Амулет Островов

– Хороший ли обмен, регинец: моя победа – на твою жизнь?

Дельфина думала потом – уж не поддался ли парень? Неужели и вправду не хотел убивать смелую островитянку и рискнул ради нее обещанной свободой? Вряд ли. Оставалось поверить, что целая армия не удержала бы Ану на пороге ее мечты. Не смущаясь, он признал, что победу она заслужила.

– Мы враги, – произнес он, – но я восхищен таким врагом. Если бы нам довелось столкнуться вновь, клянусь, я не стал бы тебя убивать.

– И я тебя, – искренне ответила девушка. – Спасибо тебе.

Дельфина чуть не задушила ее в объятьях. Маргара назвала дурой. Но поединок был выигран, пусть и чудом. Сама Ана не поняла, как досталась ей победа, и потом говорила, что боги послали ей откуда-то извне прибывающие силы.

Обнимая Дельфину, Ана тихонько шепнула ей:

– Взгляни, сестренка! Какой же он красивый! Как смотрит на меня!

Сияющий взгляд устремлен на мальчиков – неужели и во время поединка успевала о нем думать? Ее слова справедливы для них обоих, но для златовласой островитянки существует лишь один, и она даже не уточняет, о ком говорит. Дельфина и так все знает.

Кровь

Теор кажется старше на пару лет, выше, взрослее приятелей, над верхней губой пробивается темноватый пушок – огромная гордость для мальчишки. Он мало похож на островитян, еще меньше на меркатцев или регинцев, но его внешности досталось лучшее от всех трех народов. Черты его лица правильны и мужественны, как у статуй, созданных еще при Империи. Кожа загорела до бронзы, волосы, цветом чуть темнее каштановых, нежно вьются, а на ощупь мягче самого дорого шелка. На Островах длинные волосы лишь у женщин и малых детей, но юноша – по небрежности, а может, и нарочно – всякий раз не торопился стричь свои прекрасные кудри. В тот день они выбивались из-под шлема, украшая и хвастаясь. Другого бы засмеяли, но давно было молчаливо признано: этот мальчик – особенный. Ему можно чуть больше. Матушка Теора говорила: еще год–другой – и все девы Островов увешают идол златовласой Акрины ожерельями, шепча его имя.

Ана игриво вздохнула:

– Обняла бы тебя, братик, если б было можно, – и, словно случайно вспомнив, обернулась к Наэву. – Ну и тебя, конечно, тоже.

И за обоих обняла их младшего приятеля, малыша Ириса, которого еще рано было считать мужчиной.

Да, это было в день Посвящения: Дельфина впервые новым взглядом посмотрела на своих братьев. Нескладный подросток Наэв, черноглазый, темноволосый и смуглый, как кора деревьев, выгоревших под южным солнцем. Должно быть, в него подмешана изрядная доля меркатской крови. И Теор, непобедимый, прекрасный, словно из сказки, мальчик-юноша. Впервые девушка призналась себе: они – соперники. За мастерство в поединках, за успехи в рейдах, за манящую улыбку Ану. Наэв не хуже других, но он хуже Теора, и до края переполнен обидой и завистью. Ужасно быть вечно вторым! Воспитали их братьями, и даже самому себе он не признается в задушенной ярости, что точит его долгие годы. Но никому не дано обуздать – морской шторм и свои чувства.

Пока Ана носит Белые Ленты, она запретна для обоих. Но состоится ее Священный Брак с морским богом, и после Старухи позволят, даже велят ей выбрать земного мужа, от которого она родит Островам детей. Дельфине было подумать страшно, как двое будут оспаривать ее любовь.

Обряд оставалось провести в последний раз. Кульминация дня – Посвящение лучшего из лучших. Украшение церемонии. Именно с таким чувством его Посвящения ждали все, особенно сам Теор. Дельфина потом часто об этом думала. Если мальчишку нарекли непобедимым, стоит ли удивляться, что он поверил? Она ведь тоже поддалась поветрию, ждала чего-то великого.

Из четырех пленников Теору достался самый старший и сильный, почти взрослый парень. Жребий ли выпал не случайно, по человеческой, а не божественной воли? Или даже боги верили, что этому мальчику любой бой по силам? Никого не удивило, что противник лучшего из лучших на три года старше его самого.

