Секретарь его превосходительства

Он вырвал счеты из рук докладчика и швырнул их на стол, даже не заглянув в них.

– Кровельщику шестьдесят два рубля пятьдесят копеек, а тараканщику двенадцать рублей. – Погонкин подлетел к ящику стола, с грохотом выдвинул его, порылся, достал сторублевую бумажку и бросил ее рыжим бакенбардам.

– Только, пожалуйста, не забудьте принести сдачу, а то вы иногда забываете об этих пустяках…

– Мне странно слышать, Николай Алексеевич…

– Ладно. Чего ж вы торчите? Получили, ну, и убирайтесь!..

– Я еще хотел доложить, что дворник коломенского дома второй день пьянствует.

– Покорно вас благодарю. Кажется, это вы порекомендовали его?

– Прикажете прогнать его?

– Послушайте, Иван Иваныч! Хотите доставить мне истинное удовольствие? Так прогоните, пожалуйста, не только этого пьяного дворника, а… ну, хоть и себя самого прогоните!..

Иван Иваныч на это улыбнулся, как человек, привыкший к подобным выходкам своего начальника, и скромно вышел.

– Как? Разве вы и коломенским домом управляете? – спросил Куницын.

– Ах, голубчик, Антон Петрович! Я всем управляю, всем заведую, все делаю, на то я секретарь его превосходительства!.. Я не делаю только одного того, что мне хочется делать и что могло бы доставить мне удовольствие.

Это было сказано таким жалобным тоном, что Антон Петрович почел необходимым переменить разговор.

– Послушайте, Николай Алексеевич, вчера я был у Здыбаевских. Федор Михайлович обещал мне бутылку старого токайского вина, если я сегодня приведу вас к ним.

– Антон Петрович, вы знаете, что я блаженствую, когда бываю у этих прекрасных людей, но у меня целая куча дел. Целая куча, Антон Петрович!..

– Наплюйте на нее!..

– Да, легко сказать – наплюйте! Во вторник его превосходительство будет докладывать дело по ходатайству города Бруева о разрешении установить налог на каждую пару сапог, носимых обывателями. Я должен написать доклад. В среду его превосходительство читает в одном ученом обществе реферат о том, как "в старину живали деды веселей своих внучат";[2 - Цитата из либретто М. Н. Загоскина к онере А. Н. Верстовского «Аскольдова могила» (1835).]я должен составить этот реферат по источникам. Засим-с, я должен на этой неделе представить его превосходительству отчет по управлению его тремя домами, из коих один ремонтируется. Далее-с, я обязан рассмотреть переписку по покупке его превосходительством имения в Черниговской губернии – и отписаться; затем-с…

– И наконец, – перебил его Антон Петрович, – вы должны зажарить самого себя и собственноручно подать себя на обеденный стол его превосходительства, который скушает вас с особенным удовольствием!..

– Вот именно, именно!.. Вы это удивительно метко определили, Антон Петрович, удивительно метко!..

– Но, однако же, позвольте узнать, на кой вам все это черт?

– Я никогда не задавался этим вопросом!..

– Ах, Николай Алексеевич, наберитесь-ка храбрости, наплюйте сегодня на все эти доклады, отчеты и рефераты, оденьтесь, и поедемте к Здыбаевским!

Николай Алексеевич ходил по комнате мелкими и частыми шажками, очевидно, сильно взволнованный. Вдруг он подошел к стене у кровати и решительным движением крепко надавил пуговицу воздушного звопка. Через две секунды прибежала горничная.

– Одеваться мне и никого не принимать. Меня нет дома!.. – отрывисто приказал он. – Ну-с, Антон Петрович, я плюю, к вашему удовольствию. Надо, в самом деле, хоть чуточку пожить для себя. Ведь я же имею на это право!

– То-то и есть. Одобряю! – заметил Куницын.

Принесли черную пару. Николай Алексеевич с лихорадочною поспешностью снимал с себя домашний костюм и облачался в парадный, предварительно извинившись перед нами. Вот он уже натянул сюртук и ищет гребенку, чтобы причесаться.

