Пути океана: зов глубин. Книга вторая
Воспоминания о человеческих потерях со злосчастного Венсанова абордажа рвали ему сердце, невзирая на внешнее спокойствие. Ноготь все скрипел по горлышку бутылки, а Витал крепко думал. Суда-то он усовершенствовал. А как можно усовершенствовать людей?
Отчаянный вопль отвлек от размышлений. Жан скакал на одной ноге, единственной рукой прижимая колено другой к груди, и истошно орал. Жак гневно молотил топором мяч, и чем веселее тот выскакивал из-под лезвия, тем отчаяннее старался близнец потерпевшего.
К ним уже спешил Маркиз и на ходу подворачивал рукава.
Витал же медленно поднялся и направился к месту трагедии. Коварная игрушка лежала в пыли с самым невинным видом.
Добротно заточенное лезвие Жаковой секиры оставило на необычно выделанной чешуйчатой коже лишь светлые ссадины. Пыль забилась в неряшливые швы на мяче, которые размахрились от острия, даром что находились те глубоко. Витала осенило. Под обиженное мычание Жака он подхватил пыльную игрушку и быстрым шагом ринулся к себе. Последующие недели капитан в грот никого не пускал. Только грузчики с тюками сновали туда-сюда, да приходили счета от кожевенников. Дафна ставила еду у двери, и все никак не могла уяснить, что же делается, и подолгу вслушивалась. Иногда из-за нее доносились ужасающие запахи, иногда раздавался лязг клинков, и иногда даже выстрелы.
***В грот быстрым шагом и без стука ворвался встревоженный Фаусто.
– Капитан! Нет, ты только посмотри, что творится!
Витал оторвался от стола с разложенными на нем выкройками и выглянул в окно.
Береговую линию оглашали жалобные вопли.
Из-под сапог Джу выпрыгивала галька. Сам он неторопливо брел, и толстые губы его, свернутые трубочкой, должно быть, насвистывали нечто бодрое. Добродушный настрой его выражали медлительность и живейший интерес к рисунку прибоя. Левая ручища бережно придерживала подмышкой сверток, правая же волоком тащила за рыжие волосы то и дело брыкающегося человека.
Поодаль на почтительном расстоянии следовала группа то ли зевак, то ли товарищей несчастного из пиратского контингента и тревожно переговаривалась.
Они негромко то предлагали деньги, то робко просили отпустить пленника и взывали к лучшему в человеке, что могло оказаться в Джу, но великан не обращал на них внимания.
Приблизившись к капитанскому гроту, прежде чем поздороваться, он посподручнее перехватил сверток и оправил одежду.
Едва они с вопящей ношей вошли, Фаусто с негодованием уставился на гостей.
Витал поднял голову над разложенными листами антрацитово-темных кож.
– И как это понимать?
Небольшая возня, и огромная черная лапища извлекла из-за пазухи шелестящий ком. Перед капитаном и квартирмейстером тотчас же оказались смятые чертежи истерзанного вида. И страшно довольный Джу.
Витал бережно развернул бумаги, пробежался по ним, и глаза его блеснули:
– А я все искал, где же их оставил… уж думал, что потерял! Благодарю. Кто же твой пленник?
Рыжий умолк и вслушивался в разговор. Между тем Джу деловито сообщил:
– Маркиз просил набрать с верфи кой-чего. А там этот тип с твоими записями и попался. Вел себя больно подозрительно, ну я и присмотрелся… Ну, пошли что ли?
– Не брал! Корытом, на котором хожу, клянусь, то был не я! На кой ляд мне твои бумажки-то!!
Сиплое хныканье рыжего никакого эффекта не возымело.
Продолжая насвистывать, Джу двинулся на выход.
– Куда? – спросил Витал.
– Как куда? Таких поганцев за воровство полагается таскать под килем по ракушкам на веревке. – Джу кивнул на пленника. – И будет молодец, если не потонет. Ну и если кровью не истечет… Мы ж под присягой, пиратские там обычаи или нет – всякий закон должно соблюдать. Там уж целая делегация собралась…
– И то верно. – Витал сощурился. – Не терплю краж идей, да к тому же у своих. Буду рад привести приговор в исполнение…
***Изыскания капитана окончились. И вот, знаменательный день наступил. Фаусто наконец смог выдохнуть.
На берегу горели высокие факелы. Команда флота Витала вовсю праздновала модернизацию. Новоиспеченные пираты торопились опробовать корабельные нововведения, так сказать, в работе.
