Староверов остров

– Я так понимаю, – даже и глазом не моргнув после хозяйкиного упоминания о костре, вступил в разговор Тимоха, – выбора у нас особого нет. Батюшки, – взгляд уперся в настенные часы, – это что, уже двенадцать часов? Вот это мы даем.

– Да ничего страшного. Вы ведь на отдыхе. Нормально, – успокоил Тихон, добавив к ранее сказанному, – Он и вещи ваши успел перевезти перед отъездом. Так что, милости просим, будьте, как говорится, как дома.

– Спасибо огромное. Все же не совсем удобно вас собою обременять, но Тимофей прав, и деваться нам, в принципе, тоже некуда.

Будучи вполне естественно смущенными, гости, однако, ощущали себя довольно легко и непринужденно в этих нежданно сложившихся обстоятельствах. И причиной тому, конечно же, было отнюдь не похмельно-раскрепощенное их состояние. Ею явился тот завораживающий магнетизм хозяев, коим в равной степени природа щедро наградила обоих супругов.

– Вам точно  уж кушать, а то и выпить хочется. Но, все же, попросим немного потерпеть. Доктор прибудет с минуты на минуты.  Может анализы еще какие понадобятся натощак. А потом уж за стол. Да, Машенька, ты бы шла на кухню, подгорит вдруг что ненароком.

– Ой, точно. Заговорилась я тут с вами, – всплеснула руками хозяйка и спешно покинула комнату. Но сразу же   воротилась обратно. Возвестила о прибытии врача.

***

Доктор оказался суховатым пожилым и весьма неразговорчивым человеком. Не то, чтобы не говорил совсем. А совсем не говорил на отвлеченные темы. Все в основном сугубо по вопросам, сопряженным с целью своего визита. Выражаясь при этом довольно скупо, да еще и с использованием профессионального лексикона.

Нужно признать, что специалист высокого уровня угадывался в каждом его движении, в каждом взгляде и даже в каждом вздохе. Прибыл он не один, а вместе с помощницей. Которая, как бы в противовес ему, выглядела лет на двадцать  моложе, была довольно пышна и весьма разговорчива. Правда, говорила тоже-то по большей части  именно по своим производственным, так сказать, вопросам, но делала это с таким избыточным потоком  слов и с таким воодушевленным напором, что, казалось, дай ей волю, она бы вообще  рот свой не закрывала никогда:

– Так, мальчики, а ну-ка быстренько, пожалуйста, разделись, – звонко затараторила, как только  комнату  покинули  посторонние, – До трусов. До трусов и не более того. Да не все сразу. Прошу вас. По очереди, пожалуйста. Подходим сначала ко мне. Регистрируемся, затем следуем к доктору на осмотр. После врача возвращаемся опять ко мне. Сдаем кровь  из пальца, кровь из вены. Затем одеваемся. Только ни в коем случае  не тянем кота за его причинное место. Нам еще нужно успеть анализы  ваши в лабораторию сдать.

Собственно, одной своей тирадой Мила Ивановна, как ее представили молодым людям, сразу же все и пояснила. Да так удачно, что даже и нам с вами стала ясна суть происходящего настолько, что  нет смысла прибегать к какой-то еще дополнительной детализации. Единственно, что добавим, пожалуй, это что Иван Ефимович, – как в свою очередь представлен был доктор, – настолько  скрупулезно  проводил осмотр, а сам осмотр был настоль многогранен, что показалось, будто врач являлся, если можно так выразиться касаемо медработника, специалистом неимоверно широкого профиля. Ибо мало того, что классически померил кровяное давление, послушал легкие, проверил горло и прощупал живот. Он еще удостоверился в целостности зубов и качестве прикуса, оценил состояние кожных покровов и мускулатуру тела, уточнил остроту слуха и зрения, а также уделил косвенное внимание «исправности» мочеполовой системы. Впрочем, делал это все, хоть и весьма вдумчиво, но довольно быстро, так что весь осмотр в целом показался друзьям не столь обременительным, а даже в некотором роде и полезным. В конце, когда молодые люди уже облачались в одежды, Иван Ефимович, неожиданно расщедрившись на словеса, назидательно изрек:

– Ну, что ж, голубочки мои. Должен признать, что для столичных птичек вы, если не брать в расчет похмельного вашего состояния, вполне себе ничего. Еще изрядно попорхаете. Опять же, коли не будете залетать, куда не следует. В случае, конечно же, позитивных результатов анализов, о которых вам будет доведено через Тихона  Захаровича. Потому как длительное нахождение неподготовленного человека в ледяной воде неизвестно еще  чем и в каком  именно месте  может вылиться. Но, повторюсь, пока все просто замечательно.