Поначалу все шло так, как они воображали. Теор сияющий, уверенный, в центре круга. Едва прикрывается щитом, стоит на месте до последнего момента, смотрит будто сквозь опасность. И неизбежной кажется рана, и меч летит ниже кольчуги – и все же полосует воздух. Островитянин на пол-шага в стороне смеется и небрежно достает противника, оставляет глубокий порез на щеке. На лице того кровь, ярость, растерянность. И страх, который Теор принимает, как дань. Теор играет. Движения его настолько легки, что кольчуга кажется невесомой, он мог бы и вовсе без нее обойтись – по крайней мере, сам он так считает. Зрители восхищены, Маргара кричит, чтобы перестал дурачиться. Но Теор обожает быть в центре внимания и не спешит заканчивать поединок. Мастерство, думает Дельфина, у него в крови. Это талант, которому нельзя научиться. И представляет праздник до рассвета, что устроят в честь них, четверых, мысленно уже примеряет ожерелье из ракушек и первое платье, что осенью сошьет ей мать. Она ведь теперь взрослая, может вернуться в родительский дом и, наконец, одеваться, как девушка! Девушка думает о первом набеге, которого так ждет ее брат. В тот момент она была уверена, что Посвящение уже кончено, можно праздновать.

Дельфина почувствовала что-то за миг до того, как все случилось. Порыв ледяного ветра, взгляд, скользящий по толпе, ищущий. Она не увидела, а догадалась: “Мара!”. Богиня Смерть, которой братец самонадеянно отказался принести жертву. Близко! Девочка успела беззвучно вскрикнуть:

– Теор…!

Противники стояли довольно далеко друг от друга и вроде бы только примеривались перед новой атакой. Потом меч невозможным движением скользнул поверх кольчуги. Отточено полоснул горло и, сочась алым, остался в руке победителя. Регинец отступил назад, удивленно как-то поднял руку. И, захлебываясь кровью, рухнул к ногам Теора. Толпа в неистовстве закричала: “Добей!”, и это следовало сделать хотя бы из жалости, но он не слышал. Человек на земле метался в агонии, а островитянин на свой меч смотрел так, словно тот превратился в гадюку. Игра, в которой ему равных не было, вдруг перестала быть игрой.

– Клятва, – напомнили ему, когда регинец затих. – Иди к Морю.

Он не пошевелился. Но Обряд следовало завершить, и Терий подтолкнул его, заставил подчиниться.

– Надо произнести клятву, мальчик…

Теор был не первым и не последним, кого наставнику довелось видеть в момент первого убийства.

– Дай руку. Теперь повторяй за мной. Ничего, мальчик, это со всеми однажды было.

Наверное, Теор все-таки произнес положенные слова, но никто, кроме Терия, их не услышал. Юного разбойника назвали “тэру, одним из нас”, стали поздравлять, а он совсем по-детски расплакался, повторяя, что “не хотел”. Дельфина ужасно жалела, что не вправе к нему прикоснуться, но это мог сделать Наэв. Он пробрался через толпу, повел друга прочь, уговаривая:

– Но ведь к этому нас и готовили. Разве нет?

Еще вчера Дельфина не задумывалась о гибели врагов, хоть и видела много раз, как их убивают. Срочно решила не задумываться и впредь – а то ведь и с ума сойти можно. Теор, забыв всю браваду, всхлипывал на плече названого брата, и юной тэру показалось: нет и не может быть никакого соперничества. Она все придумала. Вот же Наэв, здесь, утешает, как может. Сколько их помнит Дельфина, лучший из лучших шагу не делал без приятеля, хоть и без сомнений мнит себя главным.

И последнее, что запомнилось Дельфине из того дня – признание Теора:

– … это было…так легко…

Жрица рванулась к поверхности, и воспоминания рассыпались на тысячу текущих по лицу капель. Поединок – всем известная часть Посвящения, есть и потаенная его часть. На берегу шло пиршество. Тэру уплетали дичь, рыбные лепешки и редкий лесной дар – плоды древесной земляники. Шутливо делали вид, что не узнают новопосвященных. Говорили: акула Мары сожрала детей, которыми еще вчера были эти четверо. Сожрала детей – вернет воинов. Маргара обошла всех четверых с чашей, сказала: они достаточно взрослые, чтоб попробовать меркатскую смолу. Теперь Дельфина все знает о тайной стороне Посвящения, а тогда просто делала, что велели. Осушила чашу, не морщась, стало веселей и теплей. За спиной Маргары стояла змеехвостая богиня Мара, а девочка едва подавила смех, представив, как неуклюжа на суше богиня дальних глубин. Не удивилась, не испугалась: Госпожа Смерть пришла на ее праздник и ждет угощения, как и все. Маргара протянула руку: "Твой Акулий Зуб, дева", – и Дельфина отдала кинжал. Не спрашивала, какой обряд свершится в лесу. И Теор не спрашивал, но все понял.

