По доброй воле

Писать и рисовать двумя руками одновременно и только недоминантной рукой.

Укреплять мышцы недоминантной руки.

Совершать простые бытовые действия только недоминантной рукой.

Закреплять навыки, доводя их до автоматизма.

А в следующие месяцы охреневал от того, как сложно все было на практике.

Я начал с простого – с похода в магазин детских товаров. Я с трудом сдерживал раздражение, когда болтающиеся по торговому залу женщины пускали слюни на молодого мужчину, выбирающего прописи и детские раскраски.

Видимо, со стороны это казалось чем-то весьма милым и привлекательным. Знали бы они, на кой черт мне сдались эти книжки, чего я хотел достичь в итоге и РАДИ ЧЕГО все это начинал…

Каждый день я старался делать что-то левой рукой. Только левой. Простые бытовые действия. Почистить зубы. Застегнуть пуговицы. Расчесать волосы. Заправить постель. С этим все было довольно просто – несколько месяцев жизни без правой руки вообще научили меня более-менее справляться со своими нуждами одной… кхм… левой.

Забавно прозвучало, не спорю.

Хотя вот ножом я зря решил орудовать одной левой – чуть палец не отрезал, чтоб его.

Каждый вечер я посвящал тому, чтобы заставить работать оба полушария. Я мучил обеими руками разные эспандеры, которые мне успела за год всучить Алессандра и большая часть которых, стыдно признаться, валялась у меня по всей квартире, писал буквы, закрашивал картинки, соединял точки. Натирая мозоли на пальцах и впадая в бешенство, когда что-то не получалось.

Но я не сдавался. Матерился, психовал, рвал страницы… и садился за стол. Снова и снова. Каждый вечер.

Я уже сдался один раз. И сейчас страшно жалел об этом.

Во-первых, потому что разгромил кабинет Алессандры, разбив все, до чего мог дотянуться. И все лишь из-за того, что она ТОНКО, В СВОЕЙ МАНЕРЕ намекнула на то, что я – засранец, которому лень приложить достаточные усилия, потому что правая рука, видимо, вообще не нужна.

Мучая по вечерам тугое кольцо эспандера, я со стыдом осознавал, насколько она была права. Стоило мне тогда встретиться с первыми трудностями и понять, что установленные мной сроки восстановления никак не соответствуют действительности, я опустил руки. Руку. Вторая и так почти не шевелилась. А сейчас, за несколько недель с чертовыми игрушками я, казалось, добился больших успехов, чем за почти полный год с ней. Если бы я так старался в самом начале и повторно не травмировал только сросшуюся кость…

И это было «во-вторых». Если бы я тогда приложил чуть больше усилий, возможно, сейчас я уже вернулся бы на службу. Но тогда я не занялся бы левой рукой, которая с каждым днем становилась все сильнее. И этот простой, но заметный прогресс, распалял меня все сильнее, заставлял раз за разом уродовать чертовы прописи и брать в руки раскраски и цветные карандаши.

Алессандра со свойственной ей внимательностью отмечала все перемены. И радовалась, как ребенок, чем знатно раздражала меня.

Хотя кого я пытался обмануть? Я слишком долго ждал ее восторга. Стоило карим глазам полыхнуть от радости, я испытывал такую гордость, что грудь раздувало до размеров вселенной, индюк чертов.

Но мне действительно было, чем гордиться. Пальцы перестали дрожать. Я без проблем и заминок выполнял более тонкие и точные действия и почти полностью восстановил объем движения плечевого сустава.

Почти полностью…

Во время одного из приемов Алессандра вдруг задумчиво хмыкнула, отметив мелкий спазм, скрутивший мою правую руку в районе плеча во время выполнения очередного упражнения.

– Детка…

– АЛЕССАНДРА!

– ДЕТКА!

Она не засмеялась по привычке, когда я зарычал, и ткнула меня пальцем в правое плечо. Я поморщился от вспышки острой боли и уставился в напряженное лицо девушки. Она следила за мной с неприкрытой тревогой.

– Я рада, что ты, наконец, пообщался со своими извилинами, и они перестали на тебя обижаться, но ТЕПЕРЬ тебе стоит притормозить.

Я ошарашенно моргнул. Алессандра согласно кивнула, хмурясь и покусывая нижнюю губу. Я закатил глаза.

Какого черта?! Что опять?! Моя правая рука снова подчинялась мне! Почти так же уверенно, как до ранения! Все еще не хватало объема движений в плече, да порой где-то между лопаткой и ключицей, будто внутри сломанных костей, просыпалась злая, жгучая боль, а мышцы иногда сводила судорога. Но за два месяца я достиг прогресса! Огромного прогресса! И сдаваться уж точно не собирался! Не сейчас!

И я ведь еще ни разу не продемонстрировал Алессандре, насколько ловко научился управляться с левой рукой! Я совершал ею почти все бытовые действия, с легким смехом вспоминая, сколько раз опрокидывал стаканчик в больничной палате. Буквы с каждым разом становились все ровнее, все читабельнее, и я даже написал пару писем. Правда, так и не отправил – адресаты были мертвы. Раскраски я бросил, потому что мне почти сразу удалось не выходить за гребаные черные линии контура. А когда взял эспандер в левую руку, сразу вспомнил Аарона, понял разницу между ведущей и не ведущей руками и крепко задумался – это же насколько часто этот мужчина лишается правой руки, что так хорошо натренировал левую?

Я тренировал левую руку, давая отдых правой, и хищно улыбался – я планировал как можно быстрее уничтожить любую разницу между ведущей и не ведущей руками…

– Я серьезно, детка. Тебе стоит притормозить. У меня такое чувство, что ты решил махом без отдыха и выходных отработать все прогулы за прошедший год.

Я поморщился и отвернулся, пряча взгляд.

Так оно и было!

Стыд жег душу. Каждый гребаный день. Стоило подумать о том, как я облажался, я брал эспандеры и заставлял себя тренироваться. Я тягал резинки, отжимался, пытаясь отогнать от себя образ самого себя, громящего кабинет доктора Коппола. Единственного человека после доктора Стивенсона, который пытался мне помочь. Который не бросил меня. Который был за меня.

– Если я брошу сейчас, весь прогресс…

– Если ты не ПРИТОРМОЗИШЬ, Дэнни…

Я удивленно моргнул, но не от перемены ее тона. Крайне редко она называла меня по имени, предпочитая свое идиотское «детка».

– Если ты не притормозишь, тебя может ждать одна очень большая проблема. Которая уже подкралась к тебе и пока что тихо шепчет: эй, я тут, присмотрись!

Она специально проговорила последнюю фразу тонким голоском, и я невольно улыбнулся.

– Да что ты? И кто же шепчет это?

Алессандра не улыбнулась в ответ. Наоборот – ее лицо словно окаменело.

– Боли, Дэнни. Стойкие мышечные боли. Тот самый процент уникальных осложнений…

Я машинально отметил:

«И тут процент уникальных людей, ну надо же…».

– …в которые я крайне не советую тебе попадать.

С трудом заставив себя улыбнуться, я расправил плечи, прислушиваясь к себе. Точнее – пытаясь нащупать боль в правом плече.

– Хорошо… детка. Я постараюсь быть осторожнее.

– Не постарайся, а будь. Это не шутка. Ты халтурил почти весь год и за два месяца достиг того, чего я ожидала от тебя… через шесть… да, где-то через полгода.

Я изумленно округлил глаза.

Полгода?! Да она издевается!