Корпус А

Рядом с кабинетом детективов, где теперь находится и мой рабочий стол – толстая карбоновая дверь с табличкой «Кабинет профилактической работы». Здесь допрашивают подозреваемых, хотя современный допрос больше похож на отчитывание провинившихся старшеклассников. Теперь достаточно нескольких анализов, чтоб картина репродуктивного нарушения стала ясна, как день. Если в крови подозреваемого находят не допустимое соотношение гормонов, а в яичниках находят жизнеспособных живчиков – можно считать, что приговор неизбежен. Несоблюдение Кодекса Репродуктивного Поведения грозит штрафом как минимум. В академии нас не учат эндокринологии как системе знаний, но дают базовые понятия, а нормативы мы вынуждены учить наизусть, ведь прежде, чем проводить операцию, солдат КА всегда берет анализ крови, и обязан немедленно прекратить экзекуцию, если кровь окажется нормальной.

Сегодня карбоновая дверь, вопреки обыкновению, открыта: андроид-конвоир стоит в проеме с нейробоем в руке. И я просто не могу не заглянуть внутрь, для меня все так ново и интересно. Конвоиры всегда выглядят не работающими, словно заснули стоя, основная батарея отключается полностью всякий раз, когда робот не двигается, работает только маленький аккумулятор в голове. Хофф как-то рассказывал, что в Комитете по Этике сочли, что робот-конвоир не должен быть чересчур «человечным». Ему не обязательно имитировать человеческий взгляд, моргать, и вообще делать вид, что он участвует в происходящем. Достаточно, чтобы он был быстрый, быстрей, чем любой человек. Поэтому конвоиры всегда экономят энергию – если вдруг что-то пойдет не так и начнется долгая погоня, энергии должно хватить на все. У конвоиров нет внутреннего генератора, потому что им положено быть легкими, чтобы без проблем поднимать свой вес на любую высоту, не всегда доступную тяжелым смертным.

Наиль сидит спиной к двери и ко мне, положив на стол свои огромные ручищи. На стуле напротив, сложив руки на колени, – парень лет двадцати пяти. Высокий спортивный брюнет. На макушке уже вылезают волосы, еще пара лет и просвечивающая начинающаяся лысина засияет во всей своей ослепительной красоте. Волосы торчат из-под воротника и манжетов рубашки. Такие парни чаще других попадают к нам. Вместо того, чтобы сделать коррекцию или ответственно подойти к заместительной гормональной терапии, зная, что находятся в группе риска, они пытаются обмануть систему, а в итоге обманывают себя.

–… и эта девушка, представь себе, она была такая же, как ты. Красивая, молодая, талантливая. Просто не с тем парнем познакомилась. А когда ее не стало, борцы за равные права, возможности, и гендерно нейтральное[6 - Гендерная нейтральность – подразумевает, что в языке, государственной политике и различных социальных институтах следует избегать отдавать преимущества тем или иным гендерам и полам в выполнении определённых социальных ролей, чтобы избежать гендерной дискриминации. Например, роль человека, ухаживающего за детьми, могут (и должны!) в равной степени выполнять оба родителя.] воспитание в очередной раз ожидали какой-то значимой реакции. Новых законов, защищающих людей женского пола, новых обязательных образовательных программ по самообороне для детей и людей женского пола. Но ничего, как обычно, не произошло. Журналисты написали тексты, операторы сняли сюжеты, и уже спустя полгода мир забыл об этом, словно ничего не произошло. Понимаешь?

– Я никого не убивал – мужчина шмыгает носом, не поднимая глаз.

