Борис

Белла не поворачиваясь, жмет плечами, Андрей фыркает, и машина трогается.

Марка довозят до подъезда.

–Маме, привет! – в шуточной форме говорит Андрей, но получается раздраженно и не к месту.

Марк, будто додумавшись до чего-то, будто вспомнив, задает вопрос:

–Голубь, голубем, но почему такой черный? Не белый, не сизый, а черный? Как ворон? Не связано ли это с тем, что произошел он все-таки от отрицательной частицы? И ваше поведение, опять же, никогда не видел вас такими… – он вылезает, кряхтя, на секунду впускает шум двора и смех детей на площадке, хлопает за ним дверь, и звуки улицы сменяет тишина.

Опять молчание. Хворостинский прерывает его первым:

–Обиделась?

Белла молчит. Андрей поправляет рукав рубашки:

–Помялась,… погладишь?

Молчание.

–Ну вот, чего ты влезла? Сдался тебе этот голубь? Сколько мы мышей замучили, беленьких и няшных, и ничего! А тут, – живой, видишь ли…

Белла резко поворачивается, и муж не узнает жены, столько жара во взгляде:

–Не смей его трогать! – говорит глухо, с придыханием и твердо как гранит.

Хворостинский задыхается, щурится и чеканя каждую букву произносит фразу, что впоследствии, для Беллы станет поводом к совершению непоправимого:

–Ты, девочка, вероятно забыла, кто ты, и откуда? И что полномочия у тебя здесь примитивные, – принеси, подай, пошла на хрен не мешай! И потому,… пошла на хрен, не мешай, мой тебе ответ!

Белла пунцовая, вдавливает педаль газа с такой силой, что визжат ремни, и автомобиль резко срывается с места, оставляя позади себя облако пыли, жаркий галдящий двор, и спугнув голубей с дороги. И сизых голубей, и белых, и рябых, и даже черных. Но не настолько. Черных как вороны нет.

А вечером, когда пыл уже угас, и наступило что-то вроде перемирия, когда Белла, в быту закрутилась и подзабылся ей тот голубь, когда высказывание мужа и обида на его резкость притупилась, Хворостинский решил взглянуть на лабораторию в режиме реальной съемки.