Мой друг – Тишина

– Ну а моё дело сторона. – Решил про себя Ростик, пока толком не разобравшийся, где его сторона и с какого боку ему лучше стоять.

– Угу. – Качнулась в ответ Комаша, заставив Тишину закончить осмотр Ростика и перевести свой взгляд на Мару, чей независимый и неприступный вид, говорил, что, пожалуй, к ней нужен особенный подход, где она в любом случае останется при своём мнении и виде. Что, в общем-то, для всех кроме Ростика не ново, и Тишина, прежде чем перейти к самой важной части представления, то есть к себе, лишь только резюмировал (и то для Ростика) эту данность Мары.

– Ну, а нашу Мару, как ни старайся, ни с кем не перепутаешь. Она имеет свою, с любого места и точки заметишь, и что главное, печенками осознаешь эту её приметливость, которая всегда заставляет нас глубоко задуматься и поговорить о ней. Что и говорить, умеет она разговорить всякого встретившего с ней лицом к лицу человека, даже несмотря на его крайнюю необщительность. – Тишина, воздав Маре должное, вновь посмотрел на Комашу и, переменив или лучше сказать, поигравшись со своим лицом, которое несколько раз от грусти до радости посменялось в своём выражении, заговорил о себе:

– Ну что ж, настал мой черёд. Посмотрим, что ты мне приготовила.

После чего Тишина, руками театрально прикрывает свои глаза и, подойдя к зеркалу, останавливается, где после небольшой паузы, выдержав себя в нетерпении, открывает глаза.

– Хм. – Первой реакцией на свой вид, конечно, было это звуковое сопровождение Тишиной своего очень приметливого прищура.

– Я уловил твою мысль. – Посмотрев в отражении зеркала на Комашу, сказал Тишина. – Это то самое лицо, которое все неуловимо как бы знают, но в тоже время и не знают. Но при этом у всех присутствует внутренняя убежденность в том, что это лицо очень важное и скорей всего, принадлежит, как минимум, кукловоду продюсерского звания. Я верно говорю. – Нахмурив брови, Тишина грозно посмотрел на своих спутников. И если эта его грозность, у Комаши и Мары, да и в общем, и Точа, вызвала улыбку на лице, то Ростика накрыло непреодолимое ощущение того, что он где-то (не иначе в новостях), это лицо уже видел.

И если внешний вид Комаши, из-за присутствующей в ней иллюзорности, накрывшей всякое понимание Ростика, не поддавался чёткому, как словесному оформлению, так форменному очертанию, а вездесущая Мара, со своим эзотерическим обращением к своей видимости, скорей виделась душой и сердцем Ростика, нежели глазами, то Тишина, определенно приобрел относительную физику тела. Хотя физика его тела была так себе (видимо их не свойственность обращения с этой материальностью даёт знать) и где посмотришь на него, только, что и сможешь сделать, как плюнув даже на чистый пол, с горечью заявить:

– Продюсер, твою мать.

После чего следует его так называемая акклиматизация под сводами этой новой внешности, чьи возможности, – надуванием щёк, показыванием языка и даже шевелением ушами, – не отходя от зеркала, и опробывает на себе Тишина. Ну, а когда лицевые мышцы полностью разработаны и Тишина понял, где, как и что на его лице находится, то вслед за этим, своя очередь доходит до всех остальных частей тела. И они, не оставшись в стороне, под надзором Тишины попрыгали на месте, покрутились по сторонам и само собой, и по вспучивали живот. В общем, из всего его такого на первый взгляд безалаберного поведения, можно было сделать вывод, что Тишина относился к делу с большей серьезностью и в отличие от своих женских спутниц, делал ставку не только на один свой внешний вид.

– Ну что, осталось дело за малым. –Тишина перевёл свой взгляд на Точа, который в пику к малым словам Тишины, был не то что мал, а даже очень не мал.

