Последний поворот на Бруклин

Жоржетта откинулась на спинку стула и стала потягивать джин, отсчитывая долгие секунды. Гарри, вконец одуревший, встал, что-то пропищал Жоржетте и плюхнулся рядом с Ли. Жоржетта следила за ним взглядом, по-прежнему потягивая джин и по-прежнему отчаянно пытаясь держать себя в руках. Сейчас нельзя все испоганить. Уже скоро. Скоро. Винни и морфий. Да. Она взяла бутылку джина, снова наполнила стакан Малфи и спросила его, не займется ли он Голди. Малфи полуприкрыл глаза, улыбнулся и взял у нее стакан. А бенни еще есть? Она потрепала его по щеке, достала еще две таблетки для него и пошла сообщить Голди, что все улажено. Ах, все просто чудесно! Винни и его мальчики вконец одурели, и скоро она поимеет Винни. Голди увела ее в спальни и дала ей шприц-тюбик. А ты что, не будешь? Не сейчас, голубушка. Сначала надо поебаться с этим сексапильным итальяшкой. Тогда Жоржетта вмазалась, переждала первую волну прихода и вернулась на свой трон, поближе к Винни. Он трепался с Малфи и Гарри – Ли с Камиллой тоже вступали в разговор. Голди просто глазела на Малфи и изредка смеялась, – а когда Жоржетта садилась, дернул ее за ухо. Она улыбнулась и, садясь, повихляла задницей, скромно поклонившись под аплодисменты. Жоржетта принялась вертеться, наблюдая за происходящим, а в комнате дело шло к настоящей групповухе. Даже Гарри с Ли занялись делом, звучал приемник, Камилла щелкала пальцами (чересчур экспансивно, по-моему, но ничего страшного, ведь мы (Винни и морфий… ВИННИ) ласкаем друг дружку), и все стало на свои места, сделались уместными все слова; а Голди подсела к Малфи, и он ухмыльнулся: аспет… уна момент; Камилла, почувствовав себя классной телкой, расхрабрилась и подмигнула Салу, а тот попытался заговорить, но никак не мог перестать скрежетать зубами, голова у него болталась, как на шарнирах, по подбородку стекали капельки скотча, но он был такой сильный и красивый… Ах, какой изумительный подбородок!.. И Камилла захихикала, подумав о том, какое письмо напишет домой, подружкам-лесбиянкам: Ах, голубушка, тебе такого познать не дано. Какой великолепный способ лишиться девственности! Сал рассмеялся и выпалил: у меня стоит, красотка, ХА-ХА-ХА! Малфи осушил свои стакан, снова наполнил и направился вслед за Голди в спальню, а Жоржетта смотрела, летая у них над головами, и грызла соленые орешки, соленые орешки… каркнула дурочка: все вернуть!.. Винни и морфий… ВИННИ и морфий… Ли отодвинулась на пару дюймов, а Гарри схватил ее за руку и рывком снова притянул к себе: Куда это ты, голубенький? – силой сунув ее руку себе между ног. У меня есть для тебя классная сосиска, – а Винни заорал: она что, пристает к тебе, что ли?! – и оба расхохотались, а Ли запаниковала и попыталась высвободиться, но Гарри еще крепче сжал ей руку и вывернул так, что она визгливо закричала: Перестань! Перестань! Мне больно, пидор гнусный! (Чудненько, чудненько. Это послужит тебе хорошим уроком, мерзкий гомик. Этот тип тебе достался по заслугам. ВИННИ и морфий… ВИННИ и морфий… у нас ведь вечеринка, – и гости все такие славные, такие славные…) – а Гарри еще больше вытаращил глаза, встал и стащил Ли с кушетки: пошли, разъебай! Хочешь на телку походить, так и ебись, как телка (Камилла сунула пальцы в рот, приподнялась, снова плюхнулась на кушетку и медленно отодвинулась на другой край (но он же не