К востоку от Евы
Когда меня привели в деревню, куда еще ночью добрались участники моей команды, я, думая только о том, что произошло в предрассветном лесу, сразу отправился к Еве в домик.
Она спала на спине. Волосы-змеи разметались по подушке, одна рука безвольно свесилась с кровати, другая лежала под головой. На Еве была белая маечка на тонких бретельках, а ноги покрывала простыня, и в свете разливающихся по кровати солнечных лучей она легко сошла бы за богиню, если бы не ужасающий лилово-фиолетовый синяк у нее на скуле.
Получалось, что крик мне не послышался и на Еву все же кто-то напал. Но кто это мог быть в лесу? И почему в таком случае в деревню не приехала служба безопасности лагеря, обязанная жестко пресекать любые нарушения правил, включая угрозу жизни и насилие, «выходящее за рамки игрового состязания»? Такую формулировку кураторы использовали на собрании, объясняя, во что они и безопасники вмешиваются, а во что нет. Грубо говоря, если происходит драка между участниками разных команд за артефакт – то это «игровое состязание», а если между своими за банку тушенки, тогда подключался куратор.
С улицы послышались глухие медные удары, от них Ева проснулась. Медленно разлепила ресницы и уставилась на меня.
– Извини, – поспешил оправдаться я. – Не успел к тебе. В темноте ловушку не заметил. Но кто это был?
– Ты о чем? – тихо сказала Ева.
– Это кто-то из лагеря или чужой?
– Я не понимаю. – Глаза Евы расширились, она приподнялась на локте и встряхнула головой. – Совсем не понимаю, о чем ты говоришь.
– Человек, который на тебя напал. Это кто-то из своих?
– Извини, Митя, – она понизила голос, – неужели ты ничего не помнишь?
– Помню, конечно. Мы купались, потом болтали, я уснул, а проснулся от твоего крика, пошел на него, потом увидел… Не могу сказать точно, что именно я увидел… Было темно, но ты была не одна.
– Я понимаю. У тебя сотрясение. Это, конечно, моя вина. Извини. Не стоило устраивать самоволку. Я отошла в туалет, вернулась, а тебя уже не было.
– Не может быть! Я ведь звал тебя и искал. Ты кого-то покрываешь? Он тебя ударил?
– Кто? – Ева вытаращила глаза, потом догадалась, что я имею в виду, и потрогала синяк. – Ах, это. Это я, когда уже к деревне вышла, в овраг скатилась. Торопилась за помощью, чтобы ты заблудиться не успел.
– Очень странно, – начал я и осекся, потому что она, откинув простыню с голых бедер, села, поставив босые ноги на пол, и, выгнувшись, потянулась. Затем медленно поднялась, разминая обеими руками шею, дошла до подоконника и налила из стоявшего там графина стакан воды.
Я старался не смотреть на узкую полоску белых стрингов, теряющуюся между ее загорелыми ягодицами, но смотрел. И ничего из того, что она в тот момент говорила, не слышал. Только когда произнесла «меня выгоняют», очнулся:
– Как выгоняют? За что?
– Из‑за того, что с тобой произошел этот несчастный случай. Пришлось признаться, что мы ходили на озеро. Я должна была за тебя отвечать. К тому же, как выяснилось, тебе семнадцать.
Я растерянно опустился на кровать. Мне определенно требовался сон. Нормальный крепкий сон, хотя бы часа четыре, чтобы освободиться от путаницы и привести мысли в порядок. То, что произошло в лесу, теперь представлялось неясным видением, и уверенности в том, что я действительно кого-то видел, больше не было.
Верно расценив мое недоумение, Ева присела рядом и предложила стакан воды, но я отказался.
– Не расстраивайся. – Ее зеленые глаза улыбались. – Зато здорово провели время.
– Мне очень-очень жаль, – с чувством произнес я. – Тебе нравилась эта работа. А хочешь, я пойду и скажу им, что мне не семнадцать? И что я угрожал тебе и даже ударил. Точно! Скажу, что это я тебе поставил фингал.
Она засмеялась:
– Тогда нас выгонят обоих.
– Ну и прекрасно! Я все равно хотел уехать отсюда.
– Ты хороший, Митя. – Она положила мне на спину между лопатками ладонь, и я порывисто повернулся к девушке, но тут в комнату заглянул Саня.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он меня, но смотрел только на Еву. – Хочешь, чтобы тебя снова все искали?
