сел в другой – настолько разозлила его ничтожность и пустота жизни этого мужчины: как можно докатиться до такого – тебе за сорок, а ты обсуждаешь, в каком магазине дешевле пряники… ему самому ведь было дано великое счастье не работать, получая небольшой, но стабильный доход, и скромно жить, посвящая всё своё время изучению естества. И смутила его не столько денежная экономия – он и сам на многом экономил – а то, что подобную мелочь можно с кем-то обсуждать, то есть – тратить на это время не только своё, но и чужое. Другой раз, когда он зашёл в магазин купить себе осеннюю куртку, потому как не позволял ходить себе в обносках, правда больше из уважения к окружающим, нежели к самому себе, вместе с ним зашла семейная пара лет пятидесяти, и муж, немного пузатый, невысокий, ничем не примечательный мужчина с залысиной – рабочий класс, как определил Анатолий – заявил, когда продавец предложила ему подходящий вариант, что он не может позволить себе куртку за семь тысяч рублей. Анатолий вышел, сделав кислую мину – чем можно гордиться в жизни, если в подобном возрасте ты не можешь позволить себе средней цены вещь? Благополучие в его понимании во многом состояло из материального дохода – будучи реалистом, он видел в этом единственную реальную ценность, хоть и отказывался признавать гротеск подобной ситуации, а потому любил деньги и ненавидел их одновременно.
Однажды, когда ему было уже около тридцати, он был симпатичным молодым человеком, но жил один и как слепой котёнок блуждал среди бесконечной недосказанности, приснилось ему друг, что он листает старинные книги с какими-то иероглифами. Как обычно во сне, он пытался но не мог ничего разобрать даже среди знакомых вроде бы букв и символов, но вот перевернул он страницу, и увидел слова, но не прочёл их, а услышал чётко-чётко, словно произнёс их невидимый диктор внутри его головы:
«сан-сааа-саад-хаши».
Анатолий тут же проснулся, но лишь от того, что захотел в туалет. Слова продолжали отзываться эхом, точно сон ещё не закончился. Он встал, подошёл к двери из комнаты в коридор и прошептал заклинание – и пол под его ногами точно уплыл в неведомую тьму. Не чувствуя себя, он добрался до туалета, произнёс то же самое перед дверью туда, и она распахнулась тоже. Сделав все свои дела, сознанием при том пребывая где-то совсем в другом месте и времени, он повернулся – дверь оставалась открытой, ведь изумлённый этим чудом он не рискнул закрыть её рукой. Полагая, что заклинание подействует и в обратную сторону, оп прошептал его снова, но тут что-то резко брякнуло, словно упал на бетонный пол кусок рельса, и Анатолий проснулся – теперь по– настоящему, и с разочарованием обнаружил себя в постели, носом у самой стены и с поджатыми к животу коленями. Так опротивевшая ему реалистичность положения вошла кинжалом в сознание, добавило реализма ещё и то, что ему по-прежнему хотелось в туалет. Он решительно встал; звучавшие во сне слова продолжали вертеться в голове. Подойдя к двери, он произнёс их – разумеется, ничего не произошло. В негодовании он пихнул дверь, добрёл до туалета, опорожнил мочевой пузырь и, не заметив существенного облегчения, с чувством крайней несправедливости вернулся в пастель. Тут же его неугомонный мозг родил вопрос: почему во сне возможно всё, а наяву – почти ничего из того, что снилось? Кроме как «подразнить» ответа не нашлось. Перед тем, правда, как лечь, он записал эти слова на полях валявшегося на столе научного журнала с целью изучить их позже.
Утром он, как положено, съел на завтрак кашу, выпил чай с бутербродами, и лишь потом уселся за заваленный всякой научной литературой стол. Накарябанные ночью слова как выжженные красовались на полях журнала, как раз рядом с сообщением о том, что разгадана одна из тайн пирамиды Хеопса. Он посмотрел на них с недоверчивым смущением: каким же надо быть идиотом, чтобы поверить в эту чушь! Он припомнил, как шептал их ночью у двери, и его пробрал самоуничижительный смех.