– Еще бы ты убивал! Конечно же, нет. Если бы убил, мы бы здесь не разговаривали. Ты просто подрочил свой смердящий, скользкий отросток о тело другого человека. Всего делов-то, да? Подумаешь, ерунда какая. Так ты рассуждаешь? – Наиль говорит спокойно, наверное, привык не вовлекаться эмоционально за годы работы. – Но ты же знал, что нельзя так делать, правда? Ты знал, что девушка может забеременеть, ты ведь, помимо всего прочего, не пьешь и эти таблетки тоже. Ты знал, какие могут быть последствия у этого поступка, кроме физической и психологической травмы, знал, что репродуктивное поведение каждого человека – это в первую очередь личная ответственность самого человека. – Наиль встает из-за стола, и продолжает, облокотившись на столешницу во весь свой богатырский рост нависая над насильником. – Мы проделали огромный путь, чтобы оказаться в мире, где человеку нельзя вести себя как животное. Чтобы жить в этом мире осознанного со-соседства, без насилия и принуждения. Мы сознательно пришли туда, где мы сейчас находимся. Поэтому, когда какая-то мразь вроде тебя сидит здесь и просит простить ему первый раз, в ответ эта мразь получает курс терапии на тренажере ВРВВ и короткий справочник для домашнего чтения – «Женщины и дети, погибшие от рук маньяков. Алфавитный указатель». Держи справочник. Посиди в камере и почитай. Завтра в 10 утра у тебя шестичасовой курс принудительной имитации, дружок. Так что можешь начинать готовиться.

Я не знаю подробностей, но мне кажется, что шесть часов это очень много. С другой стороны, Наилю, конечно, видней. Андроид-конвоир выводит осужденного из кабинета, я отвожу взгляд от его просящих глаз и трясущихся рук. Если имитация не поможет, и он решится удовлетворить свою похоть насильно еще раз, им займутся мои бывшие коллеги из Корпуса «А». «Чик-чик и готово, теперь всегда на полшестого» – любимая шутка КАшников. Это не больно. Но это будет уже не исправить: можно сделать пластику тестикул, чтобы половой орган смотрелся органично, но нельзя свести химическую татутировку с кисти правой руки, и это всегда билет в один конец. Каждый второй «меченый» в итоге оказывается в колонии, где люди более снисходительны к эрпешникам в силу воспитания. Часть из них спустя пару лет после односторонней орхиэктомии добровольно проходит повторную, так как найти партнера становится затруднительно, ни один человек не станет связывать себя отношениями с «меченым», даже в колонии к такому «партнерству» готов не каждый. Статистика показывает, что только половина прошедших тренажер ВРВВ больше не становится на путь насилия, но этой половины пока достаточно, чтобы партия «Несогласных» не могла протащить в конгрессе закон об отмене имитации вообще. С другой стороны, процент тех, кто боится имитатора так сильно, что, попав в распределитель сразу же пишет прошение о замене наказания на орхиэктомию тоже высок, их как минимум треть из всех случаев. По крайней мере сейчас у них есть право выбора.

– Привет, Ким. Как успехи у тебя?

– Привет, Наиль. Пока ничего нового.

– Не беда, все тайное становится явным рано или поздно. Попробуй обратиться в отдел кибербезопасности. Посмотрите, что в соцсетях и в смсках.

– Да, как раз сейчас собираюсь к ним зайти.

– Ну вот и правильно. Уверен, они что-нибудь откопают.

– Слушай Наиль. А у нас нет никакого справочника по старинным маньякам? Думаю, может быть посмотреть для общей картины.

– Нет, Ким, они запрещены законом 211. Никакой популяризации и романтизации преступности, никакой «памяти в вечности», никаких имен и прозвищ.

– Ну хоть какую-то справочную информацию ведь я могу поискать? Мне же для дела.

– Конечно. Есть внутренняя закрытая база данных ГУРП, там каждая такая тварь указана под номером. Нужно писать официальный запрос на доступ для работы.

– Ясно, спасибо. А о ком ты только что рассказывал этому парню?

– В каком смысле «о ком»?

– Ну ты сказал, «эта девушка, молодая, красивая, как ты».

– Ааа. Это… ну, ни о ком конкретно или о ком угодно, как посмотреть. «Собирательный образ», как говорится. Их же сотни. Тысячи. Десятки тысяч. Ты разве не помнишь? Рене Хартевельт, Лариса Ткаченко, Данна Лориа, Мэри Джейн Келли, Карен Спаркс, Сьюзан Кертис, Лена Закотнова…[7 - Рене Хартевельт и др. – девочки, девушки и женщины, погибшие насильственной смертью в разное время в разных странах мира от рук неадекватных мужчин-убийц.]

– Ничего себе у тебя память! Я почти ничего не помню из курса про серийных убийц.

– Ну, наверное, ты хорошо помнишь что-то другое.