– Вы же сказали, что обойдетесь без меня.
– Да, но тебя оставили отдыхать, чтобы потом, когда двинемся дальше, ты был полезным членом команды.
– Иди-иди, – подтолкнула меня Ева. – Потом увидимся.
Я нехотя встал. Мы не договорили, но, кроме недосказанности, осталось что-то еще, что потом долгое время не давало мне покоя.
Глава 9
Вечер знакомств в «Дофамине» проводили в том же зале, что и собрание, только стулья разместили вдоль стен. Почти как в школе. По углам поставили огромные колонки, из которых грохотала музыка, и подсветка напоминала клубную. Столы кураторов исчезли, а в воздухе витали запахи парфюма и летнего вечера.
Дальняя распашная дверь вела из зала на широкую деревянную террасу.
Пока все собирались, мы с ребятами стояли неподалеку от входа и Саня представлял нам девчонок и парней, с которыми успел познакомиться.
Вечер знакомств ему был совершенно не нужен, он и так уже почти всех знал, запомнил имена и дружески похлопывал по плечам.
А для меня новые лица сливались в единый поток, и хотя я искренне жал руки, представлялся и поддерживал разговор, но запоминать имена даже не пытался, надеясь в скором времени свалить из лагеря.
– «Дофамин» совсем не похож на остальные лагеря. Я с детства где только не была! И в Анапе, и в Карелии, даже Болгарии. С девяти лет каждый год езжу. Говорю тебе, здесь по-другому.
Девушка, стоявшая передо мной, напоминала деловую белку: рыженькая, круглощекая, с близко посаженными глазами и крупными передними зубами.
На ней была ярко-желтая кофточка и короткая черная юбка. Ее звали Даша.
– Безумно любопытно, что они придумали на сей раз. Но в любом случае это будет бомба. У них всегда потрясные сценарии. В прошлом году я ездила на сезон «Голливуд». Это была симуляция киношных процессов. Мы снимали фильм, и наша команда получила «Доскар» за лучшую мужскую роль второго плана и сценарий.
– «Доскар»? – переспросил я.
– Ага. – Даша расхохоталась. – Это «дофаминовый Оскар».
– Очень интересно, – вежливо улыбнулся я.
Удивляло, что люди не только готовы добровольно тратить время на нелепые игры, но и воспринимали их всерьез. Девушка выглядела такой счастливой, будто отхватила реально существующую награду.
– А до этого я приезжала на детективный сезон «Куда пропала Моника?». У них очень классные сценаристы и разрабы, погружение максимальное.
Послушав еще немного ее болтовню, я вышел на террасу.
Вечер выдался тихий и светлый. Ночь приближалась осторожно. Синие тени тянулись от кустов и деревьев, фонари уже зажгли, но они едва мерцали в розоватой дымке закатного света; пахло зеленью, сухими досками деревянного настила под ногами и сумеречным покоем.
В дальнем углу, сбившись возле перил, парни из соседней комнаты во главе с Михой что-то пили тайком, передавая по кругу серебристую флягу.
– Не нравится? – Возле меня неожиданно возникла темноволосая кураторша с коротким каре и черными кругами готического макияжа вокруг глаз.
– Да нет. – Я немного смутился. – Все хорошо.
– Я же вижу. – С подозрением вглядываясь мне в лицо, кураторша прищурилась: – Я психолог, а еще очень сильный эмпат. Твои настроения считываются с легкостью.
– По девушке скучаю, – придумал на ходу я.
Кураторша понимающе покачала головой, однако ее взгляд не смягчился.
– Но ты ведь приехал развлекаться, разве нет?
– Да.
– Тогда в чем проблема?
– Никаких проблем, – поспешно заверил я. – Так, минутная слабость.
– Что? Какая еще слабость? – Она поморщилась. – Тебе сколько лет?
– Семнадцать.
– Серьезно? – Кураторша криво усмехнулась. – Тогда понятно. Я, кстати, была против того, чтобы пускать на заезд маленьких, но Старовойтов убежден, что некоторые семнадцатилетние взрослее двадцатилетних. Они могут физически выглядеть взрослыми и даже быть в чем-то умнее тех, кто постарше, но эмоционально все равно недотягивают. Еще вчера ты мечтал сюда поехать, а сегодня уже рвешься назад. Это так типично для подросткового мышления!
На вид кураторша была моей ровесницей, а если и старше, то года на два, и мне страстно захотелось выложить ей свои соображения относительно того, чем они тут все занимаются, но я благоразумно промолчал.