Днём Анатолий посетил пару лекций в публичной библиотеке, прочёл там же пару научных статей, не вносивших ровным счётом никакого прояснения в то, чему были они посвящены, а вечер провёл изучая переулки старого города, прислушиваясь к их мрачным стенам и жалея, что не может слышать их – иначе многое стало бы понятно. Ему всегда казалось, что истину нужно искать именно в древности: современность не в состоянии её родить, потому как сама по себе мёртворождённая.
Вечер был ветреным и дождливым. С юга надвигалась грозовая туча, раскалывая небо неровными яркими линиями. Глухими раскатами доносился гром, и выли от содрогания воздуха сирены припаркованных машин. Недалеко за городом пару раз вспыхнуло странное зарево, сопровождаемое запаздывающим треском. Источник его явно располагался на земле. Анатолий безразлично добрёл до своего дома, зашёл в подъезд, открыв дверь при помощи ключа-таблетки, вызвал лифт. Новый удар грома всколыхнул воздух, и весь дом загудел и завибрировал. Жил он на последнем, двадцать втором этаже. Мелькнула мысль, не лучше ли пойти пешком, но Анатолий счёл, что это слишком долго и, главное, необоснованно: лифты сейчас надёжные и вряд ли что может произойти от небольшой вибрации, да и кабина уже подъехала. Он зашёл внутрь и нажал кнопку с номером 22, одну из наиболее хорошо сохранившихся, поскольку там было всего две квартиры – остальную часть этажа занимали технические помещения. Лифт привычным рывком набрал скорость и пополз вверх, изредка скрежеща, ударяясь о направляющие планки. Анатолий спокойно смотрел на перебегающий от цифры к цифре огонёк на панели с кнопками. Очередной раскат донёсся совсем глухо, однако лифт вдруг вздрогнул и замер. Погас свет. До нужного этажа он не доехал совсем чуть-чуть. Повисла тишина; аварийное освещение не зажигалось. Пару минут Анатолий, оцепенев не столько от страха, сколько от неожиданности, стоял посреди кабины как свечка, потом достал телефон и, осветив им панель управления, нажал на кнопку «вызов», но ничего не последовало. В необъяснимой надежде на чудо он методично понажимал все кнопки, как иногда несколько раз щёлкаешь выключателем, зная, что света всё равно нет. И связи на телефоне, как ни странно, не оказалось. Наверно, грозой повредило антенну. Шум дождя и ветра доносился еле слышным шорохом. Однако последний, должно быть, был довольно сильным, потому что кабину слегка покачивало, то есть дом – точечная высотка на один подъезд – отклонялся от вертикали, и всего нескольких миллиметров смещения было достаточно, чтобы лифт на тросах перемещался от одной стены шахты к другой и гулко ударялся о стальные направляющие.