– Слушай, Наиль… Можно мне посмотреть на исполнение наказания завтра? Ведь мне, скорей всего, когда-то тоже придется.

– Не придется, если не захочешь. По крайней мере в первый год. Тем не менее, я думаю не можно, а нужно. – он улыбается, поднимая вверх указательный палец. – Заодно проведем первичный инструктаж. Приходи завтра к десяти утра на седьмой этаж в сектор Б, Зал Исполнения Наказаний № 17. Пойдем, я выпишу тебе одноразовый пропуск на сутки. И, Ким, если ты чувствительно относишься к таким вещам – лучше не завтракай.

***

В этой части здания нет окон. В смысле, окна есть, пожарную безопасность никто не отменял, но они совсем не пропускают свет. Все этажи Блока Исполнения Наказаний, с четвертого по восьмой, наглухо зашиты светонепроницаемыми панелями, наружная сторона которых – плазменные экраны для видеороликов, объявлений и бегущих строк ГУРП.

Здесь можно выйти из лифта только приложив код-пропуск к сканеру – иначе кнопку этажа просто не удастся нажать. Около лифта стоит несколько конвоиров и один полицейский. Полицейский, заметив мой синий бейдж поднимает приветственно руку, конвоиры, само собой, продолжают стоять как манекены, ничем не выдавая своих супер способностей.

Я медленно иду по коридору, пытаясь отыскать нужный зал. Кругом лишь закрытые двери, серые стены и тусклый свет с потолка. Унылое место, темное, мрачное, холодное, словно подземелье. Меньше всего мне хочется когда-либо оказаться здесь в качестве заключенного. Тренажеры имитаций не обязательно размещены в таких удручающих интерьерах, например, родительский блок совсем не похож на этот. Как и центр подготовки пилотов-пожарников. Там красиво, уютно, светло, а главное в любой момент можно передумать и прервать процесс тренировки, и сама эта тренировка – абсолютно добровольна.

Дверь зала № 17 открыта. Здесь тоже темно. Слабый мерцающий свет падает на большое черное кресло в центре. Выглядит оно довольно жутко, хотя может быть так кажется потому, что мне точно известно, для чего оно. Обычный имитационный тренажер с зажимами для конечностей и обручем для головы. Наиль уже тут. И заключенный. У двери стоит в спячке конвоир – огонек на виске мигает зеленым, руки по бокам от туловища в «положении покоя». Наиль кивает мне, не раскрывая рта, я в тон ему тоже не произношу ни звука. Он выключает наручники на запястьях парня, аккуратно снимает их и вешает на свой ремень.

– Для исполнения наказания вам нужно раздеться полностью.

Мужчина начинает снимать с себя одежду. Тело у него крепкое, сплошь волосатое, на его месте совершенно точно нужно было принимать гормоны. По крайней мере в общий городской бассейн с такой растительностью точно не пустят, только в мужские помывочные на окраинах. Бока у парня немного жирноваты, и задница тоже. Не могу утверждать наверняка, но, по-моему он чем-то пахнет даже несмотря на то, что перед сеансом терапии его должны были помыть. Наиль достает из ящика под креслом одноразовый чехол из тонкого серого неопрена, натягивает его, начиная с подголовника.

– Вот смотри, здесь голова сюда руки, сюда ноги, сюда задница – здесь специальные дырочки на случай если он обоссытся. – Наиль показывает пальцем на крошечные отверстия на пластике лежака. – Гадить ему нечем, клизму с самого ранья делают парни из санблока. А то потом тут не выветришь, не отмоешь. Я сам никогда так не попадал, слава матерям, но ребята рассказывали, был как-то случай. В санблоке то ли отвлеклись, то ли забыли, то ли перепутали, в общем совершенно полного мужика положили на кресло в восьмом зале, прикинь? Три года назад, или что-то около того. Так он им там такой фейерверк устроил, пришлось его прямо вместе с креслом отмывать из пожарного шланга, снова вырубать на неопределенное время…

Я внимательно слушаю, киваю, рассматриваю кресло и пол, изо всех сил стараясь не смотреть на парня. Сколько пройдет времени, прежде чем я начну вести себя с заключенными также, как Наиль? Будничным голосом рассказывать при них о том, что им, возможно, предстоит обгадиться прямо здесь спустя каких-то десять минут? Я даже не знаю, как его зовут, но спрашивать сейчас не самая хорошая идея.