голубой (?))) … Эй, Винни, пошли. Давай ей впендюрим! Черт подери, чувак, у меня нет сил. Идем! Винни схватил ее за другую руку, и они поволокли ее в спальню – она кричала, визжала, плакала, молила, а они хохотали и выворачивали ей руки, потом Гарри схватил ее за волосы, за ее драгоценные золотистые волосы длиной до плеч, и отвесил ей оплеуху. Пошли, хуесоска! Хорош выпендриваться. Эй, Малфи, открой-ка дверь! Малфи открыл и ухмыльнулся, когда они втащили Ли в спальню, а Голди завопила и выбежала оттуда, с шумом захлопнув за собой дверь. Она слушала, как кричит Ли и как ребята лупцуют ее и чертыхаются, срывая с нее платье… Потом Голди проглотила полдюжины бенни. Камилла посмотрела на Жоржетту, а та не шевелилась (Нет, нет! Нет, сука ебучая! ВИННИ, ВИННИ… ВИННИ!!! Только не с Ли! Я люблю тебя, Винни. Я люблю тебя. Он увидит мои красные трусики с блестками. Ну пожалуйста, Винни! Винни…), Камилла посмотрела на Жоржетту, потом на Сала, который приближался к ней, шатаясь. В штанах-то уже тесновато. Он расстегнул ширинку и вытащил хуй. (Какой большой! И красный. Береги глаза. Обними его за задницу.) Ой!!! Ой… Сал! Не надо, Сал. Сал! Ну пожалуйста! Пожа… У меня есть для тебя большая вкусная елда. Са… он засунул ей в рот и схватил ее за длинные, блестящие, волнистые золотисто-каштановые волосы… Ли перестала извиваться – Винни с Малфи держали ее, а Гарри на нее влез. Вазелин. Вазелин! Прошу вас, не надо без вазелина! Винни протянул ей баночку, потом Ли сказала, что уже можно, закрыла глаза и съежилась, когда Гарри безжалостно ей засадил, потом обняла его и обхватила ногами за талию. Винни с Малфи прислонились к стене, а пот капал с Гарри Ли на лицо, она улыбалась, взасос целовала его в шею и стонала, надеясь, что он никогда не кончит, что будет продолжать долбить, долбить, долбить… Вот так, хорошо, Камилла. Молодчина. Ха-ха! О-о-о-о-о! Эй, не спеши работать язычком, – а Камилла пыталась ухватиться за его ремень, надеясь, что она все делает правильно; а Голди, немного успокоившись, когда прекратились крики, достала из кармана шприц-тюбик – хоть и не одобряя того, что Камилла занимается сексом на виду у всех, она все же вынуждена была признать, что в данной ситуации у той не было особого выбора, к тому же они, казалось, весьма успешно друг дружку ублажали (надеюсь, Малфи после всего этого еще будет на что-то способен) – и вмазалась. Похоже, все идет прекрасно… Он должен был помочь друзьям. Само собой. С какой это стати он стал бы отказываться помочь Гарри ее выебать? У нас ведь вечеринка, и гости все такие славные, такие славные… Гарри взял из ящика комода комбинацию и вытер хуй. Спорим, ты в курсе, что тебя выебали! Гарри с Малфи рассмеялись, а Ли посмотрела, как на нее влезает Винни, потом закрыла глаза и обхватила ногами его бедра… Голди вернулась в гостиную, села на кушетку и, не обращая внимания на Камиллу с Салом, принялась следить за тем, как изо рта у нее выплывает дым, а из приемника – звуковые волны; и Сал согнул в коленях задрожавшие ноги, а Камилла с хрюканьем и бульканьем совершала изумительные движения головой, впившись ногтями в его задницу и пытаясь уместить во рту весь хуй… Уже скоро. Скоро… (Пей, о, пей бальзам забвенья!); и мы услышим резкие гудки буксира… Сал повесил свои брюки на спинку стула и, закурив и наполнив свой стакан, растянулся на полу; Камилла