С темными кругами вокруг глаз после долгого недосыпа, по-новому одетый капитан вышел из грота и остановился перед экипажами всей эскадры, вставшими полукругом. Привычный громоздкий бушлат заменил облегченный зловещий черный камзол невиданного кроя, тонкий и легкий, как парадный китель офицера. Плечи и грудь бликовали крохотными мелкими шипами в свете огней. Кожаные штаны по виду сделаны были так же. Следом за капитаном появился и бледный как смерть незнакомый рыжий пират средних лет. Формально пленником он не был: ни веревок, ни колодок на нем не наблюдалось. Однако бросалось в глаза крайне стесненное положение бедняги. Он загнанно озирался, но всякий раз взгляд его натыкался на глыбу по имени Джу. На чужаке, как и на Витале, было то же странное одеяние, и тот все норовил то одернуть полы короткого камзола, то нервно охлопывал штанины. После недолгой задержки тем же образом одетый Джу вынес соломенного болвана. Точь-в-точь мореход в гильдийском привычном бушлате со стальным наплечником.
– Друзья мои, – проговорил Витал и вытер ладонью лицо. – Наша жизнь больше никогда не будет прежней.
– Да и насрать! – крикнул кто-то из матросов.
– Благодарю за поддержку, господин Ален!
Зловещая усмешка капитана не сулила ничего хорошего. Фаусто паниковал. Сколько бы лет они с Виталом ни были знакомы, предугадать его он так и не научился. Происходило что-то несомненно нехорошее, и он мог только беспомощно наблюдать.
– А вот мне не «насрать», кретин. Теперь мы ступили на тропу войны, господа. И наши дома, наши корабли, к ней готовы. Но люди, такие же как ты, Ален, – нет. Иди-ка сюда. Не бойся, давай. Кадры решают все…
– А? – тревожно переспросил мореход средних лет, сотрудник пороховой бригады с «Золотых Песков».
– Говорю, хорошие люди важны! – оскалился Витал и вложил в его ладонь рукоять своей сабли.
Ален нервно сглотнул и оглянулся на каменные лица сослуживцев и на рыжего незнакомца, чьи колени тем временем заметно мелко тряслись. С мольбой Фаусто заглянул в глаза Витала и едва заметно помотал головой, словно отрицая нечто страшное. Капитан лишь плотоядно ухмыльнулся. На жестоком лице плясали оранжевые отблески пламени. Моряки умолкли в благоговейном трепете и опасливо поглядывали на разворачивающееся действо.
Широким жестом капитан указал на соломенного морехода.
– Будь так добр, Ален, убей этого человека.
Матрос испуганно озирался в поисках поддержки. Фаусто ободряюще закивал. Характер Витала, да и настрой в целом, сильно изменился, и уж лучше было соглашаться, чем спорить… команда, к его успокоению, почуяла то же:
– Ну же, доходяга! Вмажь ему! Руби грызло-то! Ты в жилу-то сердечную его этсамое-то!
Воодушевленный, он наконец зажмурился и наугад ткнул саблей в грудь бушлата. Витал закатил глаза, перехватил у него клинок и, заложив руку за спину, цепочкой элегантных ударов превратил соломенную куклу вместе с одеждой в груду лохмотьев.
Резко развернувшись, Витал схватил матроса за шиворот, всучил ему в руку саблю и прорычал:
– Я сказал – наша жизнь больше не будет прежней, Ален! Мы больше не мореходы. Мы отныне – пираты. На нас объявлена охота. За наши головы уже назначена награда, и день ото дня она будет лишь расти. Только мы не жертвы, и мы не станем бежать от преследователей. Мы будем принимать бой. Мы будем утверждать нашу власть по всем акваториям. Мы будем прорубать с честью пусть к нашей власти до тех пор, пока наше торжество не станет абсолютным. Ибо мы не крысы, а хищники! – Короткий злой пинок отправил наплечник с куском рукава мореходского бушлата в кусты. – Но при отношении калибра «да насрать» никто не доживет до этого дня! Ясно тебе, болван?!
Насмерть перепуганный матрос мелко закивал. Витал кивнул Джу:
– С утра вывеси на бушприте «Песков» этого кретина на денек-другой. Может осознается.
– А? – Ален очень нервничал.
– Говорю, так и быть, я помилую тебя, если ты изрубишь на флаги вот этого господина. Здесь и сейчас.