Кураторша прикурила.
– Разве вы не зож? – скептически заметил я.
– Кто? Я? – Девушка рассмеялась, выпуская дым. – А похожа?
– Не особенно. – Я покосился на ее черный маникюр.
– Вот именно. За зожем это тебе не к нам. И не нужно тут выкать. Ясно? Я – Салем. – Она протянула руку.
– Митя. – Я пожал ее тонкую кисть. – Салем – это ведьминское?
– Я смотрю, ты в теме.
– Значит, ведьма?
– Можно сказать и так. – Ее улыбка стала чуть более доброжелательной. – А ты кто?
– В каком смысле?
– В прямом. Какая твоя роль?
– Не знал, что уже распределяли роли.
– Да нет. По жизни ты кто, Митя? Воин, маг, торговец? Или, может, исследователь? У каждого человека есть своя функция: обучать, лечить или создавать. Искать, защищаться, воспитывать…
Я задумался:
– Мне нравится создавать.
– Творческая личность?
– Не в том смысле, что рисовать или стишки писать, а что-то по-настоящему сложное и нужное. Строить, к примеру, дом или собирать из металлолома машину, которая способна ездить, или приготовить огромный свадебный торт.
– Типа работать руками?
– Можно и не руками. Открыть свой магазин или… ресторан.
– Бизнес, что ли?
– Бизнес, но не только из-за денег.
Салем поморщилась:
– Вот это вообще не моя тема. Назовем тебя просто – деятель.
Я пожал плечами:
– Как скажешь.
Докурив, девушка выкинула окурок в высокую металлическую пепельницу.
– И давай кончай свои думки. Ты сюда зачем ехал? За дофамином! Вот и получай его, пока это проще простого.
Она отошла, а буквально через минуту я оказался в кольце из пяти или шести шумных разгоряченных девчонок, среди которых была и Даша. Они налетели стайкой и, ни слова не говоря, потащили меня в зал – танцевать. Через некоторое время подошел Саня:
– Идем, я познакомлю тебя с Верой!
Девушка сидела рядом с подругой и, завидев Саню, разве что не закатила глаза. Ее подруга тоже сделала кислую мину.
– Это – Митя. А это – Вера и Лара, – перекрикивая музыку, представил он нас друг другу.
Лицо у Веры было как с картинки комиксов или открыток: настолько миленькое и симпатичное, что как будто ненастоящее.
– Приятно познакомиться, – сдержанно сказал я.
– Нам тоже приятно, – оценивающе оглядывая меня, откликнулась Лара – длинноволосая блондинка с типичной манерностью тиктокерши. – Ты хорошо танцуешь.
– Спасибо. – Неожиданный комплимент удивил.
– Ты тоже спортсмен?
– Нет. С чего ты взяла?
– Да тут подходили одни – два брата-акробата. Нет, честно. Акробаты, прикинь? Хвастались, что в каком-то турнире по танцам выиграли, а потом оказалось, что это нижний брейк. – Она переглянулась с Верой, и обе засмеялись.
– С нами тоже живет бывший акробат, – обрадовался возможности поддержать разговор Саня.
– Тогда понятно, почему он с тобой поселился, – посмеиваясь, отозвалась Вера.
– Почему? – удивился Саня.
– С клоунами ему привычнее.
Девчонки снова засмеялись, Саня тоже, но меня шутка покоробила. Своего пренебрежения Вера даже не скрывала.
– А пойдемте потом к нам? – предложил им Саня. – Поиграем во что-нибудь, поболтаем?
– Не, – оборвал его я, прежде чем девушки придумали новые подколки. – К нам не получится.
– Почему? – Светлые, чистые Санины глаза распахнулись. – Это же последний вечер до того, как нам выдадут задания.
Девчонки заинтересованно уставились на меня.
– Я сексист и в свое личное пространство женщин не пускаю, – брякнул я первое, что пришло в голову.
Лица девчонок тут же вытянулись.
– Скажи, что ты пошутил. – Вера гневно поджала губы.
Окажись на ее месте кто-то другой, я признал бы, что пошутил, но Вера мне не понравилась, и немного сбить с нее спесь было приятно.
– Нет. Все серьезно. Это моя жизненная позиция, и, как любой свободный человек, я имею на нее полное право.
– В чем же конкретно состоит эта твоя позиция? – требовательным тоном поинтересовалась Лара.