– Ну, что сказать. – Внимательно разглядывая Точа, начал размышлять Тишина. – Ну ты, точь-в-точь…(сделал паузу Тишина) Точь. Ха-ха. – Рассмеялся Тишина, подстегнув всю компанию к разрядке, которая никогда не помешает, даже в таком ответственном деле, как приготовление к выходу в какой-нибудь свет. Ну, а как все не знают, а только догадываются, то свет, это такое, в общем, затруднительное в понимании, неоднозначное спектральное явление, о котором в точности известно лишь одно – он больше светит, нежели греет.

Ну, а если в нас возьмёт своё слово придирчивый ко всему исследователь, то мы, разложив свет на свои физические составляющие и, сопоставив их с другой физикой тела, под этим же бытующих у них названием «высший свет», будем вынуждены признать, что он не то что бы однороден, а он даже и близко не стоял к своему во всех планах единству. Но такова природа всякого света, который только через совокупность своих разнородных и разнообразных составляющих, и позволяют ему, как по-своему светить, так и называться.

Ну и само собой, отдельные пучки этого света, которые мельком проносятся в нём, и которые, видимо, учитывая такую высокую скорость движения света, понимают, что для того чтобы вас заметили в нём, то для этого нужно почаще показываться. И тогда примелькавшись, а по-другому при такой скорости не получится выглядеть заметно, ты и начнёшь ассоциироваться с этим светом. Вот наверное почему, все эти пучки известности или публичные люди дома не живут, а перемещаются с одной телевизионной площадки на другую.

Да и, наверное, именно поэтому свет иллюминации так близок сердцам носителей этого света, ведь он создает иллюзорность, которая и позволяет, как прикрыть ваши недостатки, так и продемонстрировать с нужного ракурса все ваши достатки.

– Ну всё Точь, ты точно достал. – Всё не унимается Тишина, чьи шутки так себе шутки, но их теплота греет душу, и оттого они находят понимание в потрясывающихся от веселья и частично от смеха, животах его слушателей. Но не успел Тишина от своего веселья образумиться, как входная дверь открывается и на пороге туалета, перед лицом всей честной компании оказывается ещё один нуль, который, явно без всякого преувеличения, спешил только по своим, не требующих промедления частным делам. И он, будучи уверенным в том, что сейчас сумеет успеть (а уверенность ему придала не запертая на засов дверь, которую не утрудился прикрыть за собой никто из вошедших), что с первого удивленного взгляда стало понятно, не ожидал здесь никого, не то что увидеть, но и встретить, и уже в некотором предощущении ворвался сюда.

– Во как! – И если Тишина должно вслух среагировал на появление здесь нового лица, то тот в свою очередь, не сумел ничего сказать, а замерев на месте, со своим особым лицевым выражением, где сквозил открытый рот, из которого (не хватило сил) наружу не вырвалось ни одного слова, всем своим видом олицетворял изумление.

– Ну, чё встал. Проходи, не стесняйся. – Ответил за всех Тишина, который, по всей видимости, только один придавал значение этому новоявлению, когда как все другие и каждый в отдельности, занимался сам собой. Но вновь прибывший, было явно видно, что он что-то особенное задумал, раз, стоя в совершенно неподходящей для удобного стояния в переходной позиции, от бега к ходу, совершенно не реагировал на любые призывы Тишины.

– Я понял. – Тишина, стукнув себя по лбу, пришёл к разгадке, которую своим видом задал этот вновь прибывший нуль. – Ему нужна своя особенная тишина, в которой только его глубокая мысль будет тем шумным фоном, способствующему его деятельному нахождению здесь. Так что всё, заканчиваем прихорашиваться, и освобождаем помещение. – Тишина принялся шлепками подбадривать своих не спешащих спутниц, чьи взоры, для того чтобы они были более притягательны, должны были зарядиться магнетизмом, которое, как все знают, излучает всякое зеркало. Так что нет ничего удивительного в том, что они постоянно вертятся у зеркала, и их от него только с трудом можно оттащишь. Ну а мужской половине, всегда полагающейся на нечто другое, не грозила такая опасность, и они без лишних напоминаний, подвинув в сторону эту онемевшую и застывшую статую бегуна, вышли в коридор гостиницы.