Витал кивнул на рыжего, что вжал голову в плечи.
К слову, тот бочком было двинулся в тени, но тотчас взвыл: локоть его уже стискивала лапища Джу.
– Этот человек, как и все мы, присягнул вольному народу Лавразской Акватории и Пиратскому Кодексу. Но это не остановило его от нарушения данных клятв. А дав присягу, посмел посягнуть на имущество своего брата. На мое имущество. Он украл мои чертежи. Мы с вами в отличие от него – люди чести, соблюдаем Пиратский Кодекс, и слово наше чего-то да стоит. За содеянное ему полагается килевание, и я беру на себя ответственность за приведение приговора в исполнение. С небольшой оговоркой. Ну так что, Ален, выполняй?
– Да Бездной!! Нет, всеми безднами клянусь, я не брал!!! То был не я!!!
Отчаянные вопли рыжего и окончательная утрата достоинства огорчали. Фаусто сокрушенно покачал головой.
На ночном побережье стихли все звуки, кроме шипения волн да крика козодоя. Сотни факелов блестели в дрожащих от напряжения глазах.
Видимо усердная работа ума Алена сделала свое дело, и, двумя руками вцепившись в саблю капитана, при гробовом молчании команды, бедняга бросился на безоружного чужака. Вопли его сорвались на фальцет.
Острый клинок тускло бликовал в ночном воздухе. Град ударов и уколов сыпался на вора, и тот только и мог, что закрывать руками голову.
– Давай же, Ален, бушприт ждет! – подначивал капитан.
Матрос так старался, что устал. Фаусто же только скрипел зубами и сверкал глазами на Витала.
Шокированные моряки не знали, что и думать. Преступник был цел и невредим.
– Он наверное плохо старается, да, братцы?
Витал вырвал из дрожащих рук матроса саблю. Рыжий встал как можно устойчивее…
В бою каждый занят своим делом. Фигуры фехтования имеют свои порядки, структуру и высокую гармонию пластики тела. Особенно хорошо такое видно в учебных боях, где очередность атаки и защиты беспрекословна и выверена.
В мятущемся свете дымных факелов на ночном берегу, когда один безоружен, а другой ослепительно оскален, и сабля в твердой руке не видна в темноте, слышится только свист рассекаемого воздуха. И ахи в молчаливой толпе моряков.
И это уже не битва, а бойня.
Под бешеным натиском капитана пират перестал орать, старался повернуться спиной и тяжко дышал. Зрители же все дивились, как так одежда на нем еще не разорвана в клочья, да и сам он жив-здоров?
Наконец устал и Витал. Шокирующая жестокость так и толкала Фаусто стечь прямо на землю. И потому он подпер плечом вросшую в побережье глыбу. Жар пляшущих факелов дышал на него колючими пустынными суховеями Великого Акифа. С самого своего бегства он почти ничего и не помнил, кроме обжигающего раскаленным маслом позора, ярких кафтанов, сладости терпких масел. И десятков бесчеловечных экспериментов. Они всегда хотя бы на шаг приближали Орден Науки к величию. Но какой ценой… Вот и сейчас, как и много лет назад, из его глаз на экзекуцию смотрел заикающийся от ужаса мальчишка с противным пушком на подбородке. Но тогда он сжег дорого расшитый фамильный халат и сбежал. Сейчас же глаза его щипало, и ногти стиснутых кулаков впивались в ладони. Но внутри поднимался трепет перед созерцанием кошмарного в своей непостижимости замысла. Ведь в отличие от Родины, здесь и сейчас не было любования изысканностью садизма. Только выверенные короткие движения. Только взвешенные, словно тончайший яд, слова…
Потрясенный Фаусто потирал подбородок. Может в юности ему и довелось повидать множество чудес со времен членства в Ордене Науки… Но увидеть подобное вдали от песков Великого Акифа он никак не ожидал…
Вцепившись в ворот измученного пирата, капитан предъявил его морякам и закричал:
– Я – ваш капитан, и я отвечаю за вас! Раньше я держал ответ перед Гильдией Мореходов, но ее больше нет! Теперь я отвечаю за ваши жизни перед вами, перед вашими женами, перед вашими семьями и близкими! Времена бушлатов кончены! Отныне моя бригада носит черный цвет свободы вместо прошлых гильдейских цветов!
Глухая сила его голоса рвалась наружу и перекрывала звуки прибоя.
– Этот бедолага только что показал, на что способны наши новые камзолы. С сего момента каждый пират бригады под флагами Венсана носит такие!