удалилась в ванную, прихватив с собой щеточки для ногтей, для пальцев, для рук, щетку для волос и зубную щетку… Ребята вышли из спальни – по лицам их струился пот – и налили себе джина со льдом. Ли позвала мисс Голди и спросила, нельзя ли взять поносить какое-нибудь платье, а та ответила: конечно, можно. Если хочешь, возьми в шкафу то блестящее, голубое, в котором я в прошлом году ходила на БАЛ ГОМОСЕКСУАЛИСТОВ. Спасибо, но, по-моему, лучше надеть что-нибудь попроще – сойдет, к примеру, и домашнее платье. Такое, которое легко сбросить. Ага, именно! Ха-ха-ха-ха! Ребята приняли еще понемногу бенни и не спеша вернулись в гостиную. Эй, Сал, ты чего делаешь-то? Для рождественских открыток, что ли, позируешь? Все расхохотались, а Голди надменно взглянула на Малфи. Винни сел рядом с Жоржеттой и сунул ей в ухо мокрый палец. Как делишки, Жоржи? Ах, Винсент (Конечно, он ничего такого не сделал), не надо, – смущенно заерзала и попыталась захихикать, но не сумела совладать с центробежной силой центрифуги и только скривила лицо. Что за дела? Бо-бо, что ли? Тебе «Птенчик» нравится? Птенчик? Эй, что с тобой, сладкая булочка? – ущипнув ее за щеку и повернувшись к остальным, – птичьего корма, что ли, наелась? – рассмеявшись и оглядев всю компанию. А-а, – щелкнув пальцами, – ты насчет этой истории про ворона. Ага. Ага, само собой. Отведи меня в спальню, Винни (?) – положив руку ему на колено. Что за дела? изголодалась, что ли? – потирая ее рукой свою промежность. – Мои услуги стоят бабок, сладкая булочка, – оглядев всю компанию, поднеся ко рту стакан, пролив немного джина себе на подбородок, – сколько у тебя есть? У меня есть любовь, любовь… (Камилла вышла из ванной – бодрая и чистая, аккуратно причесанная, со светящимися радостью подведенными глазами – и, шурша шелком платья, прошествовала через всю комнату. Право же, мисс Щель, можно подумать, ты впервые хуй сосала. Камилла погрозила Голди пальчиком и села рядом с Салом) … У меня есть любовь и «Птенчик». (О боже, только не после нее. Винни. Ах, Винни. Ну пожалуйста. Это было так давно. Так давно. Когда? Когда? Это все мой братец и узенькие трусики) … Ли вышла из спальни и поспешила в ванную. Не понимаю, почему у нее тут нет даже щетки для волос… (Голди далеко не так привлекательна, как я) по-прежнему не говоря ни слова и пытаясь, пытаясь кокетливо улыбнуться, но не получалось, никак не получалось. Да и «Птенчик» умолк. Исчез. Остался только Ворон. Не вернуть… она была в смятении, и голова у нее все кружилась, кружилась, кружилась, и кружились звуки, и дым кружился, и смеялся Винни, он смеялся. Винни смеялся – а скоро он возьмет ее на руки и унесет в спальню… Какой-то голос. Голос. О боже, только бы не стать его клиенткой! Я не могу. Только не сейчас. Только не после… Ли, стуча каблуками, вошла в комнату – в чулках и лучших туфлях Шийлы, – грациозно села и посмотрела на потную, грязную, самодовольную, похотливую физиономию Гарри… радуясь, искренне радуясь, что она не такая, как этот уродливый выродок, этот извращенец; и в то же время с любовью вспоминая его безжалостную елду – в следующий раз мы останемся наедине, и он сможет позволить себе все извращения, какие вздумается, сможет даже отсосать у меня и кончит много раз… если мне этого захочется. Она посмотрела на Жоржетту и удивленно подняла брови. О чем задумалась, голубушка? (стерва! Гнусная