За сим врач откланялся. Удивительно, что после докторской речи словоохотливая Мила Ивановна не посмела проронить более ни единого слова. Видимо, так было у них заведено – последнюю точку всегда ставил шеф.

Какое все-таки огромное значение имеют так или иначе оказывающие на людей воздействие те или иные обстоятельства. Вот, к примеру, в нашем случае. Если мы взглянем на своих героев дней пять назад, то, конечно же, удивимся, узнав в уверенном в себе и  весьма солидном руководителе столичного госучреждения, а также  пусть и не в столь строгом  директоре, но зато по совместительству собственнике небольшого подмосковного предприятия  этих так, по сути, безропотно подчинившихся простой  медсестре  из кубанской станицы людей.  Ну, во-первых, как ни крути, а в них еще с детства было заложено, что медработников нужно слушаться. А во-вторых, при тех обстоятельствах, в которых они оказались, разве  был какой-то смысл противиться  или показывать свою значимость и уж, тем более, рассуждать о какой-то, где-то и кем-то очень ощущаемой  весомости? Абсолютно никакого. Обстоятельства, в общем. Мы еще не раз мысленно о них, я уверен, подумаем,  по ходу развития нашей истории, но уж возвращаться к рассуждениям на эту тему не станем. Поскольку понятно ведь, что люди поступают так, как они не поступали ранее и, возможно, не поступят после, именно в силу определенно складывающихся обстоятельств.

***

Пока хозяева провожали медицинскую бригаду, наши друзья-путешественники осматривались в комнате. Она была довольно просторной,  вытянутой по направлению от двери к окну. По правой стене тянулись шкафы, забитые снизу доверху книгами. Левая же – была увешана различного калибра картинами, довольно интересными работами, судя по «клейму» художника, выполненными  рукой одного мастера.

Тимофей углубился в изучение  библиотеки, в которой практически полными собраниями сочинений были представлены классики русской литературы, а также изобиловали  произведения советских авторов, и крайне выдержанной представала подборка книг современных российских литераторов. Что касается иностранной –  то  ее представительство оказалось весьма обширным и  вполне, с точки зрения книголюба Тимофея, безупречным.

Николай, в свою очередь, увлекся заинтересовавшими его произведениям живописи.

– Вот тебе и староверы, – выпорхнул наружу со словом «вот» очередной Тимохин «петушок».

– И не говори,  – поддержал  его приятель. Он  восхищенно изучал портрет прекрасной юной особы из, скорее всего, даже не прошлого, а позапрошлого столетия, видимо, являющийся списком с какой-то известной в мире искусств, но совсем незнакомой Николаю, по сути, обыкновенному дилетанту в вопросах живописи, картины, – Были же раньше настоящие принцессы. Зацени-ка, Тима.

Крупным планом представала светловолосая совсем молоденькая девушка в нарядном бело-голубом платье с аккуратной тех же тонов шляпкой на голове. На чуть вытянутом и, как положено, бледноватом лице застыло то юное и беззаботное восхищение жизнью, которое заставляет каждую черточку, каждую клеточку, улыбаясь, светиться. И даже стремление сохранить подобающую своему сану или же  положению маску благородной  степенности не в силах было скрыть от созерцателя этого чудного света. Натуральность лучисто-голубых глазок  и пылающих алых губок являлась настолько очевидной, что Николаю вдруг представилось, как уже буквально в следующее мгновение эта миловидная юная особа из далеких прошлых времен ступает с холста прямо на устланный  толстым ковром пол.

«И о чем бы я с ней говорил?» – подумалось ему.

– Интересуетесь? – прервал Колины размышления вошедший Тихон, – Что касается литературы, эта  вотчина моя. Весь в вашем распоряжении. А вот относительно живописи, уж лучше будет вам с автором побеседовать.

– А что можно и с ним самим познакомиться? – встрепенулся вышедший из своей призрачной задумчивости Николай.

– Непременно познакомим. А вот, кстати, – оборачиваясь к двери, нежно улыбнулся хозяин, – и он. Знакомьтесь:  Соня, наша дочь.

Возможно, Николай, собираясь что-то произнести, открыл рот, да от неожиданности явления, представшего его взору, передумал говорить, а про рот свой открытый просто напросто  забыл. Возможно же, тот открылся самопроизвольно, даже и не собираясь ничего изрекать. Неважно. Но, как бы то ни было, Коля смотрел на вошедшую  высокую и стройную девушку  в длинном голубом платье с белыми манжетами на воротнике и рукавах  во все глаза и с широко открытым ртом, поскольку она, действительно, как будто прямо с холста и спустилась.