Проштрафившийся еле стоял на ногах. Витал встряхнул его и тихо проговорил:
– Больше не кради у своих. Это подло. Запомни сегодняшнюю ночь – это ночь твоего второго рождения. Наполни смыслом свою новую жизнь, как когда-то сделал это и я.
И устало толкнул его в толпу моряков.
– Извольте убедиться воочию, как хороша наша новая броня!
Команда не знала, что и думать. К горлу Фаусто подступил ком. Витал ведь мог просто убить вора, но вместо этого великодушно употребил его на пользу всем…
И да, сшитое из неведомого материала черное одеяние выглядело жутко и непривычно безобразно, но после устроенного побоища ни дыр, ни проколов, ни мелких порезов на себе не имело.
Кто-то неуверенно сказал «ура», и его подхватили утонувшие в ночи голоса.
Только Витал и Фаусто знали, на какие чудеса при правильной выделке оказались способны кожи ската и арапаймы вместе с чешуей, усиленные легкой костью и тончайшими пластинками обсидиана…
***Фаусто показалось, что за несколько минут в лазарете он весь провонялся едкими мазями.
Злость на бывшего вора, что не мигая, смотрел в стену, положив голову на смуглые руки, исполосованные сине-фиолетовыми кровоподтеками, практически испарилась. Его мокрые от пота рыжие волосенки распластались на мятой подушке. Подрагивающий кулак едва сжимал простынь, и в полумраке тени от складок отчего-то казались корнями неведомого дерева. Вид у крысеныша был самым жалким…
Вроде же пройди этот тип килевание по местным законам, сейчас бы от него и вовсе мало что осталось, но точно ли стоило подвергать его такой изощренной экзекуции? Или же все правильно? Отчего тогда так тошно?
Куча мыслей роилась в голове, пока он не вошел в грот, где в тишине звучал лишь мерный звон капель и расходился мелодичным эхом.
– Витал? Ты тут?
Капитан стоял над столом, на котором был разложен кожаный камзол, и при свете колеблющихся свечей придирчиво рассматривал невидимый скол костяного шипа под наплечником снятым с подопытного. При появлении квартирмейстера Витал даже не повернул головы.
– Знаешь, кажется я начинаю тебя бояться, капитан, – бесцветно проговорил Фаусто. – Ты же не был таким…
– Какая досада, – пробормотал Витал, разглядывая швы на просвет. – Я ожидал от тебя глубины искреннего безразличия. Так. Ну огнестрел материал точно не выдержит. Однако в ближнем бою шкура что надо, и таким образом в экипаже Дафна была последней, кто из наших получил ранение в рукопашной…
Фаусто подошел и еще раз удостоверился, что повреждений на новой экипировке и правда не оказалось.
– Ты всегда был самым башковитым из всех, кого я знаю. Но тебе не кажется, что перегибаешь палку?
Витал отошел от стола, устало рухнул в скрипучее кресло. Пальцы пробежались по стали нового мушкета. Он внимательно изучал каждую гравировку и узор на оружии. Свечи бликовали, и металл оружия переливался таинственным блеском. В глубоких тенях мушкет, с его длинным стволом и массивным прикладом, виделся сейчас Фаусто продолжением самого Витала. Не просто оружие; символ достижений его капитана, пройденных испытаний и – новым, откровенно пугающим, вызовом.
– Башковитый, говоришь? – В усмешке Витала блеснул оскал. – Нет, правда. Будь я «башковитый», мы оказались бы здесь? Изгоями Гильдии, да в розыске… Фаусто, а теперь послушай. Ты видел этих людей? Там, на верфи. На базаре. В «Пыльном Весле», в мастерских… Можешь забыть былое гильдейское братство и братские обязательства. Мы все здесь – не друзья…
– …а конкуренты?
– Угу. Каждый – сам за себя и за собственную палубу. И Кодекс писан прежде всего для того, чтобы эти люди, – а теперь и мы, – не перегрызли друг другу глотки за грош.
Сизый дым расползался по кабинету и застывал слоистыми нитями.
– Я понял. Это побоище устроено не просто, чтобы испытать экипировку. Это спектакль, так ведь? Заявление о намерениях?..
Капитан не отвечал и лишь всматривался в темное небо в проеме потолка. Но квартирмейстер не унимался:
– И ты рассчитываешь на широкую огласку… А ведь как пить дать – его товарищи теперь по кабакам пустят слухи об увиденном.
