Удачный день

В этот момент сквозь ночную тишину до них донесся ясный и звонкий девичий смех. Все три школьницы одновременно вздрогнули и навострили уши. В полной тишине и спокойствии глубокой ночи этот звук был слышен особенно отчетливо.

– Ах, ну что же вы, ей-богу… – девичий голос где-то неподалеку дрожал от истомы.

– Ради вас, сударыня, я готов на все! Ну теперь-то вам открылась вся глубина той любви к вам, что пылает у меня в груди? – юношеский голос перехватывало от бушующей в нем страсти.

На некоторое время воцарилась тишина…

– Ах, перестаньте! Не затянулся ли наш поцелуй? А вдруг кто-то увидит? – послышался игривый женский голосок.

– Не кажется ли вам, что чем дольше, тем лучше? С вами даже поцелуй длиной в целую вечность не покажется мне долгим! Но если вы так настаиваете… – голос юноши, исполненный кипящего желания, потонул в звонком девичьем смехе.

И без всяких объяснений было ясно, что где-то рядом воркуют двое влюбленных. Но как такое было возможно в этом женском общежитии с его строжайшими запретами и почти армейским надзором? Три девушки в недоумении переглядывались между собой. Удивление и страх на их лицах постепенно сменились блеском любопытства в глазах. В головах всех трех начали рисоваться разные «романтические» сценарии: вот молодой юноша, сгорающий от полыхающего в его груди огня страсти, едва дождавшись ночной тишины и не в силах больше терпеть, тайком перелезает через стену, ограждающую женское общежитие от внешнего мира. Вот молодая девушка, дождавшись, пока во всем здании погаснут огни и все обитательницы погрузятся в сладостный сон, тихонько приоткрывает окно своей комнаты и взмахом белого как свет луны полотенца подает сигнал своему ночному визитеру. А затем, совсем как в кино, закрепив один конец импровизированного каната из сплетенных вместе занавесок, она легонько выкидывает другой конец в сад, где его тут же подхватывают страждущие руки, и юноша, словно тень, скользит по стене общежития, ловко и проворно забираясь внутрь через окно. А потом из комнаты доносятся тихие и исполненные страсти голоса двух воркующих влюбленных, лишь изредка нарушая тишину ночи…

Сладостное чувство окутало девушек, словно туман, и засверкало перед глазами, словно радуга. Их щеки ярко заалели, а глаза заблестели. Откуда-то снова донеслись звуки девичьего голоса.

– Ах, ну хватит, хватит уже! Вы мне не нравитесь…

На этот раз в голосе девушки послышались прохладные нотки.

– Мой ангел, мое небо, моя королева, моя жизнь, моя любовь, спасите же меня, помогите мне…

Голос молодого человека был полон нежности и жадной настойчивости.

– Может, сходим, посмотрим? – предложила самая старшая девушка, поднимаясь с кровати. Две другие неуверенно последовали за ней, обменявшись взглядами, в которых одновременно смешались сомнение, страх и любопытство, но в конце концов все трое тихонько приоткрыли дверь и выскользнули из комнаты. Тише муравьев темными тенями вдоль стен они легко заскользили по коридору в сторону доносящихся до них звуков.

Найти комнату, из которой слышались голоса, было не трудно, но перед дверью этой комнаты все трое резко замерли от удивления, словно высеченные из дерева фигуры. Они даже и представить себе не могли, что странные звуки могут проникать из-под двери в комнату смотрительницы общежития! Той самой госпожи Б, которая на словах так ненавидела всех представителей мужской половины человечества!

А из комнаты тем временем продолжали долетать звуки тихого мужского голоса, ласково, но настойчиво уговаривающего свою собеседницу.

– Мой ангел, мое небо, моя королева, моя жизнь, моя любовь, неужели вы позволите мне погибнуть без вашей любви? Неужели вы сможете причинить мне такую боль? Мое сердце – на ваших устах…

Старшая девушка легонько приоткрыла дверь на самый чуток, и три пары глаз с жадностью заглянули внутрь комнаты. Их взору открылось удивительное зрелище: в комнате все еще горел свет, а на кровати большими стопками лежали те самые любовные письма, адресованные обитательницам общежития. И прямо посреди этой горки из писем на кровати восседала госпожа Б – совершенно одна. Руки ее были вытянуты вперед, словно она обнимала кого-то невидимого, очки лежали рядом на кровати и близорукие глаза с истомой смотрели в пространство прямо перед собой, губы нежно вытянулись вперед в трубочку, а лицо слегка склонилось набок в томном ожидании поцелуя. Из ее горла раздавался тот самый «юношеский» голос, который слышали три девушки. Но почти сразу, без какого-либо предупреждения ее голос внезапно изменился на игриво-женский, она кокетливо оттолкнула невидимого гостя и с придыханием произнесла уже высоким девичьим голосом.