Находится внутри было мягко говоря неуютно. Анатолий всё так же стоял посреди кабины, и страх, зародившийся в сознании, медленно стекал по его телу, точно накрывая холодным пологом. Мысль о том, что под тобой находится двадцать этажей глубины, спокойствия не добавляло. Вообще он побаивался высоты, однако специально поселился на последнем этаже, чтобы не слушать соседей сверху. Кроме того, методом борьбы со своими страхами и выбрал делать то, чего боишься, однако почти ничего из этого не делал, а лишь упивался осознанием того, что ему известен путь к победе. Помощи тоже ждать было не от куда – свет, скорее всего, отключили во всем доме, если не районе, и жители в испуге забились по квартирам. Анатолий всматривался в щель двери, но нигде не было ни огонёчка. Вдруг наверху раздался треск и полетел, отражаясь от стен, вниз по шахте. Кабину осветило снаружи белой вспышкой, яркое лезвие света ворвалось внутрь через дверную щель. Помимо треска донёсся и металлический звон, показавшийся Анатолию знакомым. Лифт качнулся и словно осел и потом подпрыгнул, как если бы был на пружине. Тут уже вполне животный ужас охватил его с ног до головы – он кинулся к дверям и попытался разжать их, нашарив стык. Двери не поддавались; он только сломал пару ногтей. Всё происходящее больше всего напоминало сон, усиливало это впечатление и то, что он ровным счётом ничего не видел. В голове вдруг всплыли те слова – он увидел их, точно они были написаны огнём на чёрной поверхности. Буквы серебрились и плыли, медленно растворяясь во мраке. «А вдруг получится?». В критических ситуациях иногда выход бывает совершенно непредсказуем. Анатолий сделал полшага назад, изо всех сил своего могучего воображения представил себе двери перед собой и произнёс: «сан-сааа-саад-хаши». И к его изумлению, те с лязгом раздвинулись, даря ему путь к спасению.
Перекрытие этажа находилось повыше колен – лифт совсем чуть-чуть не доехал до нужного места. Этажные двери были закрыты; в их щель просачивался еле заметный свет лестничной площадки, доходящий, в свою очередь, с улицы. Анатолий внимательно уставился на закрытые наружные двери и повторил заклинание – и те тоже отворились. Он забрался на этаж, и на стене различил знакомые ему чуть подстёртые цифры «22». Не понимая толком, что сейчас произошло, он кинулся к своей квартире и лихорадочно начал рыться в сумке и карманах куртки в поиске ключей – но их нигде не было. Он вспомнил, как что-то звякнуло, когда он карабкался из кабины на этаж – видимо, это они и выпали. Сколько раз он обещал себе научиться застёгивать карман на молнию, и сколько раз обнаруживал его раскрытым! Хорошо хоть, что те же ключи он выронил всего дважды и быстро их нашёл, вернувшись назад. Впрочем, его обещания себе заканчивались, как правило, вопросом, почему человек что-то не может запомнить и с десятого раза, а что-то запоминает сразу же. Сия навязчивая мысль возникла даже сейчас. Он оглянулся – раскрытая шахта зияла как чёрный провал – нет, туда он за ключами не полезет! Тем более, они ведь могли попасть в щель между полом лифта и стеной шахты, то есть вообще оказаться на первом этаже. Тогда он повернулся к двери квартиры, очерчил её взглядом, представляя её как единое целое, но отдельное от стен и потолка, и проговорил: «сан-сааа-саад-хаши». Щёлкнул замок, и дверь распахнулась ему навстречу. Он заскочил внутрь и запер её за собой.
Долго Анатолий не мог опомниться. Он подошёл к окну – вокруг всё было темно, и лишь небо иногда озарялось белыми вспышками. Свет выключился во всём районе; наверно, что-то произошло из-за бури. Но это уже интересовало его меньше всего. Заклинание работает! Он поверить не мог. Долго ходил по комнате, брал в руки привычные предметы, разглядывал их, пробовал на вкус поочерёдно все продукты, что были на кухне – всё чтобы убедиться, что это не сон. Щипал себя, открывал книги и читал пару строк, считал в уме и вспоминал известные факты истории – и всё свидетельствовало о том, что он не спит! Затем он перешёл к самой будоражившей проверке: встав перед дверью холодильника, он произнёс эти странные слова – и та отворилась. То же самое проделал он с дверьми туалета, балкона и чулана. Поддавались волшебному заклинанию дверцы шкафа и тумбочки и стиральной машины, и даже крохотного домика-сувенира, в котором проживал старичок-домовой – давнего подарка на какой-то праздник. Тогда он откопал в своих старых вещах часы, что уже много лет не ходили, потому как в них всего-то и нужно было, что заменить батарейку, но он не мог открыть заднюю крышку, а в мастерскую их так и не отнёс. Анатолий прошептал те слова, и крышка открылась, тихонько щёлкнув. Тогда он достал шкатулку, купленную на барахолке за бесценок потому, что был утерян от неё ключ, а страсть у него была не только к старым зданиям, но и вещам; крышка на этой шкатулке должна была сниматься полностью. Он не знал, подействует ли заклинание, если подвижная часть представляет собой полностью снимающуюся конструкцию; однако он мысленно представил движение крышки шкатулки в сторону, прошептал «сан-сааа-саад-хаши», и та сдвинулась и отпала. Внутри лежали чьи-то два кольца, серьги и цепочка – серебряные, потемневшие от времени; и медальон. Последний был пузатым и явно что-то прятал внутри. Не долго думая, Анатолий повторил заклинание, и задняя стенка его открылась – там было что-то вроде ореха. С какой целью он был туда помещён, его уже не интересовало – важен был сам факт открытия!