–… Сам видишь, как у них все заведено – звериные же законы. А я вроде бы как и от присяги не отклонился, и человека не убил. Не знаю, поймут ли такой мой ход…
Фаусто кивнул.
– Ты прав. Нам придется принимать новые правила игры, Витал. – только сейчас квартирмейстер заметил, как в мочке капитана тускло мерцала новая серьга в виде небольшой жемчужины. – Что это у тебя в ухе? Никогда не замечал за тобой склонности к таким вычурным цацкам. Вот уж теперь точно – вылитый пиратский король… или как там они называются?..
Было нечто в единственном взгляде Витала такое, что вдруг заставило Фаусто замолкнуть.
– Это память.
– О ком?
Ответа не последовало.
– О. Ну раз все так секретно, я избавлю тебя от расспросов.
– Премного благодарен. А теперь, Фаусто, давай на покой, будь так добр. Завтра у нас намечается кое-что интересное…
Первый рейд
Тугой ветер свистел в ушах и обдавал запахом соли со слабыми нотками кофе.
Согласно копии накладной, что наводчик наспех передал Виталу, судно, груженное кофейным зерном, обещало неплохой навар и добычей служило легкой. То что надо для новичков. При этом – какая удача! – корабли сопровождения вооружены не были.
За наводкой последовали понимающая улыбка, панибратский хлопок по плечу и снисходительное «дело плевое, братан, втянешься».
Риски потерпеть фиаско на первой же вылазке казались ничтожными даже для команды первоходов «Крылатого Марлина».
…На торговом судне «Дельфина» прямо по курсу уже явно поняли что к чему, но белого флага не вывесили. Значит надеялись уйти. Или готовились отражать нападение.
Строевая колонна «Крылатого Марлина» шла на всех парусах, и узел за узлом неминуемо настигала добычу. Судя по просадке по самую ватерлинию, трюмы «Дельфины» были забиты до отказа.
Витал уже знал, как «Крылатый», теперь легкий, быстрый, все тот же, но совсем иной, будет ломать линию построения то бакштагом, то оверштагом, то снова бакштагом; знал, как заиграют орудия нижнего борта «Фурии»; знал, как «Лентяй» будет идти борт-в-борт, внаглую повторять цепочки уворотов, изматывать вражеского штурмана.
Знал, и какие разговоры будут среди экипажа «Песков», вцепившегося в фальшборты, и как ребята станут вырывать друг у друга подзорные трубы, чтобы не упустить ни мгновения их новой жизни.
Затем последует расстрел оснастки, и вот уже тогда, на сниженной маневренности, он и приступит к абордажу.
Неспешно, как к хорошей трапезе.
– Абордажные крюки приготовить!
– Да, капитан!
Вокруг тяжело забегали и загромыхали. Самбуки, затейливые лестницы для преодоления абордажных сетей, уже подпирали борта каждого из четырех кораблей, готовые длинношеими головами взмыть с палуб в сторону противника.
Парочка юнг была тут как тут. И каждое их телодвижение выражало вящий энтузиазм.
Особенно когда согнутая в три погибели Дафна пыталась приподнять над палубой тяжеленный крюк.
– Даже не думайте! – Виталу было решительно некогда вступать в разъяснительные беседы.
– А чо нет-то?!..
– Вы оба! Оставаться на палубе «Крылатого»! Прикрываете с борта! Я кому сказал?!
Возразить они не посмели – дисциплину теперь нарушать не решался никто – но нытье и переругивания все же стихли в плохо скрытом недовольстве.
Отчаянный вопль Лукаса, громкий стук стали по древесине, виноватая рожица Дафны – и капитан закатил глаза. Это действительно ему не мерещится и Мармышка только что уронила абордажный крюк товарищу на ногу? Он со вздохом проводил взглядом хромающего и стонущего Лукаса, которого с виноватым видом вела под плечо Дафна.
Скверный знак. Бой еще не начат, а уже есть пострадавшие…
С широко расставленными на поручне руками Витал хмурил брови и вглядывался то в рябое небо, то в белеющий кильватер перед ним. Сердце бешено колотилось.
Глаза болели от напряжения, и странная, незнакомая, глухая злоба поднималась, готовая вот-вот переполнить до краев.
Повинуясь чести мундира, он оставил право сдать судно без боя. Да только вражеский капитан, видать, решил полагать себя бессмертным.
Что же, пусть будет по-его.