– Тимофей, – представился Тимоха, так и не удосужившийся оторваться от книг и взглянуть на заинтересовавший товарища портрет.

– Николай, – растеряно вымолвил и Коля.

– Очень приятно. А Вы как раз мой портрет, Николай, изучаете? Это тети Даши работа, – голос у Сони  был ровный, грудной и неожиданно оказался довольно низким, контрастно компенсируя высокие отцовские нотки, –  Она ее стилизовала под девятнадцатый век. Достоверно вышло, правда?

– Да что Вы!? – Николай только сейчас  обратил внимания, что  эта картина была подписана другой, нежели остальные, авторской подписью, –  Очень  даже вышло. Я вообще-то думал, что это список с какой-то известной старинной работы.

– Спасибо. Тёте будет приятно это услышать, – произнесла Соня, и между ними тут же повисла немая пауза. Глаза Николая заметались с полотна на оригинал и обратно. А девушка смотрела на картину, вполне очевидно, в ожидании возобновления разговора молодым человеком. Впрочем, возможно, даже ничего и не ожидая, просто молча перебирала свои «художественные» мысли, коих у творческого человека всегда в достаточном изобилии.

Тимоха тем временем обратился с каким-то литературным вопросом к Тихону, и они увлеченно принялись его обсуждать.

«И о чем бы я с ней говорил? – вспомнил Коля недавний собственный вопрос, когда окончательно убедился в полном сходстве и красивых голубых глаз, и прямого, не похожего ни на длинный папин, ни на чуть курносый мамин,  аккуратного носа, и чувственных алых губ, и светлых, почти что белых, волос. Единственным  условным отличием было то, что девушка с картины представлялась ему ниже ростом. И, откровенно говоря, он и представить себе не мог, что она будет обладать  такими изумительными  формами: узкая талия, стройные длинные ноги, зрелая грудь –  все на его вкус. Соня походила на  свою мать, однако,  черты были заметно тоньше. Вполне уместным на фоне стилизации под девятнадцатый век   было бы даже сказать, что аристократичнее, – А обо всем на свете», – дал он, наконец, ответ на собственный вопрос, но, тем не менее, так и не заговаривал.

Пауза затягивалась, при этом  никого абсолютно собою не обременяла. Более того, создавалось впечатление, что им обоим было именно в ней, в этой несколько даже пикантной паузе совершенно уютно и  вполне комфортно. Оттого-то, вероятно, никто и не спешил ее прерывать.

«Интересно, сколько же ей лет?» – созрел очередной вопрос  в Колином сознании.

– Это три года назад написано. Мне здесь девятнадцать еще, – прервав молчание, констатировала девушка, переводя взгляд с картины на Николая. Их глаза встретились и у Николая отчего-то сложилось впечатление, что она хоть и смотрела вроде бы, как на него, но совсем не глядя, увлеченная, видимо, своими внутренними размышлениями-зарисовками.

– Удивительно, но лицо ничуть не изменилось, – промолвил, наконец, вслух молодой человек, а про себя, все же, домыслил, – «чего явно не скажешь про все остальное!»

– Ну, что, пройдемте к столу? – все повернулись в сторону явившейся в проеме Маши, – Блины кушать будем.

Глава V

– Ой, извини, пожалуйста, я нечаянно, – с виноватой улыбкой выронил он и было участливо потянулся помочь  девочке, вытереть пролившийся на нее сок, но тут  же застенчиво отдернул руку обратно.

Оторвав  взгляд  от  стакана с остатками напитка,  она недоуменно подняла глаза на Сергея. А тому, в свою очередь, лицо ее вдруг показалось знакомым. Отчего он даже на некоторые мгновения немного опешил, ища в памяти ассоциативную привязку этого лица к каким-либо событиям из прошлого. Впрочем, так и не найдя таковой, автоматически, как обычно в подобных случаях происходит, посчитал, что обознался.

Необычайно миленькая златовласка  с большими голубыми глазками, сложив пухленькие губки в виде неизвестного морского узла, с таким грустным упреком  глядела на него, что  он молниеносно  почувствовал себя виноватым во всех земных, а заодно и неземных, грехах, самый тяжкий из которых им как раз только что и был совершен. От осознания этого обстоятельства мальчик пришел в еще большее смятение.

Впрочем, они оба весьма смущенно некоторое время  еще созерцали друг друга, а заодно вели глазами  молчаливый диалог о неправильности совершенного поступка, о виновности виноватого, о его раскаяние и о ее смирении со случившимся. Но вскоре стали замечать последовательные изменения выражения лица  напротив. У девчонки узелок губок сначала преобразовался в бантик, потом растянулся вширь, от чего щеки стали чуть объемнее, и на них симметрично прорезались замечательные не очень глубокие ямочки. И, в конечном счете, очертив два ровненьких ряда белоснежных зубок, ее янтарные губки расплылись в милую улыбку. И на Сережином лице,  словно в зеркальном отражении, только с некоторой задержкой, происходили очень схожие превращения.