Свет дали глубокой ночью. Но в нервном потрясении, не проходившем и щекочущим его изнутри, Анатолий и не думал спать. Он посмотрел по телевизору новости, где сказали, что в связи с попаданием молнии в подстанцию был обесточен весь район и очень многие застряли в лифтах, и что работы по ликвидации последствий продолжаются.
С трудом он дождался рассвета. Он хотел идти, сам не зная куда и зачем, но идти по улице со счастливым видом, с превосходством, со знанием, что ему подвластна любая дверь, и что может это как-нибудь поможет ему в поиске истины. Едва рассвело, он собрался выходить, но заслышал на лестничной площадке мужские голоса – то беседовали лифтёры, недоумевая около открытой кабины. Как понял Анатолий из их разговора, двери лифта могли открываться только на этаже, то есть совпадая с этажными дверьми, а раскрытие их отдельно друг от друга возможно либо с поломкой запорного механизма, либо при снятии специальной предохранительной планки, а здесь и механизм цел, и планка на месте, а такого быть не может, поскольку вторая препятствует движению первого, и теперь мужики ломали головы, в чём же дело. Да и двери ещё раздвинуты на всю ширину, а не чуть-чуть, как если бы кто-то пытался вылезти. При их словах точно озарение сошло к Анатолию: то есть двери открываются так, как должны быть открыты в самой обычной ситуации, без каких-либо поломок и нарушений, но запорные устройства остаются в закрытом положении! Он вышел из квартиры (запасной комплект ключей у него был дома), прервав тем самым рассуждения лифтёров. Те спросили его, не видел ли он чего странного или не слышал, но он ответил, что пришёл домой когда ещё был свет и почти сразу заснул.
Сияя, он бежал вниз по ступенькам. Он будто летел, окрылённый новою силой: пусть они ковыряются там со своими лифтами, его же ждут великие дела! Прежде всего он хотел проверить только что пришедшую к нему гипотезу. Но примерно на середине дома, этаже на десятом, он услышал умоляющий женский голос, на стадии, когда он вот-вот сорвётся в истерику:
– Настенька, ну открой! Замочек, нажми вниз и подвинь в сторону… ну же, открой маме!
Женщина, должно быть заслышав его шаги, бросилась к лестнице, когда Анатолий спускался по пролёту.
– Молодой человек! Пожалуйста, помогите! – Чуть не заревела она. Была она в домашнем халате и тапках.
– Что у вас случилось? – Спросил Анатолий без энтузиазма.
– Дочка! Заперлась в квартире… я вышла мусор вынести… а она заперлась… она совсем маленькая, три года!
– Что же я могу сделать?
– Толкните дверь! Мне не справиться… там защёлка только, вы сможете выбить…
– Не лучше ли вызвать мастера?
– Нет времени! Она маленькая, а у меня котлеты на плите… они могут… загореться или… и газ включен, а она не отвечает! Прошу вас! – Женщина уже почти плакала, однако чужие нюни никогда не вызывали в Анатолии жалости.