– Ну что ж. Пойдёт на красную дорожку, торговать лицом. – Выйдя вслед за всеми, Тишина озвучил свои планы на сегодняшний день. После чего вся компания неспешно направилась обратно к лифту. Ну, а пришедший в себя бегун, тотчас занял свою диспозицию, откуда он, придя в себя, очень эмоционально, не стесняясь в выражениях, бросил им вслед свой приговор:

– Продюсеры, твою медь!

Глава 3

Красная дорожка, всегда предтеча скатерти-дорожки.

– Глядя эту красную дорожку, по которой не вступала нога простого человека, я вижу в этом глубокий символизм. – Остановившись в холле у парадного входа в ресторан, где было намечено проведение благотворительного вечера, размышлял Тишина. Ну, а задуматься ему не то что хотелось, а пришлось, глядя на то, как красуются перед отодвинутой за ограждение и падающей от экстаза в обморок публикой и фотографами, поднимавшиеся по этой ведущей в ресторан дорожке, вновь прибывшие люди не люди, а как они называли себя, просто звёзды.

– В нашем случае, красный цвет уже давно не ассоциируется с красивым. Нет, здесь ему больше ассоциативно подойдёт цвет крови, без пролития которой, в прямом и переносном смысле, тебе никогда не оказаться здесь. – Тишина оскалился в улыбке в ответ на кивок мимо проходящей, с трудом забыл, что за звезды.

– Кто это? – спросил питающий страсть к любопытству Ростик.

– А я почём знаю. – Пожав плечами, ответил Тишина. – Хотя почём, я не только знаю, но как продюсер, обязан знать. Ха-ха. Да и посмотри, какие у них хищные улыбки. Нет, что не говори, а травоядным здесь делать нечего.– Сделал окончательный вывод Тишина и, заметив, что они здесь с Ростиком находясь в стороне от важных событий, остались одни, решил, что такое положение вещей негоже. После чего он быстро сфокусировал свой взгляд на толпу и, обнаружив Мару и Комашу, красующихся на фоне тех рекламных обоев, напротив которых всегда впечатляют себя различные публичности, Тишина, кивнув Ростику, направился к ним на выручку.

Ну а эта его выручка, как заметил оставшийся на своём месте Ростик, заключалась в том, чтобы занять центральное место позади них и, обняв их за плечи, с видом монументальной независимости, в которой так и проблёскивают неограниченные возможности сего человечища, позволить запечатлеть себя на обложку какого-то там супер глянцевого сплетника.

– И мне что ли, куда-нибудь протолкнуться? – заскучав на одном месте, Ростик решил не стоять на месте. После чего и вправду пошёл куда-нибудь протолкнуться, без чего здесь, в этом водовороте лиц, задов и информационных поводов, которыми одаривали вновь прибывавшие сюда гости вечера, было сложно сделать. Ну а так как путь наверх всегда несколько сложней, нежели под горочку, то Ростик, не обладая крепкими локтями, свой выбор остановил на том, чтобы немного спуститься по лестнице вниз. Ну, а там, найдя какую-нибудь свободную нишу среди людей разных профессий, но одного любопытствующего склада ума, окруживших со всех сторон эту лестницу славы, он так уж и быть, попробует втиснуться и понаблюдать.

Что, как оказалось, не так-то легко осуществить, когда на твоём пути встаёт человеческое любопытство, а уж его пододвинуть, под силу только ещё большему любопытству, которым Ростик, судя по всему, не обладал. Так что ему пришлось довольствоваться всеми этими видами проходящих персон, только в том ракурсе, которые ему открыли широкие спины впереди стоящих людей. И как бы Ростик не пытался привстать на носочки, для того чтобы увеличить свои обзорные возможности, ему это не помогало, потому что впереди стоящие, казалось что спиной чувствовали эти манёвры Ростика. А этого они допустить не могли, и сами в это же время поднимались на носочки. Ведь они всё-таки не зря толкались, и значит, должны иметь лучший обзор по сравнению с этим умником, который ничем даже не пожертвовал (отдавленными ногами, порванными пуговицами на рубашке, сбитой причёской и т.д. и т.п.), а таким лёгким способом, тоже хочет всё хорошо видеть.