Наконец, когда вслед за ярким огоньком, озорно вспыхнувшим в глазах девчушки и, таким образом, самим фактом своего появления будто бы сообщающим о полной его, Сергея, реабилитации, мальчишка уже было открыл рот, произнести что-то веселое и даже весьма остроумное, именно в тот самый момент, когда он уже выдохнул воздух, чтобы после следующего вдоха начать говорить, он и ощутил приятно освежающую прохладу на животе. Что, ввиду своей полной неожиданности, сразу же отвлекло на себя все внимание, отчего задуманному высказыванию так и не довелось оказаться произнесенным.

Когда к нам приходят новые эмоции, новые чувства, новые ощущения, мы всегда, сознательно ли, подсознательно, пытаемся определить источник подобного рода перемен. Вот и Сергей опустил голову, чтобы понять источник прохлады на собственном теле, и удостоверился, что таковым являлись остатки злополучного томатного сока.

Рассказывая по возвращению в лагерь ребятам о своих  похождениях, он опустил эпизод о столкновении с девчонкой, пояснив пятна от сока на одежде своей же собственной забавной неуклюжестью. Вроде бы как  этой девчонки и вовсе не было на свете белом. Но, странное дело, когда он перед сном прокручивал в голове кадры прожитого дня, постоянно перед ним всплывали то ее грустный взгляд, то ее  милая улыбка. То видел  девчушку стоящей напротив с полупустым  стаканом  в руке, то уже в резвом беге она удалялась от него, все так же сжимая стеклянную емкость, теперь только  уже совершенно опустошенную . А самым поразительным оказалось, что и на следующий день, и даже после него, девочка эта по-прежнему не выходила из Сергея головы. А коли так, то постепенно эволюционный процесс его воображения с одной стороны уже сделал ее давней знакомой, а с другой, с другой же – надо было бы как-то это самое знакомство организовать. Как-то умудриться найти повод для такого знакомства.

Конечно же, он уже не раз успел прокрутить в фантазиях эпизоды, будто они совершенно случайно встречаются с ней. И в одних случаях она первая, как ни в чем ни бывало, заговаривает с ним, будто со старым знакомым, либо же, наоборот, якобы она вообще его видит впервые. В других – он сам  является инициатором общения. Но в любом из воображаемых вариантов после такой встречи они становятся самыми  настоящими друзьями.  И главное, об этом он уже позже думал не раз, он почему-то был абсолютно уверен в том, что обязательно встретится с нею. Откуда взялась эта уверенность? Где? Как? Когда? Вот так просто пойдет и встретится? Да! Так просто пойдет и встретится!

Наверное, уж нет смысла пояснять, что, когда через несколько дней Сергею вновь удалось отлучиться, а проще говоря,  удрать из пионерского лагеря, – что являлось, как мы с вами понимаем, поступком, не особо достойным звания всегда готового юного ленинца, каковым должен был быть настоящий пионер, – он, не задумываясь, сразу же отправился на то самое волшебное место, где так «умело» столкнулся  со своей незнакомкой.  И каково же было удивление, что ни  там, ни в рядом расположенном кафетерии, ни в небольшом скверике, в сторону которого побежала тогда девчонка, и даже после многократного периодического обхода всех перечисленных объектов в течение приличного отрезка времени все равно ее нигде  не было.

Пожалуй, речь шла даже не об удивлении, а прямо-таки о настоящем откровенном разочаровании. И прежде всего из-за собственного бессилия. Ну, как же в городе, в который каждый день приезжают и уезжают, наверное, тысячи отдыхающих, в городе, где плотность населения в сезон возрастает в десятки  раз; в городе, в котором находится бесчисленное множество разнообразных санаториев, домов отдыха, пионерских лагерей, туристических баз и прочих такого рода учреждений;  так как же в этом самом городе можно отыскать человека? Тем более, что ты только один раз его видел, и понятия не имеешь, ни как того зовут, ни где он обитает, ни, хотя бы, являлся он местным жителем  или же был приезжим?

Возможно, у кого-то от  избытка вышеперечисленных обстоятельств и опустились бы руки, и отравился бы он несолоно хлебавши да с опущенной головою восвояси, но  наш Сергей был сделан из несколько иного теста.  И по этой причине  он уже минут как сорок упорно стоял   все  на том же знаменательном  месте их былого столкновения, вертя головою по сторонам и всматриваясь в прохожих в надежде увидеть   знакомое личико.