– Чем же вы думали, когда оставляли маленького ребёнка одного в квартире? – спросил он с презрением. Она же в ответ распричиталась и начала пускать слезу.
«Почему люди так редко думают заранее?» – скреблось в его голове, когда он приблизился к двери.
– Отойдите, – велел он поскуливающей сзади мамаше. Открывать свой секрет он никому не собирался, во всяком случае пока.
Он подошёл вплотную к двери, положил руки на ручку – лишь для виду – и произнёс: «сан-сааа-саад-хаши». Защёлка с той стороны повернулась, и дверь открылась нараспашку. Для правдоподобности он сделал было резкое движение вперёд, якобы толкая дверь, но припоздал, и получилось ненатурально.
– Как… как вам это?… – проговорила мамаша, но не закончила, а ринулась в квартиру, откуда попахивало смесью газа и горелых котлет. Вскоре из дальней комнаты послышался детский плач. Убедившись, что с ребёнком всё нормально, а так же поправив защёлку, которая вновь была в закрытом положении, Анатолий поспешил ретироваться во избежание ненужных вопросов.
По улице он брёл со странной смесью удовлетворения, радости и негодования. Возможно, он спас жизнь человека, однако эйфории это не принесло, поскольку под угрозу она была поставлена, как и всегда, по глупости же человеческой, а он взял себе за правило никогда не исправлять ошибки чужих. Он долго бродил по улицам, вычисляя все плюсы и минусы своего положения, его пользу и вред; пока не уткнулся носом в сбербанк (ни к какому определённому выводу он так и не пришёл, однако понял, что определённая выгода всё же есть, и не только для него лично). На часах было без пятнадцати одиннадцать, а банк открывался в одиннадцать ровно. Сладострастное вожделение охватило вдруг его, и он, стоя достаточно далеко от двери, к которой вела небольшая лесенка и крыльцо, проговорил: «сан-сааа-саад-хаши», и дверь банка распахнулась и осталась открытой, а колено доводчика, который должен был прикрывать дверь, просто соскочило с удерживающего винта, при том что гайка чудесным образом осталась на месте. Не последовало никакого шума: ни сигнализации, ни выбежавшего с выпученными глазами охранника (последнего, видимо, просто не было на месте). Люди, видя открытую дверь и свет внутри (сотрудники уже пришли, но ещё не начали работу), стали как ни в чём не бывало заходить внутрь. Вскоре появилась дамочка в бело-серой скучной форме, начала всех гнать вон, утверждая, что банк ещё закрыт, а недовольным посетителям объясняла, что дверь открыли для проветривания. Некоторые из них похихикивали, говоря, хороший же у вас банк, раз двери нараспашку; Анатолия это тоже позабавило. Дамочка закрыла дверь, долго ковыряясь с замком – как догадался Анатолий, тот остался в закрытом положении, что вызвало её полное недоумение, как и не сработавшая сигнализация, которую пришлось отключить, чтобы разблокировать замок, а потом снова включить, и тогда только она наконец-таки сработала. Дама кому-то звонила, выбежали и другие сотрудники, появилась вскоре и служба безопасности, и вся эта кутерьма длилась около часа, так что ожидавшие открытия люди плюнули и разошлись. Анатолий всё это время стоял на безопасном расстоянии и от души веселился. Когда все успокоились, он продолжил свой бесцельный путь по улице, долго ещё вёртя в уме историю с банком и подавляя вылезающие смешки, чтобы не пугать прохожих.