Ныне Акулий Зуб ее погребен в пучине. Она нащупала ногами дно и почувствовала в нем дрожь. Или дрожала она сама – для Дельфины иногда стиралась грань между стихией и собственным телом. Может, Море готово извергнуть назад всю кровь, что слизало с берега за века? И ту, что запеклась на ее кинжале, тоже.

Нетвердой походкой она пошла на берег.

Молоко

На память о морском народе в Регинии осталась область Бера – его древняя прародина. Это по ее берегу когда-то бродила великая колдунья Арида, чьим именем и теперь пугают регинских детей. Островитяне не пишут хроник. Лишь легенды повествуют о том, как их предки проиграли в борьбе с более сильными народами, и о том, как Острова стали их спасением от рабства.

Родина Дельфины – десять упрямых клочков суши. В голове четырнадцатилетней девочки плохо укладывалась мысль, что мир, подобно человеку, взрослеет и меняется, но она знала, что это так. Непостоянны даже боги. Острова в младенчестве были зелены, изобильны и безлюдны. По их каменистым берегам бродил Алтимар, Господин Морской Глубины, оглядывал, как добрый хозяин, владения – готовил дом своим детям. Первой из людей на Острова ступила дева, и была она из рода колдуньи Ариды. Потом морской народ заселил эту благословенную землю, возделывал почву, растил виноград и оливы, охотился в лесах, ловил рыбу, множился и процветал. Боги не ошиблись, избрав своими любимцами островитян, потому что Региния скоро променяла старых богов на Распятого.

В неурожайные годы островитяне привыкли обращать взгляд на Побережье: если высшие силы не дают благополучия, значит, велят его украсть. Прежде было, не как теперь. Походы и набеги были делом отчаянных, остальным и дома жилось не плохо. Но Острова иссякали, не в силах прокормить растущее население. Рыба уходила от берегов, исчезла крупная дичь, измученная земля год от года давала меньше урожая. Навоз и ценный птичий помет уже не могли накормить почву. Господин Морской щедро выбрасывал на берег водоросли, а островитяне вилами зарывали их в пашню, и молили о плодородии матушку Дэю. Уже не помогало. И все заманчивей казались богатые Лесные Земли по ту сторону Моря – сколько же там полей, сколько добычи! Постепенно складывалась военная Община. Родившись на Острове Леса, она скоро все Острова взяла под свою твердую руку. Современники Дельфины смутно помнили, как чуть было не собрался морской народ перейти от набегов к завоеванию. И кто знает, чем бы это закончилось для регинцев. То ли Распятый Бог вступился за своих, то ли Мара не знает разницы между своими и чужими. Эпидемия захлестнула вначале Меркат, потом на кораблях причалила к Островам и стала кошмаром для замкнутого мирка. С ужасом повествуют легенды о Плохих Временах мора, голода и безвластия. Смерть добралась и до Побережья, больно прикусила его города и деревни, но островитянам было уже не завоеваний.

Тэру – потомки выживших. Эпидемия навсегда изменила облик Общины, сплотила–заперла остатки морского народа в единую семью под непререкаемой властью Старейшин. Эпидемия же подсказала кому-то мысль: заменить умерших сыновей дочерьми. Когда мужчин не хватает, женщины могут пахать землю, управлять и сражаться – нужно лишь их правильно воспитать. Во времена Дельфины население Островов вновь росло, а земля медленно, но верно, превращалась в камень. Никто уже не помнил года без набега. Инве и его волков чтили больше, чем богов урожая. А первее всех чтили Алтимара, что открывает дорогу к добыче.

Господин Морской правит великой стихией, от которой зависят Острова. Ему поклоняются в Святилище, его Жрицы благословляют в битву. Каждая девочка становится его женой прежде, чем будет отдана смертному мужу. Мужчины Островов знали, что лучше руку себе отрубить, чем коснуться Невесты, носящей Белые Ленты в волосах. Пять Старших Жриц, Мудрые, были наделены даже большей властью, чем трое Отцов-Старейшин. Их слово священно, их мнение на Большом Совете не оспаривалось, и не было важного вопроса, что решался бы без их участия.

Много лет назад Циана, дочь Цианы и Алтима, явилась на Остров Обрядов с кувшином молока и маленьким сыном, который увязался за ней вприпрыжку. Боги Островов, кроме Мары и Алтимара, считались детьми царственной четы – матушки Дэи и Каэ, повелителя голубого неба. В древности у каждого культа были свои храмы и жрецы, но в Плохие Времена боги пожелали жить единой семьей под властью Алтимара. Отчего-то лишь Жрицы Алтимара верно истолковали их волю. Служители других культов, особенно гордые жрецы Каэ, возражали, но не долго. С тех пор нет на Островах жрецов-мужчин.