Впрочем, как бы эти впереди стоящие спины не мудрили, Ростику всё-таки удалось найти сквозную щель, через которую, без большого простора для манёвра для глаз, можно было вскользь, на уровне плеч, увидеть мимо проходящие, блестящие и отдающие (хотя, дабы не вышло недоразумений, нужно уточнить, что контекст употребления этого слова не подразумевает, что либо отдавать) лоском, тела звёзд красных дорожек. Что, в общем-то, для натур прямых, было не слишком уж захватывающим зрелищем. Вот если бы они, не кулуарно, с помощью интриг, а в прямом смысле, во всех этих платьях и на каблуках соревновались по бегу на этих дорожках, то, пожалуй, было увлекательнее наблюдать за этим их бегом с препятствиями.

Ну а Ростик, спустя своё зрительное внимание напечатлевшись, уже было хотел отстраниться от всего этого зрелища, как вдруг, после того как очередное тело, занимавшее весь обзор его видения, прошло мимо, перед глазами Ростика возникло нечто совсем другое, а именно очень внимательно смотрящие на него глаза. И от такой неожиданности Ростик теряется и как делают внезапно наткнувшиеся на неожиданность люди, одёргивается назад, боясь, как бы эта неожиданность не попала ему в глаз. После чего, на мгновение замешкавшийся Ростик, немного успокаивает себя и, собрав всю свою волю в кулак, начинает постепенно приближаться к той обзорной нише, куда он один миг назад и смотрел.

И вот Ростик, чуть ли не зажмурившись, смотрит туда и само собой видит не тот впечатливший его чей-то взгляд, а всего лишь нечёткий силуэт какой-то только что появившейся новой звезды.

– Ладно, подождём. – Решает для себя Ростик и начинает ждать, когда эта проходящая звезда накрасуется, накрутится и наделает всего того, чего ей вздумается. Ну и само собой, следуя одному из подлых законов, эта заслонившая Ростику всю видимость звезда, оказалась очень деятельной и думающей особой, которая только что и умела делать, как выводить людей из себя, когда вывести её из себя или откуда либо, было совершенно бесполезным делом. Что и говорить, а это у неё хорошо получалось делать, раз Ростик уже весь взмок, ожидая, когда она угомонится и отправится разбавлять собой чей-нибудь фуршетный столик.

– Да когда ты, наконец-то, закатишься. – Ростик в сердцах даже позволил себе по отношению к звездам кощунственную мысль, которую услышь они, то, пожалуй, ему не сдобровать, и под свист этих звёзд он полетел бы вниз по лестнице. Ну а что он мог поделать, раз не понятно почему, он вдруг проникся навязчивой идеей, увидеть эти глаза напротив, которые не дай бог, из-за этой вертихвостки, возьмут и не дождутся его. Но нет, и стоило только Ростику уже впасть в отчаяние, как звезда освободила проход и тотчас, с другой стороны дорожки на Ростика воззрились эти очень любопытные, все в слезливых блёсках глаза. Правда, сейчас Ростик понял, что при первом взгляде на эти глаза, он впал в пространственную ошибку и что эти глаза напротив, скорее смотрели на проходящих звёзд, чем на него. Ну а то, что они пространственно находились строго напротив него, как раз и дало ту иллюзию, в которой ему показалось, что они смотрят именно только на него. Хотя, как ему кажется, они и сейчас это делают, не сводя своего взгляда с него.

Ну а Ростик в свою очередь, как очень культурный человек, решил, что будет невежливо первым отворачивать свой взгляд от этих изредка моргающих глаз и поэтому не отвернулся. Интересно, как это (не моргание глаз) он сумел заметить, что как кажется, невозможно сделать обычному человеческому взгляду. И вот только не надо говорить, что он у него необычный и обладает особыми свойствами видеть то, что не может видеть кто другой.

– Но он мог им стать. – Обязательно возмутит окружающее спокойствие, представитель нетрадиционного подхода к человеку, поклонник плацебо, какой-нибудь гомеопат.

– Ха-ха. И позвольте вас спросить, когда же он умудрился им стать? – В ответ не даст себя в обиду, любой традиционалист и Фома-неверующий, которому всё покажи, разжуй и на ложечке в рот положи. А на веру, нет уж, ищите других дураков.

