Мосгаз и другие преступники Страны Советов

В министерстве внутренних дел подводили итоги. За 20 зимних дней на исходе 1963 и в начале 1964 года Ионесян совершил пять убийств и одно покушение, причем четырьмя жертвами подонка стали дети. Люди уже боялись впускать в квартиры настоящих газовщиков! От следователей требовали немедленной поимки преступника, ставшего ночным кошмаром Москвы. План поимки маньяка составил старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска Владимир Арапов по прозвищу Черный полковник. Выдающийся профессионал, ставший одним из прототипов Володи Шарапова из романов братьев Вайнеров. Участвовал в распутывании дела и Владимир Чванов – еще одна легенда уголовного розыска, фронтовик, прототип многих героев детективной литературы и фильмов, включая «майора Черкасова».

Арапов вместе с коллегами решили отправить Алевтину Дмитриеву под арест. Причем в момент вывоза из дома, где девушка жила вместе с Ионесяном, ее завернули в ковер, чтобы спрятать от посторонних глаз. Это было сделано на случай, если Мосгаз неожиданно решит вернуться в Москву, придет в свою квартиру и спросит у соседей насчет Дмитриевой.

А убийцу поймали на Казанском вокзале, поймав на нехитрую уловку. Нашли сотрудницу милиции, которая внешне напоминала Дмитриеву – и Мосгаз встретил ее на платформе. Да, он так и не набрался уголовной сноровки… Ионесян тут же оказался в руках группы захвата. Оказалось, даже кровавый топорик он носил с собой. На первом же допросе он признался во всем. И покаялся, хотя, наверное, понимал, что обречен на «высшую меру».

«Когда-то я был добрым»

Конечно, он был сумасшедшим и самым справедливым приговором, пожалуй, было бы пожизненное принудительное лечение и труд. Но судмедэксперты признали Ионесяна дееспособным и судили его как обычного гражданина, а не безумца. На допросах он повторял: «Я потерял человеческий облик, а когда-то был добрый…» Следствие и суд по делу Мосгаза завершилось в кратчайшие сроки: уже 30 января 1964 года, 18 дней спустя после задержания.

31 января 1964 года, в 23.00, Владимира Ионесяна расстреляли в камере Бутырской тюрьмы. Говорят, перед смертью он пел любимые опереточные арии: «Помнишь ли ты, как мы тогда повстречались…» По словам очевидцев, перед расстрелом 26-летний Ионесян заявил, что он «сознает, что перестал быть человеком, сознает свою подлость и сознает, что за убийства заслуживает смерти».

Дмитриеву – как пособницу – тоже наказали строго, хотя четких доказательств ее участия в преднамеренных убийствах не было. 15 лет лагерей… Скорее всего, сказался максимализм Хрущева, который требовал от прокуроров самых строгих мер. Но Хрущеву оставалось недолго править: и через 8 лет несчастную танцовщицу отпустили на волю. А слово «Мосгаз» до сих пор звучит для нас как зловещий пароль, с которого 60 лет назад начинались преступления в стиле Достоевского. Топор, горящие глаза и бессмысленно пролитая кровь.

Он стал одним из немногих «культовых» советских преступников. О нем не забыли. И еще долго родители строго говорили своим мальчишкам и девчонкам: «Дверь никому не открывай, а то ходит по квартирам страшный дядя из „Мосгаза“ и убивает маленьких детей…» Прошли десятилетия – а о Мосгазе помнят. Уж такой несмываемый кровавый след оставил он в нашей истории.

Его истории посвящено несколько документальных фильмов, кое-какие воспоминания оставили правоохранители. Но самым популярным заслуженно стал многосерийный телефильм «Мосгаз», в котором следствие по этому делу вел выдуманный персонаж – майор Иван Черкасов. Получился один из самых удачных современных детективов. Отметим, как точно актер Максим Матвеев сыграл сложную роль Мосгаза. «Он безумно сложный, очень эгоцентричный человек и в жизни часто заигрывается. Когда я читал сценарий, мне интересно было понять: он играет сейчас – например, в сценах с Соней – или нет?», – говорил актер о своем герое. Фильм этот стал началом большой «франшизы». Его частенько повторяют с неизменным успехом. Конечно, в фильме есть преувеличения и придуманные линии, но дух эпохи передан притягательно.

Палач – история Тоньки-пулеметчицы

Эта история давно стала легендарной. Но расскажем обо всем по порядке и, по возможности, без эмоций. Хотя от такого предательства и хладнокровия убийцы, да еще и женщины, кровь леденеет в жилах.