– В том, что взаимодействовать с вами безопаснее на нейтральной территории.
– Что значит «взаимодействовать»? – Ее глаза расширились.
Все смотрели на меня с недоумением и интересом.
– Ну, вот знаешь, есть люди, которые разрешают своим собакам спать в постели, а есть те, кто держит их на привязи в будке. Я отношу себя к последним.
– Ты сравниваешь женщин с собаками? – потрясенно выдохнула Вера.
– Это образное сравнение. – Я нарочно говорил медленно, чтобы понаблюдать за их реакцией. – Хотя не могу сказать, что к собакам я отношусь хуже.
К сожалению, полностью насладиться произведенным эффектом не получилось, потому что Саня оттащил меня в сторону:
– Что ты такое говоришь? Зачем? Сказал бы просто, что хочешь спать, или другое придумал. А теперь ты мне все испортил.
– Ничего не испортил. – Я посмеивался. – Наоборот. Раньше они бы тебя послали, а теперь им очень хочется попасть в нашу комнату.
– С чего это ты взял?
Я хотел сказать, что за годы учебы в женском коллективе успел отлично изучить психологию противоположного пола, но воздержался. Любое неосторожное высказывание грозило разрушить мою легенду.
– Увидишь.
Алик вернулся в комнату раньше меня и лежал в полумраке с небольшим планшетом.
– Все закончилось? – не отрываясь от чтения, спросил он.
– Веселье полным ходом. Чего ты ушел?
– А ты чего? – парировал он.
– Устал.
– Вот и я тоже.
– Хочешь сырник?
– Что? – Он поднял мутно-голубой взгляд над планшетом.
– Мама положила.
– А, ну давай.
Повозившись в рюкзаке, я выудил прозрачный пакетик с сырниками, которые, хоть и были вчерашними, пахли еще вкусно.
– Что читаешь? – Я протянул ему раскрытый пакет.
– Кинга.
– Любишь ужастики?
– Кинг не страшный, но атмосферный. Хочу настроиться. – Алик взял сырник, и я последовал его примеру.
– На что?
– Это мистический сезон.
– И чего?
– Не бери в голову. – Алик отложил планшет и сел. – Перед любым выступлением мне нужно настроиться. Я так привык и по-другому уже не могу. Профдеформация. Если не просчитаю все заранее, это может стоить мне жизни.
– Так ты вроде больше не акробат?
– Сейчас подрабатываю каскадером в кино.
– Любишь острые ощущения?
– Люблю драйв и азарт, а когда все спокойно, начинаю дуреть.
– Но это же просто игра. Неужели тебе и без нее драйва не хватает?
– Я здесь случайно. Но концепт мне зашел. И я настроен побеждать, потому что не привык проигрывать.
– А тебе все это не кажется глупым?
– Что именно?
– Все. Искусственность происходящего.
– О, вижу, ты не врубаешься в суть. Взять хотя бы Новый год. Что это, по-твоему? Казалось бы, обычный календарный день. Точно такой же, как и любой другой. Солнце взошло, потом село – вот и все. Однако люди с конца ноября начинают к нему готовиться. Украшают улицы, магазины, крутят рождественские песенки, закупаются подарками и настраиваются на встречу с чудом. Спрашивается, зачем? Все и так знают, что никакое «новое счастье» не придет. Потому что фишка Нового года не в его наступлении, а в ожидании, понимаешь? Создание праздничной атмосферы искусственно, а ощущения, которые мы испытываем в этот момент, самые настоящие. Любая игра, будь то спорт или рулетка, искусственна, но для многих – она и есть их жизнь.
Слова Алика звучали убедительнее, чем полуторачасовая лекция от организаторов.
– Понятно. В любом случае я мечтаю свалить отсюда.
– И это тоже, кстати, дофамин. – Он хитро подмигнул.
Я протянул ему пакет с тремя оставшимися сырниками:
– Бери еще.
– Не. Мне больше нельзя. Разжирею. Кстати, – вспомнил он, – хочу предупредить. У меня проблемы со сном. Так что не пугайтесь, если вдруг что.
– Что, например?
– Могу лунатить или не спать всю ночь. А если вдруг начну чудить, просто дайте мне вот эти таблетки. – Он взял с тумбочки пластиковую баночку и показал мне. – Потому что иногда я забываю их принять.
– И что это за таблетки?
– Обычные нейролептики. Улучшают сон и нормализуют эмоциональный фон.