– Ах, ну хватит, хватит уже! Вы мне не нравитесь…

Засмеявшись высоким голосом, она схватила одно из писем, что были в беспорядке разбросаны по кровати, и поднесла его к своему лицу, глубоко втянув носом запах бумаги.

– Взаправду говорите? Любите меня так сильно? Больше жизни своей? Меня? Именно меня?

Ее голос дрожал, словно она вот-вот разразится плачем.

– Чего это с ней? – прошептала первая девушка.

– С ума, что ли, сошла? Одна посреди ночи, и такое! – подхватила вслед за ней вторая.

– Даже жалко ее как-то, – сказала третья девушка и смахнула непонятно откуда выступившую на глазах слезинку.

Этот милый сердцу гневный взгляд

О произведении

«Этот милый сердцу гневный взгляд» (февраль 1924 г.)

В этом произведении затрагивается новая для времени писателя социальная проблема общества – совместное самоубийство двух влюбленных. Повествование идет от первого лица девушки-кисэн, описывающей происходящие с ней и ее мужем события, и рассказывает историю любви с неожиданным финалом, полную противоречивых моментов: от предательства и лжи до проявления искренних чувств. Толкование рассказа может быть разным, но простота и глубина задумки автора не может оставить читателя равнодушным.

Мне было девятнадцать лет, когда мы начали жить вместе. И не смейтесь, что так говорит женщина, которой еще и тридцати нет. Двадцать лет для кисэн – это то же, что шестьдесят для обычного человека, ну а в тридцать – вы уже старая столетняя бабушка. К чему это я? А к тому, что тогда я была совсем не дурна собой, мои теперь уже синеватые губы тогда были розовыми, а пухленькие щечки алели здоровьем. Это сейчас меня обзывают скелетом, а тогда у меня было полное во всех нужных местах тело и белая кожа, я была прекрасна в любой одежде, а походка моя была изящной и утонченной. Я превосходно пела и танцевала не хуже, чем другие. Я была довольно известна в кругах кисэн, а потому наслаждалась своей роскошной жизнью и все мои клиенты очень любили меня. Но что-то я отвлеклась, знай, себя только нахваливаю.

Так или иначе, и у меня было свое время. Не проходило ни одного дня, чтобы за мной не присылали извозчика, а согласившись и отправившись развлекаться, я никогда не возвращалась домой раньше полуночи. Но даже тогда спать я ложилась редко, потому что или дома меня уже ждал гость, или я сама возвращалась домой с гостем, и вся ночь проходила еще более утомительно для моего и так уже утомленного тела. Лишь после рассвета наступало мое время, время для отдыха, когда я могла немного расслабиться и поспать. Но даже тогда вереница посетителей не прекращалась, в дверь постоянно стучали, приглашали погулять по садам, полям, храмам. Как тут не устать? Гулять – это тоже тяжелый труд. У меня постоянно ныли ноги и гудело все тело, и гулять совсем не хотелось. Я лишь с сожалением вздыхала, мечтая о том времени, когда все оставят меня в покое и я смогу нормально отдохнуть.

Примерно тогда передо мной появился он. Старше меня на четыре года, он был красив собой, щедро сорил деньгами и полностью, без остатка, отдавался развлечениям и кутежу. Он мне нравился. Кажется, я тоже была ему небезразлична. Когда отношения между нами начали перерастать во что-то более серьезное, он стал настаивать на том, чтобы мы жили вместе. Жизнь кисэн мне уже начинала надоедать, он мне пришелся по душе, поэтому я ничего особо против и не имела, но по привычке еще некоторое время водила его за нос и кокетливо уходила от прямого ответа. Выудив из него целую тысячу вон, я отдала их маме, а сама, словно нехотя, согласилась и стала жить с ним под одной крышей.

Он любил меня страстно и беззаветно и был готов пожертвовать всем ради меня. До встречи со мной у него явно были женщины, но поскольку он был еще совсем юн, в нем присутствовала та самая искра молодости и искренности. Он вслепую доверял всему, что я говорила, хотя я частенько ему лгала. Ни разу не отказал он мне ни в одной моей просьбе. Быстро это смекнув, я начала требовать все, что моя душа желала. Я заставила его переписать его дом на мое имя, купить мне шкаф и вешалку для одежды из перламутра, большое зеркало на стену, множество самых разных тканей, шелков, заколки и украшения для волос под каждый мой наряд, а также пару раз в неделю дарить мне кольца: золотые, жемчужные, с драгоценными камнями, которые продавались в ювелирных лавках на Чинкоге[1 - Чинкоге – район в старом Сеуле со множеством небольших лавок и магазинов, где продавались, в том числе, и дорогие ювелирные украшения.]. Я постоянно выуживала у него деньги под самыми разными предлогами: то у мамы моей был день рождения, то у родственников свадьба, то на торговлю мне нужен был капитал, то долг кое-кому вернуть. Не хочу оправдываться, но мое такое поведение было не только следствием моего же корыстолюбия или жадности. Мне было приятно и интересно просить его купить мне что-нибудь. Это был мой способ позаигрывать с ним и показать ему свою благосклонность. Мне было интересно посмотреть, насколько он любит меня и готов ли удовлетворить все мои желания. И когда мои ожидания оправдывались, я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Ну и мама мне на ухо тоже нашептывала, конечно…