В 1979 году в Брянске к высшей мере наказания приговорили работницу швейной фабрики Антонину Гинзбург, которая оказалась военной преступницей Антониной Макаровой по кличке «Тонька-пулеметчица». Во время Великой Отечественной она пошла служить немцам и стала штатным палачом Локотской республики – административного образования русских коллаборационистов на оккупированной территории Орловской (ныне Брянской) области. Это один из самых страшных эпизодов в истории нашей страны. И в истории Тоньки-пулеметчицы по-прежнему немало разночтений и загадок.

Антонина Макарова

Начало Великой Отечественной войны застало Антонину Макарову в Москве, на работе в столовой завода имени Ильича. Мужчины-рабочие ушли на фронт, а девушек направили изучать военное дело – они собирали станковый пулемет и тоже учились стрелять. Макарову зачислили санитаркой в дивизию ополченцев. Потом Макарова стала контролером – проверяла пропуска в столовую, где обедали военные. Воинского звания, как уверяла она позже на суде, ей не присвоили, присягу она не принимала. Немцы разбомбили обоз, в котором она находилась, жертвы бомбежки пытались прорваться через окружение, она помогала раненым.

Никто не знал тогда, что при рождении Антонина носила фамилию Панфилова. Макаровой она стала в школе и потом именно эту фамилию внесла в паспорт. Почему? Возможно, все началось по ошибке учительницы. С другой стороны, есть сведения, что Антонина почему-то стеснялась своей истинной фамилии. Она была младшей из семи детей в семье. Родилась Антонина, скорее всего, в деревне Малая Волковка – и там окончила восемь классов. Как и все дети того поколения, она любила фильм «Чапаев». И образцом для нее была девушка-героиня – Анка-пулеметчица. Тоня чем-то напоминала ее внешне.

В середине октября 1941 года ее полк попал в окружение и сдался в плен. Их поместили за колючую проволоку, но охраны почти не было, поскольку все боеспособные силы вермахта участвовали в наступлении на Москву. В лагере для военнопленных Макарова познакомилась с красноармейцем Сергеем Федчуком и вскоре бежала с ним через дыру в ограждении. Раздобыв в деревне гражданскую одежду, они под видом супругов добрались до Орловской области. Отметим, что для такого поступка необходима решительность. Видимо, дело тут и в чувствах.

Антонина рассчитывала, что Федчук станет ее настоящей любовью, но, дав ей ночлег, он отказался продолжать отношения и раскрыл свою тайну – его ждет семья. Макарова по совету знакомой подалась в поселок Локоть на оккупированной немцами территории области, где рассчитывала устроиться на работу. Она могла прибиться к партизанам, но выбрала коллаборационистов, у которых, надеялась встать на довольствие. Так называемая Локотская республика, в которой она поселилась, была искусственным образованием, которое создали немцы для своих пособников. Их там действительно было немало, потому что эти села в свое время принадлежали императорской семье, там не было крепостного права и преобладали зажиточные хозяйства. Многие действительно не было довольны советской властью.

Макаровой устроили проверку, она – как потом признавалась, из хитрости – объявила немцам, что не любит власть большевиков. В итоге ее взяли в полицию – в отряд, который должен был бороться с партизанами. Но такая служба была слишком опасной. Антонина закрутила кратковременный роман с начальником Локотской тюрьмы Николаем Иваниным и получила новую работу. Обер-бургомистр Бронислав Каминский выдал ей пулемет для исполнения расстрелов, к которым без суда приговаривали партизан, коммунистов и членов их семей, евреев и цыган. Словом, всех, кого третий рейх считал неблагонадежными. Она отличилась в этом дьявольском деле. Сначала она потренировалась с пулеметом на глазах немцев и полицаев. При этом чуть не ранила Иванина. Но экзамен прошла – и приступила к работе палача.

Действовала она хладнокровно и точно. За отличное исполнение расстрелов немцы поселили ее в комнате на местном конезаводе, где она хранила и свой пулемет. Одним из свидетелей этого была женщина из Красного Колодца, у которой Макарова однажды переночевала. Она пришла к бывшей постоялице за помощью и увидела пулемет, а на кровати – одежду расстрелянных. Макарова спокойно, по-дружески рассказала ей о расстрелах и использовании вещей убитых. Женщина в ужасе убежала. А для нее одежонка несчастных, которую отмывали от крови, была важным приработком к 30 маркам, которые платили немцы. «Не пропадать же добру». Так же она относилась и к своим жертвам – все равно они приговорены, спасти их невозможно. А она, если не выполнит приказ, сама станет жертвой своих хозяев. Дело, конечно, не только в такой логике. Но и в аномальной сердечной черствости, присущей этой женщине. Возможно, такой ее сделала война – таков психологический феномен.