стерва! Оставь меня в покое!) Ну ладно, пошли, Жоржи. Поднимай свои булочки. Ты же не хочешь, чтобы твой обед остыл, правда? Она с достоинством поднялась… Идем, сладкая булочка, сейчас всё получишь… И они пошли, нежно взявшись за руки, и он преподнес ей розу, а она положила цветок на ладонь, словно скипетр, и осторожно поднесла его к губам, и аромат его был пленителен, и на лице у нее появилась улыбка, прелестная, как роза, такая мягкая, такая трепетная, и «Птенчик» вновь вернулся, заиграв, и она опустила розу на атласную подушечку, быстро освободила тело от одежды… Ты чего делаешь-то?.. И одежда неслышно соскользнула к ее ногам… тебе ж надо только отсосать. На, сладкая булочка, бери, и смотри, не кусайся, ха-ха… Роза. Роза! Нет. Это всё Гарри. Не вернуть! Все вернуть. ВЕРНУТЬ, ВЕРНУТЬ!!! Ах, Винни, Винни, любовь моя, любовь моя… Хватит чушь молоть, чувак, соси давай! (любовь моя, любимый) Он стряхнул пепел, рассмеялся и отхлебнул глоток джина. А стонать он будет? Заставь его стонать, – она расстегнула его ремень, спустила брюки и погладила его потную задницу, а он схватил ее за уши и рассмеялся, и она нежно провела пальцами по напрягшимся мускулам его бедер (давай, браток, давай!), пощупала волосы на заднице… это ощущение, ощущение… нет. НЕТ. О БОЖЕ, НЕТ!!! Это просто постель так пахнет… Поосторожней с яйцами, черт побери!.. Так пахнет Гарри. Гарри. Это не дерьмо. Ну пожалуйста, пусть будет так. Он не ебал ее. Пусть это будет не дерьмо… ощущение, вкус, запах… ЗАПАХ! Винни поднял с пола комбинацию. Ты молодчина, Жоржи, – погладив стоявшего на коленях гомика по голове. – Можешь расслабляться со мной в любое время. Жаль, ты не сидел со мной в тюряге. Мы могли бы славно поразвлечься. Она подняла голову, посмотрела на него и улыбнулась. Винни! Он заглянул ей в глаза, наклонился и нежно потрепал ее по щеке. Пошли, Жоржи, выпьем.

Она сидела среди своей одежды и смотрела, как он уходит. Почему он не поцеловал меня? Если бы только он позволил мне его поцеловать! Она взглянула на свои слаксы, на маленькую дырочку в штанине, и провела кончиками пальцев по корке на ноге. «Танцуй, балерина, танцуй». Мечты? Сейчас? Когда? Когда? Он был моим. Все-таки он мой. Он не ебал ее. Запах, ощущение, вкус… Все это было на кровати. После Гарри. Все правильно. Это прекрасно. Все вышло так, как я хотела. Это же… это… он был моим… Винни! Еще разок! Она попыталась соскрести корку с раны, подцепив краешек ногтем, но лишь отковыряла крошечный кусочек; нащупала противный гной и попробовала содрать корку одним резким движением… но рука не слушалась. Рана болела. Ныла… Она закрыла рану ладонью, достала из ящика комода шприц-тюбик, нашла вену на руке, потом снова приложила ладонь к ноге. Всё это было только что. Сейчас. Не вчера и не завтра… но настанет завтра и появятся мечты… они сбылись… сбылись… нет, этого не было… это был Гарри. У Винни есть я. В любое время… да, в любое время… Но Рози – это совсем другое дело… это не одно и то же… Она взяла еще один шприц-тюбик, с минуту повертела его в руках, вмазалась в вену на ноге, потом положила его на кровать и опрометью выбежала из квартиры. Все смотрели, как она убегает, а Камилла спросила, куда это она. А, у нее, наверное, так бешено зудит либидо, что она решила три раза пробежаться вокруг дома. Ага. Она жалеет, что ее не оприходовали.

