Гриша Горбачев

– Слава богу! Очнулся!

Он обнял Гришу.

– Глупое письмо вы написали мне, голубчик! – продолжал он, садясь на кровать. – Я не знал, что ответить. Горячая голова! Мне Прасковья Ефимовна уже рассказала, как вы вчера чуть не поссорились с Иваном Матвеевичем. Браво, интеллигенция! Наша всегда возьмет! Как бы не так, я ни за что не отпущу вас из Яров! Помощь нужна… Со стариком придется еще крупно потолковать насчет приданого, – пояснил он, понизив голос. – А все прочее пустяки в сравнении с вечностью и с соленым огурцом. Одевайтесь, пойдем завтракать и водку пить.

Ардальон Петрович присутствовал при туалете Гриши.

– Что? Понравилась Саша? – спросил он с торжеством.

Гриша похвалил его невесту.

– То-то! Всякого с ума сведет! Скажи откровенно, будь другом, – начал он, переходя на «ты», вероятно, в том предположении, что только при полной дружбе возможна такая откровенность, – сильно ухаживал? Довольно, молчи – знаю! По части юбок – простак!

Гриша светло и прямо посмотрел Ардальону Петровичу в глаза.

– Я бы сам женился на ней, если б был старше и не дал себе слова – никогда не жениться.

Ардальон Петрович рассмеялся:

– Тебя на Ганичке женим. Хочешь? Тридцать тысяч, брат, за Ганичкой.

Он взял под руку Гришу.

– А что же Саша говорила обо мне?

– Ничего.

– А не говорила она тебе, что уважает меня?

– Говорила, – произнес Гриша, потупляясь.

– Да, да… Ребенок! Лань! Все, брат, со временем! Однако водка простынет. Вперед!

В столовой семья была в сборе. Иван Матвеевич любезно поздоровался с Гришей – любезнее, чем прежде.

– Садитесь, садитесь! Кулебяка ждет!

Ардальон Петрович налил рюмки водкой и стал чокаться.

– Александра Ивановна, пригубьте! – сказал он.

Гриша поднял глаза на Сашу. Она была страшно бледна, и на лице ее застыло то выражение, которое называют каменным. Она отказалась пригубить, но Ардальон Петрович не отставал.

– Не хотите губками, помешайте пальчиком. Маленьким пальчиком.

– Что же не хочешь уважить Ардальона Петровича? – проговорила Прасковья Ефимовна.

Селезнев все стоял с протянутой рюмкой.

– Давайте я помешаю, – сказал Иван Матвеевич.

– Нет, позвольте, Иван Матвеевич, – любезно и шутливо возразил Селезнев, – право предоставлено только Александре Ивановне. Настоятельно прошу ее воспользоваться правом. Александра Ивановна!

«Смертельно глуп», – подумал Гриша и не мог оторвать глаз от Саши.

– Чего ломаешься? – крикнул Подкова на Сашу.

Саша погрузила в рюмку палец.

После завтрака она пошла с Ганичкой купаться. Гриша заперся с Колькой и целый час толковал об именованных числах. Ардальон Петрович целовал ручки у Прасковьи Ефимовны и вился около Ивана Матвеевича, желая узнать, когда будет дано приданое, – пред венцом или после. Подкова делал вид, что не понимает, на что намекает его будущий зять.

– Скажу вам, Ардальон Петрович, мне прежде всего нужно, чтобы муж любил Сашу, как я люблю свою Прасковью Ефимовну.

Ничего не добившись от Ивана Матвеевича, Селезнев надел клетчатый пиджак, надушился и стал ходить по липовой аллее, где должен был встретить Сашу. Он с нетерпением оборачивался и приготовлял остроумные и любезные фразы, сознавая, что одет он по последней моде, что он интеллигентный человек, что ему можно позавидовать. Он ухитрялся даже смотреть на себя как-то со стороны: Ардальон Петрович любуется Ардальон Петровичем и желает ему счастья, богатства, глубокого просвещения…

Он услышал вдали плач. Кто? Ганичка? О чем она плачет? Плач сопровождался жалобными возгласами, смысла которых не мог понять Ардальон Петрович. Но он поспешил в ту сторону и увидел недалеко от пруда полураздетую девочку, которая в отчаянии ломала руки.

Платье Саши лежало на траве вместе с ботинками и зонтиком.

– Утонула? – почти шутливо спросил Ардальон Петрович, а между тем губы его дрожали, он побледнел, и страшная мысль уже овладела его умом. – Да нет, не может быть! Давно?

– Давно. Я думала, ныряет… Боже мой, боже мой! – стала вопить Ганичка и в изнеможении опустилась на землю.

– Иван Матвеевич! Люди! Все! – неистово закричал Селезнев и то сбрасывал с себя пиджак, то опять надевал и застегивал его на все пуговицы.

Услышал садовник, прибежал, серьезно выслушал Ганичку, быстро разделся, осенил себя крестом и нырнул. Голова его несколько раз показывалась на поверхности пруда. Отдохнув, он снова нырял. Наконец он крикнул:

– Поймал!

Он выплыл на поверхность, держа за волосы утопленницу.

Быстро распространилась печальная весть. Рыдая, прибежала Прасковья Ефимовна, пришел Подкова и заплакал, как ребенок. Гриша верхом на лошади поскакал за доктором. Целый день откачивали Сашу, но к жизни не вернули.

Вечером Саша, убранная в белое подвенечное платье и в цветы, лежала на столе во всей своей смертной красоте. Уста ее сомкнулись навеки, длинные ресницы опустились, чтоб уж не подниматься.

Гриша стоял поодаль.

После похорон он тотчас же уехал домой.

notes

Сноски

1

Льюис Джордж Генри (1817–1878) – английский литературный критик и философ, автор «Истории философии в биографиях» (русский перевод 1865 г. – «История философии от начала ее в Греции до настоящего времени»).

2