Сколько человек убила Тонька? Принято называть огромную цифру – полторы тысячи. Возможно, здесь есть преувеличение. Но то, что жертв было несколько сотен, не вызывает сомнений. Сама она признавалась, что, как правило, немцы приказывали расстреливали группами по 27 человек. Так продолжалось с зимы 1942 года до лета 1943-го.

Вместе с локотскими надзирателями, полицаями и остатками войск вермахта Макарова бежала на Запад, ей удалось раздобыть документы санинструктора. Летом 1943 года Тоньку направили в немецкий тыловой госпиталь для лечения от сифилиса, где она умудрилась закрутить роман с поваром-немцем, который вывез ее на Украину, а затем в Польшу. После того как очередного ухажера не стало, Макарову в общей колонне беженцев погрузили в эшелон и отправили на принудительные работы в Кенигсберг. Там она оказалась в немецком лагере, а, когда Красная армия освободила этот город, сумела доказать, что всю войну работала в 422-м санитарном батальоне.

Весной 1945-го все освобожденные военнопленные и остарбайтеры подверглись фильтрации, которую, впрочем, ввиду тотальной неразберихи провели очень поверхностно. Макарова благополучно ее прошла, утаив от смершевцев факт своей службы у немцев. Она стала работать в советском госпитале.

Тонька-пулеметчица неоднократно меняла места жительства, устроилась нянечкой в госпиталь и снова не теряла времени даром: познакомилась с раненым сержантом Виктором Гинзбургом, у которого всю семью убили гитлеровские каратели. Вскоре они поженились, и она, конечно, взяла себе фамилию супруга. Чета осела в небольшом городке Лепель в Витебской области Белорусской ССР. По иронии, именно сюда под натиском РККА в 1943 году эвакуировались органы власти Локотской республики и орловские коллаборационисты, в Лепеле они даже пытались создать собственную «республику».

Макарова зажила новой жизнью – ни любящий муж, ни родившиеся одна за другой дочери даже не подозревали, чем занималась она в годы войны. Как ветеранам им дали неплохую квартиру. Тоньке удалось занять вакансию контролера на швейной фабрике, она пользовалась уважением горожан, а ее фотографии даже выставлялись в местном музее. Гинзбургов отмечали подарками и наградами. Но Антонина понимала, что ходит по краю. Поэтому она пыталась подбить мужа уехать к его родственникам в Польшу. Правда, эта затея не удалась. Первые годы она боялась каждого стука в дверь, но власти не испытывали к ней никакого интереса, и она успокоилась, решив, что о ней просто забыли. «Нет таких грехов, чтобы всю жизнь человека мучили», – думала она, по собственному признанию.

Поиски «Тоньки-пулеметчицы» шли почти 30 лет. Некоторые считали ее фронтовой легендой. Одним из тех, кто успешно разыскивал карателей на территории Брянщины, был следователь КГБ Петр Головачев – впоследствии он написал книгу о своей работе. В 1976 году милиция задержала двух мужчин за драку в центре Брянска. Сначала инциденту не придали значения: мол, двое не смогли решить, кто пойдет за третьей бутылкой. В отделе всплыли любопытные подробности. Оказалось, что житель города узнал в прохожем бывшего начальника Локотской тюрьмы Иванина и попытался поквитаться с ним прямо на улице. Иванина арестовали. Он подробно рассказал о своих «художествах» и о Тоньке, которую, по ошибке, назвал Антониной Анатольевной (а не Макаровной) Макаровой. Начались проверки Макаровых соответствующих лет рождения. Но Антонина при рождении была записана как Панфилова… Это осложнило работу сыщиков.

Вышли на некую Антонину Макарову, которая жила в Серпухове. Иванин должен был ее опоздать, но… в самый неподходящий момент покончил с собой. Новая ниточка появилась, когда брат настоящей Антонины заполнял документы для поездки за рубеж. Он указал, что у него шестеро братьев и сестер, все носят фамилию Панфиловы, кроме одной – в девичестве Макаровой. Так сотрудники КГБ вышли на Макарову-Гинзбург, стали за ней следить. Даже отметили, что она что-то замечает – и действовали крайне аккуратно. В июле 1978 года следователи решили провести эксперимент: они привезли на фабрику одну из свидетельниц, в то время как Антонину под выдуманным предлогом вывели на улицу перед зданием. Женщина уверенно опознала ее. Но одного свидетельства было мало. В таком деле ошибка невозможна. В Лепель привезли двух других свидетельниц, одна из которых сыграла работницу местного собеса, куда Гинзбург вызвали якобы для перерасчета ее пенсии. Та узнала Тоньку-пулеметчицу. Вторая свидетельница сидела снаружи здания со следователем КГБ и тоже узнала Антонину.