– Трусы тоже снимать? – парень поднимает лицо и смотрит на меня в упор, нижняя губа предательски дрожит. Он немного выше меня ростом и шире в плечах, но выглядит совершенно потерянным и жалким. Я молчу, переводя взгляд на Наиля.

– Все. Снимать все. – говорит тот. – Вот так. Теперь забирайтесь на тренажер.

Преступник делает все очень медленно, то ли тянет время, то ли оцепенел от страха, хотя скорей и то, и другое вместе. Медленно заносит ногу на ступеньку, медленно приподнимается, медленно поднимает колено на тренажер… Когда наконец он лежит на месте, Наиль нажимает на кнопку пульта, и металлические обручи затягиваются на лбу, запястьях, локтях, коленях и лодыжках. Он держится молодцом, хотя с самого начала плачет – без единого звука, маленькие капли то и дело стекают по щеке то с одной, то с другой стороны. Я заглядываю куда-то внутрь себя, чтобы понять, почему мне его жалко и осторожно отступаю за кресло, к подголовнику, где пристегнутая обручем голова и жирная шея с двумя складками. Представляю себе, как этим огромным, полноватым, пахучим, волосатым телом он зажимает на улице какого-то человека, хватает за руки, сует грязные пальцы под одежду, шевелит и бьется мохнатыми бедрами, сладострастно пыхтит, мычит, елозит не бритым, колючим, вонючим слюнявым ртом… Нет, не жалко. Это всегда работает.

– Осужденный Армен Мурадян. За совершение действий насильственного характера, действий сексуального характера с принуждением и применением силы в отношении другого человека вы проговариваетесь к наказанию в виде воспитательного терапевтического сеанса имитации на тренажере виртуальной реальности высокой вовлеченности. Именем Нордроса и Совета Агломераций Земли приговор будет приведен в исполнение через пять минут. После приведения приговора в исполнение, судимость будет считаться погашенной. Вы хотите что-то сказать?

– Мне очень жаль. Мамочка, мне жаль, жаль, – он начинает шептать, но вдруг переходит на рыдания и крик, какое-то нечленораздельное «АААЛЬ.»

Мы быстро выходим, тяжеленная толстая дверь автоматически закрывается. Мы будем присматривать за исполнением наказания из соседней комнаты, через непрозрачное темное стекло, одновременно наблюдая за тем, какой сценарий транслируется в голову осужденного, а главное, как он на него реагирует.

Мария Рэйдоттер, нейрофизиолог, которая разработала первый имитационный тренажер для тренировки пожарных в условиях, приближенных к настоящим, даже представить не могла, что ее вклад в науку приведет к таким последствиям. Тем не менее, изобретение быстро стало популярным не только во всех областях образования, но и в системе исполнения наказаний – с появлением тренажера сама эта система изменилась полностью.

– Ну что, спорим он намочит пол через 20 минут?

– Наверное. Не буду спорить. – Я натянуто улыбаюсь, глядя в монитор. Не хочется показаться заносчивым или невежливым человеком, но участвовать в таких спорах полнейшая дичь. Наиль по-отечески хлопает меня по плечу.

– Ничего, пообвыкнешься и тоже будешь ставить ставки. – он в голос хохочет и садится на стул рядом со мной. – Вот, смотри, началось.

Судя по схематичной картинке на экране, к осужденному приближаются какие-то люди.

– Сейчас эти трое ему наваляют как следует, потом будут насиловать во все дырки, унижать, истязать и, снова, насиловать и бить. Мы с тобой увидим на экране только черно-белое схематичное изображение. «Профилактика перверсий в Блоке Исполнения Наказаний» – в инструкции написано. Чтобы мы с тобой тут не слетали с катушек и не начали возбуждаться, не дай мать, от того как его там трахают, – Наиль опять хохочет.

– Ты шутишь, правда?

– Нисколько. Вам что теперь не читают историю порнографии и репродуктивных перверсий начала третьего тысячелетия?

– Меня перевели из КА, у нас же там упрощенная программа.

– А, ну да, точно. Я и забыл. Значит тебе надо подать заявку на повышение квалификации.

– Конечно. Как только поймаю убийцу.