Дверь с шумом захлопнулась, и она прислонилась к балясине перил, постояв, пока не утихла тошнота, потом спотыкаясь спустилась по лестнице (за ней наблюдала Тони) и вышла на улицу. Ярко светило жаркое солнце, и ее хлестал и обжигал свет, отражавшийся от окон, лобовых стекол и капотов машин, от жестяных указателей, от пуговиц на рубашках, от валявшихся на улице бутылочных крышечек и полосок бумаги. Нутро у нее горело, и она то и дело натыкалась на машины на стоянке, но все же передвигалась, передвигалась, а всё вокруг делалось ярче, белее, горячее. Она ухватилась за перила и спустилась по лестнице в подземку, в замечательную темную подземку. Народу очень мало. Рядом никого. Она скрестила руки на груди и положила голову на спинку переднего сиденья. Прохлада. Так прохладней, да, так прохладней, а в голове приятное тепло, Винни еще будет ей принадлежать, и в следующий раз, когда-нибудь, он ее поцелует. И они уйдут вдвоем. Пойдут в кино и там возьмутся за руки или погуляют, и он даст ей прикурить… Да, заслонит спичку ладонями, в уголке рта у него будет торчать сигарета, и я прижму ладони к его рукам, а он задует спичку и выбросит ее… но нам не обязательно идти на танцы. Я знаю, он не любит танцевать. Я надену модное ситцевое платье. Что-нибудь простенькое. Что-нибудь нарядное и ловко сидящее. Винни? Это все-таки был Гарри… Нет. Нет, мне не придется ходить в бабском наряде. Плевать, пускай все думают что хотят – ведь мы будем любить… Любить. И будем любимы. И я буду любима. И «Птенчик» заиграет пронзительную мелодию любви, и мы взлетим… Ох уж эта гнусная стерва! В бабском наряде я гораздо убедительнее изображаю женщину, чем Ли. Она на Чаплина похожа. А я буду танцевать, как Мелисса. Эх, была бы я чуть пониже ростом! Здорово мы вывели мисс Ли на чистую воду, правда, Винсент?.. (Жоржетта, пританцовывая и мурлыча песенки, быстро расхаживала по комнате в шелковых трусиках и подбитом ватой лифчике, а на краешке кровати сидел голый клиент, и по его жирному, оплывшему телу струился пот; он трогал шелк, когда Жоржетта проносилась мимо, и теребил свои гениталии, облизываясь, а на губах у него висели слюни; потом она вылезла из трусиков, а он схватил их, спрятал в них лицо, упал со стоном на кровать и распростерся ниц…) … Нет. Нет. Все это сейчас. Завтра. Винни… да, да. Винченти. Винченти д’Аморе. Che gelida mania… да-да. Холодно, о мой любимый! Si me chiamano Mimi… Si, свеча. Мягкий рассеянный свет свечи… а я тебе что-нибудь почитаю, и мы выпьем вина. Нет. Не холодно. Не очень. Просто легкий ветерок с озера. Такой приятный. Тихий. Смотри, ряби на поверхности почти не видно. И ивы. Да. Si. Величавые плакучие ивы кланяются, любуясь своим отражением в воде; кивают, говорят нам: да. Да, да, да… О Винченти, обними меня. Покрепче. Винченти. д’Аморе. О soave fanciulla… (Жоржи – мой дружок, он у меня в любое время отсосет за пятицентовик или за) … Озеро. Озеро. И луна… Да… Смотри! Смотри! Видишь, вон там? Лебедь. Ах, какая красивая! Какая невозмутимая! Луна ее сопровождает. Смотри, как освещает ее луна. Ах, какая грация! О да, да, да, люблю, Винни, люблю… Винченти… Смотри! Смотри, она скользит к нам. К нам. Ради нас. Ах, какая белая! Да. Белая. Белее, чем снега на