Когда ее арестовали, по воспоминаниям следователя Леонида Савоськина, Антонина держалась спокойно.

Судебный процесс проходил в здании Брянского областного суда при усиленных мерах безопасности. Процесс был открытым. И на каждом заседании зал был заполнен до отказа. Об этом деле стала писать пресса, вплоть до «Правды».

На суде Антонина подробно рассказывала о себе: «Мой отец Панфилов Макар в 1940 году покончил жизнь самоубийством – он был алкоголиком. Моя мать Панфилова Евдокия умерла уже после войны, лет 20 назад. Я в семье старшая, у меня три сестры и три брата».

Судя по словам Гинзбург, один из ее братьев стал полковником, одна из сестер работала в воинской части. На суде их не было, много лет они не общались.

О начале своей работы на немцев она рассказывала так: «Меня познакомили с начальником локотской полиции Романом Иваниным. Я устроилась туда работать. При поступлении мне никто не объяснял моих обязанностей. Мне пообещали бесплатное питание, проживание и заработную плату в размере 30 немецких марок. Меня приняли на работу без документов, потому что я потеряла их при бомбежке. Полицаи научили меня стрелять из нагана и пулемета. Меня брали с собой на облавы партизан. Партизан мы не встречали. Однажды мне показали, куда я должна стрелять в случае их появления. Неожиданно в том месте выехал на подводе человек, я выстрелила в его сторону. Не попала, потому что пулемет перекосился. А человеком этим оказался Роман Иванин. Не знаю, почему он был в том месте. Он чуть меня не убил за то, что я в него стреляла. В июле 1942 года я перешла на работу в локотскую тюрьму, которая располагалась в здании конезавода».

Жила Макарова рядом с тюрьмой в двухэтажном доме. На первом этаже располагалась ее комната, которую она делила с еще одной девушкой-медсестрой, на втором – тюремная контора. Антонина, по ее словам, не знала, что будет входить в ее обязанности:

«Я ходила в тюрьму посмотреть, в каком состоянии заключенные. Условия содержания были плохие: грязно, душно. Там было много больных тифом. На допросах я не присутствовала. Как это получилось, что я сама стала расстреливать людей, я не знаю. Я тогда была молодой, начальник тюрьмы говорил, что немцы взяли Москву, что теперь везде будет немецкая власть. И я поддалась этой агитации. Встала на путь предательства».

Что же дальше?

«Сначала начальник тюрьмы Иванин Григорий посылал меня смотреть, как расстреливают заключенных, – продолжала Антонина. – Я не хотела ходить, но меня обязывали. Первое время на расстрелах присутствовало и гражданское население. Немцы специально устраивали такие показные расстрелы, по-видимому, с целью устрашить население. Мне неизвестно, насильно ли собирали немцы людей на публичные расстрелы».

Она, скорее всего, перемешивала правду и ложь: «Впервые я расстреляла в поселке Локоть четверых человек в начале лета 1942 года, где-то в июле. Мне приказал расстрелять этих людей начальник тюрьмы. Я согласилась, так как мне некуда было деться, потому что в противном случае меня тоже могли расстрелять… Пулемет постоянно находился на хранении в караульном помещении, закреплен он был за мной. Пулемет на подводе повезли по направлению к локотскому кладбищу, к большой яме. Говорили, что ранее в этой яме местные жители брали глину. Когда пулемет доставили к месту расстрела, его сняли с подводы, и я поставила его на указанном мне месте. Чуть позже полицейские привели заключенных – четырех мужчин, они были в нательном белье, руки у них связаны. Были ли они молодыми или пожилыми, трудно сказать, так как все были грязными, небритыми, избитыми. Обреченных поставили лицом к яме, начальник тюрьмы дал команду „Огонь!“, и я застрочила из пулемета по этим людям. Из пулемета строчила недолго, всех узников я убила. Пулемет от них находился на расстоянии 12–15 м. Расстрелянные упали в яму…

Я помню расстрел заключенных локотской тюрьмы 14 июля 1942 года. Среди обреченных был старик Зайцев Григорий Дмитриевич, его приговорили за связь с партизанами, он доставлял им продукты… Так же как и в первом случае, подогнали подводу, на нее погрузили пулемет и отвезли к месту расстрела на кладбище и потом привели заключенных человек 26–27 (точно сосчитать я их не могла, да я и никогда не считала обреченных). Все они были раздеты, избиты, руки у них были связаны. Их поставили около ямы спиной ко мне. Начальник тюрьмы дал команду: „Огонь!“, и я снова застрочила из пулемета. Обреченные не разбегались, потому что были связаны между собой. Да и место было такое, что бежать было некуда: кругом поле.