Остров для особенных (сборник)

Минута унижения

Как вы поняли, конфликт был исчерпан, но как выяснилось на очередном спортивном собрании у тренера, не все так просто. Стоит заметить, что нас собрали на третий день (перед этим был выходной), да ещё и с утра. Это обстоятельство меня немного настораживало. На входе нам был дан приказ идти сразу в спортзал, потому что к нам есть серьёзный разговор. Собравшись в зале, мы не понимали, в чем дело. Все выглядело не так, как это было обычно. Тренер вынес большой плоский экран, поставил его у стены в центре, дав нам приказ стать шеренгой, чтобы все могли видеть то, что он сейчас продемонстрирует на экране. То, что мы увидел через минуту… Мне тогда хотелось умереть со стыда, потому что главным действующим героем был именно я. В раздевалке того злосчастного вечера позавчера. До меня сразу дошло, что сейчас парням предстоит увидеть, но что я мог бы поделать? Вопреки приказу тренера я вышел из шеренги, чтобы не смотреть вместе со всеми на свой вынужденный позор. Не успел я убраться назад, как тут же парни загалдели со смехом: – Смотрите, он устроил из раздевалки туалет, ох умора! – и все в таком духе. Неужели им невдомёк, что я не мог пойти домой в таком виде, в каком они меня оставили в раздевалке, а теперь глумятся. – Что ты скажешь в своё оправдание? – Строгий голос тренера был как спасительный круг, потому что мне действительно не терпелось сказать оправдание в свою защиту, к тому же во мне вновь проснулась обида. – Виноват, признаюсь! Но я был вынужден… – и меня грубо прервали. – Меня совершенно не интересуют причины твоего акта вандализма. Иди в раздевалку, там тебя ожидает швабра с ведром и подчищай свои следы жизнедеятельности. Не заметив на лицах парней хоть какого-то сочувствия или раскаяния, только Данила пытался выйти из строя, но его придерживали. Преодолевая дорогу в раздевалку, я осознал всю гнилую сущность человека, который натаскивал из нас крепких парней. Потому что не давая мне оправдаться, он этим ещё больше унизил меня. Ведь он прекрасно знал, кто спровоцировал данную ситуацию, камеры ведь снимали не только процесс опорожнения моего мочевого пузыря. Открыв дверь, я убедился что здесь не прибирались после моего пребывания здесь. Вот же урод! Я едва не разбил умывальник, когда взял ведро для того, чтобы набрать воды. И все же я справился с бурей в душей. Вскоре пол был тщательно вымыт, не только в месте преступления, а везде; зловонный запах почти выветрился, когда мной было открыто окошко. Клянусь, моей энергии хватило бы еще и на то, чтобы провести шваброй по лицу тренера, а то нечиста она для меня. Мне совершенно не хотелось возвращаться на место унижения, но я рассудил, что мой уход по-английски не добавит мне очков в подмоченную репутацию. Инвентарь оставил там же, где он и стоял. Потащи его с собой, то нарвусь на поломойку в зале при всем честном народе. А что, я был готов ко всему. – Убрал? – встретил меня тренер, впиваясь взглядом мне в душу. – Да. – Сухо ответил я и присоединился к парням. – Что же, идите раздевайтесь, и обратно сюда. В раздевалке мне хотелось высказаться с виду приличным мальчикам все, что я о них думаю, но Данила, увидев мои намерения, приободрил: – Не сейчас, потом разберёмся. Далее все шло своим чередом, правда, я позволил себе заниматься вполсилы и уступить сопернику на спаринге, потому что мне хотелось быстро уйти отсюда, чтобы не видеть всех их. Руки то и дело чесались кому-то начистить физиономию, чтобы не думали так со мной поступать. В раздевалку я буквально летел, потому что не было сил больше находиться в зале. Не успев напялить на себя шорты, в дверях показалось покрасневшее лицо вездесущего Данилы. – Слушай, – начал он, делая шаги ко мне, – может проучим или хотя поговорим, так-то не-мужски это было с их стороны. Подставить тебя и не рассказать истинную причину, ведь парни куда больше виноваты… – Данила, не хочу об говорить, – я грубо прервал его, обуваясь. – Раз мой конфуз был записан на видео, то и их проделки не остались незамеченными. Меня готовили на роль козла отпущения, забудь. – Но дело не в этом, а в том, что коллективное молчание свидетельствует об низости морали и… – А тогда почему ты молчал там? Ведь это из-за тебя мне устроили «тёмную». Друг хотел что-то сказать, но видимо, он не был готов к тому, что стрелки переведут на него. Глядя на его растерянное лицо, я буркнул себе под нос: «Пока», и вышел из раздевалки. Нельзя сказать, что я на него обижен. Просто мне хотелось закрыть мучительную тему, так что мне пришлось его осадить. В следующий раз, когда встретились, никто из нас не затрагивал случившийся инцидент. Было и прошло.