Прошатался он по городу до самого вечера, тут и там совершая то, что так хочется иногда сделать нам в детстве – открывая любую закрытую дверь. В центе он настежь распахнул ворота нескольких дворов-колодцев, некогда бывших проходными, и прошёл-таки их насквозь; вышел из трамвая в неположенном месте и потом точно так же сел в автобус, пока тот стоял на светофоре; посетил несколько давно запертых подворотен и прогулялся по залам старинного особняка, затерянного в плотной постройке исторического центра. Зашёл он и в Летний сад, хотя тот был закрыт на просушку, где долго прогуливался в одиночестве пустынных аллей. Посетил и Михайловский замок, где беспрепятственно, отстав от экскурсовода, проник в опочивальню убиенного императора Павла I, хотя экскурсия подобной услуги не предусматривала, и потом разводил руками перед удивлённой бабушкой-смотрителем, указывая ей на распахнутую дверь. И опять же – язык замкá был выдвинут, точно ключ повернули, не притворив дверь, что и вовсе повергло бабушку-смотрительницу в полнейшее недоумение и заставило усомниться в способностях своей старческой памяти.
Стало смеркаться. Он брёл обратно, повторяя в голове все курьёзные ситуации сегодняшнего дня и потихоньку посмеиваясь, и обнаружил, что идёт той же дорогой, а на пути – тот же банк. До закрытия оставалось совсем немного времени; он остановился с каким-то диким и упаивающим чувством и смотрел, как из зала выходят последние клиенты и всё та же тётя в бело-сером скучном костюме запирает дверь, тщательно проверяя, закрылась ли та. Подождав несколько минут, пока женщина-сотрудник исчезла в помещениях банка, он вперился в дверь глазами и произнёс заветные «сан-сааа-саад-хаши». Точно так же, как и утром, дверь бесшумно отворилась. Погодя ещё пару минут и убедившись, что тётя в костюме не заметила возникшей неполадки, он вошёл в банк, остановился у приёмной стойки, где были рабочие места кассиров, и нарочито громко произнёс:
– Есть кто живой?
Из боковой двери, где видимо было служебное помещение, выбежала та женщина – уже в тёмно-бардовой куртке, но всё в той же юбке; должно быть, она переодевалась и юбку поменять не успела.
– Что вы здесь делаете? – Выпучилась она.
– Пытаюсь заплатить за квартиру. Где все? – Сказал Анатолий, собрав всю свою непосредственность.
– Банк уже закрыт! Как вы вошли?
– Как же он закрыт, когда у вас дверь нараспашку?
– Что?..
Женщина вытаращилась на дверь, подбежала к ней, бормоча что-то вроде «как же так»; весь её вид выражал полное непонимание.
– Дверь… дверь случайно открылась. Но мы уже не работаем. Приходите завтра, – выдавила она.
– Случайно? В банке, куда я ношу свои деньги? Вот так, заходи кто хочет? – Продолжал он с наигранно-глупой настойчивостью. Но женщине было не до шуток; она стала выгонять его, угрожая вызовом службы безопасности.
Анатолий ушёл, оставив даму в крайней степени озадаченности и даже испуга. Конечно, служба безопасности приехала снова, долго разбиралась с дверью и опять не сработавшей сигнализацией, так что сотрудница злосчастного банка пропустила и ужин, и вечерний сериал; но на этот раз Анатолий не стал задерживаться неподалёку во избежание ненужных подозрений и просто пошёл домой, забавляясь произведённым курьёзом.
Дома он и не думал спать; сна не было ни в одном глазу, хотя и прошлую ночь он не касался подушки. Пред ним открывались необъятные горизонты вседоступности; сбылась глупая мечта нелюдимого мальчишки: открыть всё, что только могло открываться, заглянуть в каждый угол, за каждую полусгнившую дверцу, и он не собирался сидеть дома! В полночь, когда город заснул, отложив мелочные проблемы повседневности до завтрашнего дня, он вышел из дома и снова направился в центр, но уже другой дорогой. Беспрепятственно проникнув в один из магазинов мужской одежды он облачился в длинное, почти до пят, чёрное пальто, и направился к одному из банкоматов – проверить одну интересную гипотезу.