– Договорились. – Я завалился на свою кровать и, с аппетитом доедая мамин паек, подумал о том, что нужно будет обменяться с Аликом контактами, чтобы потом расспросить, как все прошло и кто в итоге победил.
Глава 10
Поездка в кондитерскую ничего не дала. Оказалось, что это целая сеть, и Ева могла работать хоть в Крылатском, хоть в Капотне, а чтобы выяснить, где именно, предстояло объехать около тридцати кафе.
Распрощавшись с Саней, я снова зашел на съемную квартиру Евы – проверить записку. Бумажка по-прежнему преспокойно торчала в двери, и у меня на душе с удвоенной силой заскребли кошки. Когда я обсуждал Еву и все, что случилось, с Саней, когда придумывали, что делать дальше, настоящая тревога отступала. Я будто переносился в «мистический лес», и мы вместе разгадывали очередную загадку, но стоило остаться наедине со своими мыслями, как снова накатывало беспокойство.
«Пока ничего не нашли», – выполняя обещание, написал я Наташе.
«Совсем?» – тут же откликнулась она.
«Увы».
«Даже странички в соцсети?»
«Я еще не смотрел».
«А вот я нашла!»
«И что же там?»
Через пять минут пришло голосовое сообщение, в котором с прилежной торопливостью ботанички, стремящейся продемонстрировать, как хорошо она выучила урок, Наташа рассказала следующее:
«Я узнала, что Ева из Питера, что она любит плюшевых медведей, орехи, Криса Айзека, абрикосовый цвет, белые тюльпаны и умеет кататься на роликах. Примерно до восьмого класса носила косички, а потом появились дреды. Что у нее есть татуировка в виде замочной скважины на шее под волосами и один глаз у нее темнее другого, потому что в нем слишком много коричневых крапинок. Ее счастливое число – семь. Она мечтает о коллекции виниловых пластинок, ненавидит грустные финалы и пишет с ошибками. Ее школьных подруг звали Вика и Ульяна. В девять лет она переболела ветрянкой, а в одиннадцать корью».
Запись закончилась на шумном выдохе Наташи, выдавшей все это едва ли не на одном дыхании.
«Я впечатлен, – признался я тоже в голосовом. – Хотя жаль, что среди всей этой информации нет никакой конкретики. Ну, то есть знание о том, что она любит, вряд ли поможет узнать, где она сейчас и что с ней».
В ответ Наташа прислала ссылку на профиль Евы и приписала:
«Ты посмотри, а потом обсудим».
Фотографий у Евы оказалось много. На них она представала в разных образах и нарядах, сами снимки обязательно сопровождала мудрая цитата или строчка из песни. Она вела страничку не менее десяти лет. Я глядел на ее улыбчивое курносое лицо, на аборигенские волосы, на ладную фигурку, чувствуя, как скатываюсь в то, что называют страданием, и, чтобы это поскорее прекратить, написал Наташе, что все посмотрел.
Тогда она перезвонила. Был не лучший момент, чтобы болтать по телефону: Митя хоть и делал уроки в наушниках, но подслушивать это ему никогда не мешало. А я не то чтобы хотел от него что-то скрыть, просто не горел желанием пересказывать перипетии последних дней.
Пришлось отправиться на кухню, куда в любой момент могла войти мама.
– Даже если на первый взгляд кажется, что никакой информации нет, это не значит, что ее нет на самом деле, – осторожно сказала Наташа. – Ты заметил, что все посты – это фотографии Евы в разных красивых видах?
– Ну да, заметил.
Окажись Наташа рядом, ироничная усмешка, которая растянула мои губы, наверняка отбила бы у нее охоту продолжать в том же духе, но, к счастью, мы говорили по телефону.
– Суть именно в том, как она фотографируется, а подписи под снимками вторичны. Даже если в них она пишет что-то о себе. Это говорит о чем? О том, что ей хочется признания и восхищения или она это делает для кого-то конкретно, кому хочет нравиться.
– Это что, какая-то психология?
– Обычная психология. Бытовая.
– Ладно, давай дальше. – В общем-то, мне нравилось обсуждать Еву именно так, а не как с Саней, который бесконечно повторял, что Ева секси.
– Она любит древнего певца Криса Айзека, которого мне пришлось гуглить, и, скорей всего, о нем ей рассказал кто-то из старших, например родители, но как тогда они разрешили ей сделать дреды? Моя мама убила бы меня за такое!