вершинах гор. Снега теперь – всего лишь тени. А она искрится и блестит. Королева птиц. Да. О да, да, виолончели. Сотни виолончелей, и мы заскользим в свете луны, плавно, с пируэтами, приблизимся к КОРОЛЕВЕ ПТИЦ и поцелуем лебединую головку, и кивнем ивам, и грациозно поклонимся ночи, и они воздадут нам почести… они воздадут нам почести, и озеро воздаст нам почести, и горы воздадут нам почести, и легкий ветерок, и солнце нежное взойдет, и засияют его лучи, повсюду проникая, и даже ивы чуть приподнимут свои кроны, и снег станет белее, и горы начнут отбрасывать тени, и будет тепло… да, будет тепло… тени останутся, но будет теплым лунный свет («Танцуй, балерина, танцуй») Винни??? будет теплым лунный свет. Скоро потеплеет. Обними меня, Винченти. Люби меня. Просто люби. А как восхитительны на солнце цветущие луга! Залитые ярким светом. Ослепительным и теплым. А высокая трава колышется, и разлучаются травинки, и вспыхивают все цвета, и все вокруг делается красным, фиолетовым, пурпурным, зеленым, белым… да, белым – и золотым, и голубым, и розовым, нежно-розовым, а взгляни на светлячков… словно цветы ночи… о да, да, цветы ночи. Нежные огоньки. Дивные огоньки. Ах, мне так холодно! La commedia e finita. Нет! НЕТ! Винченти! Да, да, родной. Si me chiamano Mimi. Милашка Жоржи, лакомый кусочек. «Птенчик». Слушай, Винни. «Птенчик». О да, родной, конечно. Я люблю тебя. Люблю. О Винни! Винченти. Губы у тебя такие теплые! Д’Аморе. Ах, смотри, как звезды мягко озаряют небо! Да, словно драгоценности. Ах, Винни, мне так холодно! Пойдем погуляем. Sone andati. Да, любовь моя, я его слышу. Да. Он играет мелодию любви. Любви, Винни… мелодию любви… нет, НЕТ! О боже, нет!!! Винни меня любит. Он любит меня. Этого.

Не было.

Часть III

А с ребенком – трое

И увидишь ты, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле.

    Иов 5, 25

Ребенка крестили через четыре часа после бракосочетания. Ну и что, наплевать и забыть, поженились-то они все-таки раньше. Зато повеселились мы, чувак, на славу! Потом, конечно. Ее старик грандиозную свадьбу закатил. А тут еще Шпик с его треклятым мотоциклом. У Томми был «Индиан-76». Это как раз тот малый, что женился. У него был этот «Индиан» – да ты знаешь, хилый такой. Просто чахоточный. Никто из ребят к такому и близко бы не подошел. Ездить-то он ездит и все такое, да уж больно маленький. А нужен такой, чтоб его можно было до ума довести. Сам знаешь, чтоб как игрушка был – флажки там, вымпела да толстожопая коляска с хромом. Тёлки прямо так и липнут, чувак! Просто класс! Короче, у него был этот семьдесят шестой, а Томми-то малый длинный, кожа да кости, ну и мотоцикл под ним смотрелся, точно какой-нибудь отросток. Точно заместо елды у него между ног мотоцикл. Так вот, заведет он его, значит, и сидит себе спокойненько, как на курорте, только на педаль легонько жмет, а движок ревет как бешеный. Все ребята стоят на месте, машины у них кренятся и брыкаются, брыкаются, треклятые движки только чихают да пердят, а Томми сидит на этой елде, колеса дают движку разнос, искра идет, и грохот – точно во время артобстрела, а потом он начинает ездить, медленно так, кругами, и ждать, когда у них заведутся мотоциклы.

Но Томми был малый что надо!