– Я готов, господа, я сию минуту. Спасибо вам, Антон Петрович, за хорошую мысль… В самом деле, надо освежиться, проветриться. Ведь этак и вправду закиснешь, заплесневеешь, отупеешь вконец. Эка важность – доклады, рефераты! Подождут ведь! Правда, Антон Петрович?

– Совершенная истина, Николай Алексеевич! – поощрительно сказал Куницын.

– Да и что, в самом деле?! Что за генеральство, черт возьми! – уже окончательно расходился наш хозяин. – Положим, я его секретарь и домоправитель, я получаю за это жалованье и квартиру, а также облегчение в прохождении чиновных ступеней. Отлично! Но я никогда не слышал, чтобы секретари писали ученые рефераты. Вы слышали когда-нибудь, Антон Петрович? А вы, Владимир Сергеич, слышали? Это значит быть ученым за своего патрона! Понимаете, я буду рыться по источникам, а он с великой серьезностью прочитает о том, как "в старину живали деды веселей своих внучат", и ему будут аплодировать!.. Нет, я завтра же объявлю ему, что желаю точно придерживаться своих титулов: секретарь и домоправитель, и только. И никаких рефератов!.. Ну-с, господа, я готов и к вашим услугам!..

Он был чрезвычайно оживлен и подвижен, а черный сюртук, который был хорошо сшит и отлично сидел на нем, придавал ему некоторую торжественность. После того как за десять минут перед этим я видел его брюзгой – в широком костюме, в накрахмаленной сорочке, в мягких туфлях, он производил теперь приятное впечатление человека, после долгих колебаний на что-то решившегося. Это сознание радовало и воодушевляло и его самого, придавало здоровый румянец его щекам и блеск его глазам.

Он взял в руки шляпу; мы поднялись с своих мест.

– Знаете, я просто любуюсь вами, Николай Алексеевич! – сказал ему Куницын. – Вы совсем другой человек!

– Да ведь это и есть моя природа!.. Таков я всегда был во время оно. Едемте, господа, едемте!..

Мы все трое направились к дверям. Но едва мы сделали по три шага, как раздался пронзительный звон. Кто-то требовал Николая Алексеевича к телефону.

– Черт возьми! что им надо от меня? – раздраженно воскликнул Погонкин и подбежал к телефону. – Кто звонит? – сердито крикнул он и приложил трубочку к уху. Ему что-то ответили.

– Да, это я. А вы… вы… Ах, это вы, ваше превосходительство?! Мое почтение!..

Тон его мгновенно переменился и сделался мягким и почтительным. Он приветливо улыбнулся, раза два кивнул головой, как бы кланяясь невидимому его превосходительству, и даже шаркнул ножкой. Антон Петрович подмигнул мне в его сторону: наблюдай, мол!

Николай Алексеевич опять послушал в трубочку.

– Да, да, я уже приступил к работе, ваше превосходительство, я изучаю источники!

Опять внимательное молчание.

– Завтра в семь часов вечера?

Молчание.

– Боюсь, что не успею, ваше превосходительство!

Продолжительное молчание, прерываемое отрывистыми и невнятными: "да, да!", "очень хорошо!", "разумеется!".

– Если вы настаиваете, то я, конечно, приложу все старания, буду работать всю ночь и на службу не поеду!.. Спокойной ночи, ваше превосходительство! – За этим последовал поклон и короткий звонок.

– Ну-с, вы кончили, Николай Алексеевич? Так едем! – оказал Куницын.

Николай Алексеевич молча два раза прошелся по комнате, потом остановился.

– Нет, господа, извините! Я не могу ехать. Я сейчас должен засесть за реферат. Он завтра хочет выслушать его и сделать свои замечания.

Все его оживление, вся энергия, выражавшаяся в его глазах, исчезли бесследно. Лицо сделалось желтым и дряблым. Не стало живого, умного, симпатичного человека; опять перед нами был секретарь его превосходительства.

– Не могу, господа, не могу! Извините! – еще раз повторил он. – Передайте, пожалуйста, мой сердечный привет добрейшему Федору Михайловичу, Елизавете Федоровне и Сереженьке!..