Циана привязала лодку. Напомнила сыну вести себя тихо. Тщательно расправила покрывало на голове, чтоб ни пряди седеющих волос не было видно. Умылась, выжала и отряхнула намокший подол рубахи. Поверх рубахи была надета лучшая из двух ее туник – почти без заплат и крашенная отваром желудей в коричневый. Трудно являться к богам опрятной, если до них несколько часов гребли против течения. Циана была простой и набожной женщиной, при одной мысли о Святилище ей хотелось пасть ниц.

В полном молчании она минула колоннаду, с которой начинались владения высших сил. Склонила голову перед Стражницами Ворот – самыми юными женами Алтимара. Их было десять, по числу колон, и на Циану они обратили не больше внимания, чем на палящее солнце. Остров Обрядов тонул в крупнолистной сочной зелени, за которой почти не видно было построек. У малыша Кэва глаза разбегались от цветов всех красок, форм и ароматов. За частоколом стволов и кружевом лиан настолько мало угадывались каменные стены, что и не верилось в камень. Тэру мало размышляли о том, кем и когда было построено Святилище. И не удивлялись, что растения земли богов не встречаются больше нигде на Островах и в Регинии, и даже на родине всех диковинок – в Меркате.

Циана прошла мимо рощи Нат, мимо Пряхи на серебряном троне, и, наконец, остановилась у Террасы Супругов. Никто ей не встретился. Ни один звук не нарушал тишину, кроме рокота Моря и пения Стражниц. Кожей Циана ощущала, что за ней наблюдают, но, подобно духам природы, Жрицы оставались не видимы. На ступенях красовались Каэ-бык и золотое дерево Дэи – рогатый череп с последнего Бычьего Праздника и ветви, тяжелые от золотых украшений. “Дерево” было вертикальной жердью с неловко прилаженными “ветками”, но таким оно могло показаться лишь чужаку. Циана твердо верила, что перед ней воплощение богини. Одиннадцатый раз в жизни она пришла полить воображаемые корни молоком белой телки. Циана не ощущала радости, за которую благодарила богиню, но таков был обычай. Она знала, что отвар спорыньи избавляет от лишних даров свыше, но не смела так поступить без разрешения Старух. Совет учит, что родить Общине ребенка – деяние столь же достойное, как сражаться за Общину. Ведь единственное плодородие Островов, которое не идет на спад, – в их женщинах.

Анфилада виноградных арок привела Циану к последнему пределу, за который не дозволялось заходить простым смертным, – к самому храму Алтимара. Густо высаженные деревья Мары преградили путь, не давая даже рассмотреть священное здание. Женщина склонилась и заставила поклониться Кэва. И произнесла свою просьбу:

– Никогда прежде, Мудрые, я так не поступала. У моих старших детей уже растут свои дети. Я рожала десять раз, и с каждым годом это все тяжелее. Что, если в одиннадцатый я умру?

Возможно, позади зелени открылись ворота или калитка. Гроздья желтых цветков чуть задрожали, чуть шевельнулись хвойные лапы дерева Мары. Островитяне умели бесшумно двигаться. Жрицы владели этим искусством настолько, что их появление казалось чудом. Перед Цианой замаячило синее платье.

– Молись Матери Дэе, – произнес голос над головой женщины. Кэв под боком восторженно прошептал "Рыбки!" и потянулся к серебряной вышивке на подоле Жрицы. Мать машинально дала ему по рукам. – Ты крепкая женщина, – говорила Мудрая, которую все привыкли звать Медуза. Она была так стара, что все успели забыть, имя это или прозвище. – Твой младший уже говорит и не сосет молоко, скоро ты отдашь его Острову Леса. Тебе рано еще быть засохшей лозой. Кто знает, быть может, одиннадцатый ребенок будет тебе дороже остальных?

– Они все мне одинаково дороги, – сказала Циана, но спорить не посмела. Поклонилась и пошла обратно. Маленький Кэв из всего сказанного понял, что скоро не будет самым младшим.

Мудрые правы, рассудила Циана. Злое дело – оборвать чью-то жизнь, а ей доводилось делать это в юности чаще, чем хотелось. “Незачем поступать с моим ребенком, как с регинцами”, – решила Циана и в очередной раз подчинилась долгу.