– А разве первого брошенного взгляда мало? – Ухмыльнётся в ответ этот хитрый гомеопат и, бросив свой взгляд на севшего в лужу традиционалиста, отправиться собирать травы для приворотного зелья.

Ну а Ростик в свою очередь хорошо устроился и, используя свою видимость-невидимость, без всякого смущения принялся довольствоваться этой направленной прямо на него красотой. Правда, спустя некоторое зрительное внимание, его, как человека, уже это не то что не устроило, а этого ему показалось мало, и он захотел непременно обратить внимание этих глаз на себя. Что, в виду ограниченности его возможностей, не так уж легко сделать. И что мог совершить Ростик, так это только подмигнуть ей, что он и проделал.

– Она меня видит. – Чуть не увлёк за собой вниз, на пол, впереди стоящую спину Ростик. Ну а ответная, на один медленно мигнувший глазок, реакция тех глаз напротив, не заставила ждать, после чего Ростик, в волнительном смятении, уже увалился на впереди стоящего борова.

– Она мне подмигнула одним. Нет, сразу обеими глазами. – Ухватившись за пиджак спереди стоящего борова, Ростик еле удержался на ногах, не веря своему сию секундному счастью ли?

– Э, куда тянешь! – заволновался впереди стоящий, ничего непонимающий в судьбоносных событиях боров.

– Или мне показалось? – Тут же сомнения накрыли Ростика с головой. И Ростик сбитый с мысли, панталыку и со своего наблюдательного места, полный решимости удостовериться в своих подозрениях на счёт владелицы этих глаз, снова пристраивается к наблюдательной нише. После чего с готовностью на большее, бросает туда свой взгляд, который, что и следовало ожидать, натыкается уже на другую неожиданность, а именно на чьи-то пугающие все виды, очки какой-то Тортиллы. Что приводит Ростика в оторопь, с которой он резко отстраняется от этой новой неожиданности назад. Затем используя ту же очередность, берёт волю в свой кулак, и снова заглядывает в нишу, с намерением не увидеть эти очки, которые, как оказывается, сложно не увидеть, если они на своём прежнем месте.

– Вот чёрт. – Чертыхается после увиденного отчего-то расстроенный Ростик, которому так и хочется надавать пиндюлей ничего не подозревающему борову, чьё нерезонное поведение однозначно спугнуло те глаза напротив, приведя на их место эту Тортиллу. Но борову на этот раз повезло, и его задница не впитала в себя всю крепкую поступь подошв ботинок Ростика, которого вдруг прихватил Точь, и повёл его (кого все уже потеряли), в проходной холл, разделяющий демонстрационную фото-площадку и банкетный зал, где будет проходить вечер.

– Ну и где вас носит? – Тишина, отстранившись от группы людей, впечатлённых близостью к его продюсерской персоне, спросил вернувшегося под его опеку Ростика, который всю дорогу крутил головой по сторонам. И даже подойдя к столь важному человеку, всё продолжал выказывать непочтительность, концентрируя своё внимание куда только можно, но только не на Тишину. Что для столь видного человека, как продюсер-Тишина, очень уследимо, и он даже на миг, что он никогда себе не простит и будет помнить до самого смертного одра, поддавшись стадному чувству, тоже покрутил головой по сторонам, пытаясь увидеть то, что мог увидеть Ростик. Но, не зная целей, разве можно это увидеть, и Тишина, смирившись с данностью, спросил Ростика:

– Ну и чего крутим головой. Чего ищем?

На что Ростик, явно вскружив себе голову своими круговыми движениями, не то чтобы сбивчиво ответил на чётко поставленный вопрос, нет, он отвечает вопросом на вопрос.

– А каким образом, можно попасть на этот вечер? – спросил Тишину Ростик. И Тишина, хоть и не ожидал такой ответной вопросительности от Ростика, всё же должен был признать, что его озадаченность имеет право на существование.

– На наш счёт можешь не беспокоиться. Мы приглашены. – Ответил Тишина.