Виталу было не впервой опровергать чужую уверенность.
Все или ничего.
Прямо сейчас.
Первый бой на земле ли, на море ли, – сродни первой любви. Событие, что навсегда остается врезанным в память. Витал знал, что принимает сегодня свое боевое крещение. В новом статусе.
И быть может, ему, наконец, удастся поверить в себя самого.
Но вблизи добыча оказалась не так проста. Даже без подзорной трубы он разглядел бликующие латы и все три вида гербов Лиги Доблести на наемниках. И людей в колодках, которых спешно сгоняли вниз…
Еще одна фракция, торгующая законом. На необъявленном рейсе. Под флагами Акифа?
Очень интересно…
В наводке не было ни единого указания на армейцев на борту, что означало штраф для наводчика и уничтожение его репутации. С вражеской палубы уже вовсю отсвечивали линзы выставленных навстречу подзорных труб.
И чем ближе «Крылатый» подходил, тем скорее опадал их блеск.
В последний раз Витал с опаской поднял глаза на черный флаг с белыми саблями в виде буквы «V» у себя над головой и облизнул пересохший рот.
– Расчехляй!..
Все невысказанные вопросы растворяются в пороховой завесе.
Злоба нападения.
Ярость защиты.
Выстрелы мушкетов.
Клинки звенят о латы.
Мокрое чавканье ударов в чужой плоти.
Предсмертные хрипы.
Синие лица перепуганных мореходов вперемежку с оскаленными лицами армейцев становятся обезумевшей толпой, из которой его люди в черных камзолах шаг за шагом выдергивают жизни.
Ему кажется, он всего лишь бредет по палубе.
Только обе руки вооружены, и пороховые удары сами собой отталкивают в вечность отчего-то стремящихся на него вояк. Слышатся какие-то крики, адресованные ему, но он всего лишь идет да рассчитывает верную траекторию шага. Подмечает отчаянную боевую ярость своей команды впополам со страхом. И их бледные лица.
Когда из трюмной решетки доносится тот самый, до скрежета зубовного знакомый, запах унижения и обреченности, остатки сомнений, а не предает ли он собственную совесть, покидают его навсегда.
Лига Доблести, оружие самого Закона, защитники порядка, честь и гордость сухопутных крыс —
– везут рабов.
– Сзади!
Витал сперва увернулся, и только после – посмотрел назад.
Взмах огромной булавы заходил на новый удар. На корме прогремел взрыв.
Здоровяк в пудовой броне и шлеме с опущенным забралом играючи орудовал многофунтовой армейской приблудой, словно дитя – ромашкой. Увороты с перекатами не позволяли зайти ему с тыла.
Неожиданные скорость и мощь атак поражали.
Слишком проворно для такого тяжеловеса, слишком невозможно для законов физики.
Каждый новый удар оружия сопровождался дождем палубной щепы и ошметками неприбранного груза. Все вокруг ходило ходуном и угрожало лишить равновесия. Вопреки здравому смыслу, несколько выстрелов в упор, сделанные Фаусто, не остановили противника.
Они его только раззадорили.
Дыры в броне свидетельствовали о прямых попаданиях, но армеец не спешил умирать.
Когда секира Джу погрузилась в его грудину по самую рукоять, детина только слегка вздрогнул.
Но на его проворности и мощи ударов это никак не отразилось.
Изматывающий бой, в который подключились и мушкеты подоспевших членов команды, уже начинал казаться вечностью, когда здоровяк наконец рухнул на палубу и затих.
Массивная туша, закованная в толстую броню, превратилась в багровое решето.
Витал убрал с глаз взмокшие волосы и рукавом вытер пот со лба.
Пошатываясь и тяжело дыша, он подошел к трупу и носком сапога откинул со шлема забрало.
– Что за…
Место, где полагалось быть солдатскому лицу, вздувалось подобием волдырей. Налитые кровью белки глаз, вылезших из орбит, чернели расширенными зрачками. Неестественно бугристая мускулатура приподнимала листы лат толщиной с палец. Сеть крупных вен проступала сквозь рыхлую кожу даже там, где сосудов и вовсе быть не должно.
Фаусто все никак не мог отдышаться и стоял, упершись руками в колени:
– Он не один тут такой был. Другого вчетвером еле завалили. В капитанской каюте… А? Пятью бочонками пороха…
Новоиспеченные пираты толпились над телом и суеверно переговаривались: «что за чудище-та», «а он точно человек?», «ой не к добру это»…