– У тебя строгая мама? – Мне не очень понравилось то, что Наташа осуждает Еву.
– Не то чтобы строгая, но для нее очень важно мнение окружающих. Что они скажут. По правде говоря, я думаю, большинство родителей такие. Типа: веди себя прилично, одевайся прилично, говори прилично, думай прилично… В общем, мне кажется, у Евы с дредами либо бунт, либо родителям нет до нее никакого дела. Лично я больше склоняюсь к бунту. По собственной воле я не смогла бы так долго заплетать косы.
– Она поклялась себе, что пострижется, когда заработает миллион, – строго пресек я Наташину разыгравшуюся фантазию. – Уж это-то я точно знаю.
– Кстати, татуировка замочной скважины означает, что человек ждет, когда кто-то подберет ключик к его сердцу, если, конечно, у кого-нибудь из его окружения не набит ключ от этой скважины. Так иногда делают влюбленные.
– Может, тебе удалось найти каких-то ее друзей? – Судя по всему, Наташа просидела, изучая Евину страницу, не один час.
– Кое‑кого нашла и троим даже написала. – Она загадочно помолчала. – Но мне пока не ответили.
– Вот это да! – Тут уже я действительно пришел в восхищение. – Ты просто умница. Спасибо! Не знаю, чем я заслужил такую помощницу.
Она смущенно хихикнула:
– Я же скучающая Нэнси Дрю, забыл?
– Ах да, точно. – Я тоже развеселился. – Придется в качестве благодарности научить тебя варить правильный рассольник.
– Правда? – на полном серьезе спросила она. – Честно научишь?
Вообще-то я ожидал, что она посмеется и отшутится, как это делала Ева, но Наташа восприняла все за чистую монету, а с учетом того, что она продолжала мне помогать, не в моих интересах было отказываться от своих слов.
– Хорошо. Честно.
– А когда? Давай завтра?
На другой день, проверив вначале записку в Евиной двери, я поехал к Наташе.
К моему приходу она переоделась в черный свитер оверсайз и лосины, собрала волосы ободком и накрасила ресницы.
Я был в ее квартире в третий раз, но впервые осмотрелся внимательно.
Просторный светлый холл. Две двери в комнаты, но когда мы с Саней прятались от Егора Степаныча в гостиной, то не заметили, что она проходная и за ней есть третья комната.
Интерьер лаконичный, бежевый с зеленым и темно-коричневым, ремонт свежий, много свободного места и никакого лишнего барахла вроде того, что попадалось на глаза в нашей квартире при входе: чехол с Митиными лыжами, пакеты, рюкзаки, сумки, летняя обувь.
На кухне Наташа застелила стол нежно-лаймовой скатертью, и все окончательно сделалось свежим и радостным, будто только распустившимся.
– Я тут подумала… – Она замялась, словно застеснявшись. – Можно мы приготовим не рассольник, а что‑то другое? Я много чего заказала, но перловку забыла.
– Да запросто! Что угодно. – Я раскрыл холодильник.
Он ломился от пакетов с продуктами.
– Где же твои родители?
– Папа на даче живет уже много лет. А мама в командировке в Нижнем Новгороде.
– Понятно. – Я оценил запасы. – Кто в таком случае все это собирается съесть?
– Мы. – Она виновато улыбнулась.
– Мы – это ты и я?
– Я просто не знала, что тебе захочется приготовить.
– О боже! – Я захлопнул холодильник, постоял немного и снова раскрыл: – Ладно. Готовить будем печень в йогурте. Просто, быстро и сложно испортить.
Наташа выдала мне фартук с веселыми пчелками, набор ножей, сковородку и деревянную доску, а сама устроилась рядом – чистить картошку.
– В шараге учат по классике. – Я вооружился шеф-ножом. – Столовские рецепты типа «правильного» рассольника. Остального я нахватался в прошлом году, когда подрабатывал в ресторане.
– А сейчас ты где-то работаешь? – Вместо того чтобы наблюдать за тем, что я делаю, она смотрела на меня.
– До ноября работал в кафе возле колледжа, но оно закрылось. После Нового года в это помещение должны другие хозяева въехать, пойду к ним. Место удобное – не нужно на дорогу тратиться.
Я замолчал, но девушка продолжала смотреть: рот слегка приоткрыт, взгляд неподвижен, однако стоило заглянуть ей в глаза, она тут же отмерла и смутилась.