Деньги, которые он так легко тратил, были не его, а отцовские, которые он постоянно брал в долг. Бесконечно это, разумеется, продолжаться не могло: уже через три месяца нашей совместной жизни я почувствовала, что мы уверенно движемся в финансовый тупик. Сына своего отец любил, но сколько можно было его содержать. К тому же мой свекор был известным на всю округу скрягой, и, думается мне, он и так долго терпел выходки своего сына.

И вот однажды чаша терпения переполнилась.

– Видеть тебя больше не хочу! Ты мне больше не сын, и меня не волнует, где ты и что делаешь.

Такая угроза срывалась с его губ и раньше, но сейчас, похоже, он был непреклонен в окончательности своего решения.

Кредиторы налетели на нас со всех сторон как рой пчел. У двери нашего дома денно и нощно дежурили люди из ресторана, ювелирной лавки, магазина с шелком, даже от ростовщика. Будучи единственным сыном богатых родителей, он никогда не бывал в подобной ситуации, поэтому его теперь повсюду сопровождали нервозность и страх. Стоило звукам шагов раздаться за дверью, как его голова вжималась в плечи, а лицо бледнело. И каждый раз мне было жаль видеть его таким. Ведь это из-за меня он испытывал такие трудности. Но он, тем не менее, ни разу не высказал никаких претензий и не проявил свою ненависть ко мне. На него было жалко смотреть, и во мне заговорили угрызения совести.

– Тяжело же вам приходится из-за меня? Это я во всем виновата…

– Да ты что? И вовсе ты не виновата, это все я… – он от стыда опускал голову.

А ситуация тем временем становилась все более критической. Внезапно выяснилось, что совсем недавно, поддавшись соблазну и уговорам своего приятеля, он подделал личную печать своего отца и взял под его имя деньги в долг. Тот, кто дал ему эти деньги, разумеется, знал о подлоге, но сейчас, когда отец наотрез отказался отдавать долг назад, бросился угрожать доносом в полицию, мол, я там все расскажу и о поддельной печати, и о твоем мошенничестве, если не вернешь все до последней воны в течение недели. Мягкий и нерешительный по своему характеру, он весь извелся и даже лицом пожелтел. Несколько раз он пытался уговорить мать, чтобы она убедила отца, и даже пытался поговорить с отцом лично, но по его нахмуренным бровям и опустившимся плечам было понятно, что цели своей он не достиг. Он то и дело нетерпеливо вскакивал с места, затем снова садился, снова вскакивал, и нервно расхаживал по дому, не зная, что делать.

Он мог в течение долгого времени сидеть совершенно неподвижно, словно каменное изваяние Будды, рассеянно слушая ветер и полностью погрузившись в свои мысли.

Наступил вечер предпоследнего дня той самой недели, которую ему отмерили кредиторы. На высоком летнем небе висела яркая луна. Поужинав, мы вышли на улицу, сели на скамейку и начали смотреть на луну. Приятное воспоминание неожиданно всплыло у меня в голове.

– В прошлом году в это время мы катались по реке Ханган…[2 - Ханган – река в центре нынешнего Сеула. Во времена, описываемые в рассказе, она была еще за пределами города.]

Перед моим взором предстали набегающие прохладные волны реки и корабль, разбивающий собственную тень на воде. Мне вдруг стало жарко и невыносимо тоскливо на душе. Но даже при всем моем бесстыдстве, у меня не хватало совести просить его отвезти меня покататься на лодке. Он вон даже голову не мог толком поднять на луну, весь в раздумьях о своих долгах, о какой прогулке могла идти речь?

– Такой красивый вечер, а я сижу дома и даже выйти не могу…

Я уже скучала по бурной жизни кисэн. Сожаление о своем решении начать замужнюю жизнь накрыло меня с головой. Откуда-то послышался плач, а когда я обернулась, то увидела, что это плачет он.

– Почему вы плачете?

Он не сразу ответил. Всхлипывания мешали ему связно говорить.

– Если я сяду в тюрьму, ты… ты снова станешь кисэн?

Он посмотрел на меня со слезами на глазах. Внутренне я вздрогнула. Как это он так точно угадал мои мысли? Внешне же я, как опытная женщина, вежливо удивилась.