Спокойный, не дерганый. Особенно по сравнению со всеми остальными. К тому же он работал. Не всегда, конечно, но все-таки! Раньше он нет-нет да и встречался с Сузи. Катал ее на мотоцикле, в кино водил (наверно), да и в здешние пивнушки они обычно на пару заходили. Но о том, что Сузи залетела, мы узнали, только когда она уже на восьмом месяце была. А то и на девятом. Это была полька с толстыми ляжками, и даже ее старик ничего не знал, пока она в больницу не угодила. Сдается мне, не очень-то он внимательно смотрел. Да он и не просыхал почти. Короче, когда старуха сказала ему, что Сузи в больнице, он чуть умом не тронулся. А через пару дней протрезвел, расчувствовался, приперся в больницу и давай нюни распускать: мол, он все сделает для своей маленькой дочурки (она была всего на дюйм-другой ниже Томми, а весила на сорок фунтов больше) – и почему она не сказала ему, что залетела, беда-то, мол, какая, а та просто посмотрела на него, попросила закурить и говорит, никакая, мол, это не беда, и примерно через недельку старик уже, как обычно, изучал программку скачек, попивал пивко и поджидал какого-нибудь богатенького лоха. И все же надо отдать ему должное. Свадьбу он и вправду закатил на славу. Началось веселье после бракосочетания, но все самое интересное было после крестин. То есть, когда Шпик выпил пивка и должен был прокатиться. Шпик уже давно спал и видел, как он на мотоцикле разъезжает. Целых полгода в шлеме ходил, а мотоцикла еще и в помине не было. Само собой, все, у кого есть мотоцикл, носят шлемы. Никаких сапог там, никаких курток с орлами и прочего дерьма, но шлем нужен, чтоб волосы в глаза не лезли. Короче, шлем у Шпика был, а мотоцикла не было. Он целыми ночами просиживал «У Грека», а со шлемом расставаться не желал ни за какие коврижки. Попробовал бы ты, чувак, стащить тот шлем у него с башки, так он бы спятил. Ну, а Томми, короче, изредка давал Шпику покататься, и тогда Шпик и впрямь с ума сходил, аж дергался. Заводил треклятый мотоцикл, мутузил его, поносил на чем свет стоит, орал, вопил, поправлял свой распроклятый шлем и катил по Второй авеню, а грохот подымался адский. Потом Томми махал ему рукой, чтоб возвращался. Шпик медленно разворачивался, подъезжал с обратной вспышкой к Томми, пару раз газовал, опускал подпорку, глушил движок, осторожненько слезал, похлопывал по сиденью, по баку и говорил ему, что это классная машина. Просто классная. А на другой день Шпик обходил все мотомагазины Нижнего Манхэттена, мечтательно глазел на машины в витринах, заходил и приценивался, а продавец говорил ему, что за два дня ничего не изменилось, как была цена полторы тысячи, так и осталась, и Шпик спрашивал, нет ли новых подержанных машин, а продавец качал головой и занимался своим делом, тогда Шпик принимался разглядывать фары, сиденья, вымпела, ветровые стекла, багажники и потихоньку с ума сходил, а потом возвращался к «Греку» и рассказывал нам, какой он видел классный «Харли-Дэвидсон» – новенький, последняя модель, причем он знал каждую полоску хрома, каждый болт и каждую гайку в этой чертовой машине, и все смеялись, а кто-нибудь подкрадывался к нему сзади через боковую дверь, снимал с него шлем и бросал другому, и Шпик как чокнутый из кожи вон лез, лишь бы заполучить его обратно, а потом кто-нибудь снова нахлобучивал шлем ему на голову, и мы смеялись, а он твердил, что мы, мол, и понятия не имеем, каково это – мотоцикл хотеть. Потом кто-нибудь обещал покатать его, если он купит кофе с булочкой, тут уж Шпик не выдерживал и расставался с десятицентовиком (Нелегко было заставить его с чем-нибудь расстаться, особенно с деньгами. Наверное, он пытался накопить на мотоцикл и ныкал бабки в кубышку.), поправлял свой шлем, они трогались с места, он орал «Побереги-и-ись!», они выезжали на Кольцевую парковую и давай лавировать в потоке машин, Шпик шалел от счастья, орал, визжал, а когда они возвращались к «Греку», все твердил: Черт возьми! Я просто обязан купить мотоцикл! Чувак, ты и понятия не имеешь, каково это – мотоцикл хотеть! А на другой день отправлялся в Нижний Манхэттен.