Наш первый раз

Тем вечером мы с Анной гуляли вдоль берега, наблюдая за багровым восходом солнца. Оно отбрасывало свои лучи на волны, от чего зрелище захватывало дух. Анна сегодня была, как всегда, прекрасна собой. Её волосы были заплетены в простую косичку, даже с некоторой небрежностью. А сарафан при каждом дуновении ветра всячески стремился оголить то, что было скрыто. Также он облегал соблазнительные выпуклости её созревающего тела. Но её такое даже забавляло, что могло проявляться в неохотной поправке коварной детали женского гардероба. Когда солнце совсем скрылось за горизонтом, я стал намекать, что пора собственно и по домам, на что ответом мне было такое чёткое покачивание головой. – А что нам ещё делать здесь в это время? – недоумевал я, тем более что-то желудок стал о себе напоминать, но об том решил не сообщать. Ответом мне был лукавый взгляд в свете фонарей. Её ноги в красных босоножках на низком ходу прорисовывали дорожку из следов, исходящую от меня в сторону бурной бесконечной воды. Встав в паре шагов от океана, Анна стала снимать свою обувь, положив как дальше на песке, чтобы её не унесло течением. – Иди сюда, – стоя в воде по щиколотку, она стала махать мне. Однако я скрестил руки в воздухе, как бы выражая своё нежелание присоединяться к ней. У меня теплилась надежда, что она все таки угомонится, но ничего подобного не произошло, скорее наоборот. Анна встала обратно на песок, но не стала подбирать босоножки. Её руки зачем-то полезли под подол своего сарафана, и не трудно было понять потом, что она избавлялась от трусиков, Вытащив на свет свои белые трусы, она со смехом посмотрела на моё удивлённое лицо, и швырнула их как можно дальше от берега. Я не мог поверить в то, что увидел. Может, на неё надеты две пары интимного гардероба, и она шутит? Поколебавшись, я решил принять это как юмор, и улыбнулся ей на всякий случай, кивая головой. Кажется, то ли такая шалость, то ли моя одобрительная реакция, только раззадорило Анну. Её игра с подолом сарафана, который она собирала и поднимала до критической высоты, уже явно намекала, что Анна пытается меня соблазнить. И если честно, меня напугала такая напористость, тем более, мне сильно мешала моя неуверенность, что перевешивало желание попробовать столь сладкий плод. Я бы развернулся, но не мог бросить её одну в открытом океане. Наигравшись с подолом, теперь руки Анны оказались за её спиной, что-то там проделывая. Едва вытащив снятый бюстгальтер (явно из одного комплекта с трусами) из-под сарафана, она бросила его вслед за нижней частью белья. Мне стало ясно, что игра стала заходить слишком далеко. Ещё поди и сарафан последуют за нижним бельём. Она увидела, что я стал двигаться в её сторону, стала бегом снимать сарафан. От вида обнажённых частей её тела, столь взволновавших меня, которые всегда скрывались под одеждой, у меня захватило дух, и становилось все горячее в паху. К счастью, сарафан был аккуратно уложен рядом с босоножками. Обнажённая Анна с полной безрассудностью побежала по воде, пока её ноги, а затем и живот, не скрылись под волнами. Перед моими глазами плясала её небольшая, но красивая грудь. Нельзя сказать, что я горел желанием лезть вслед за ней, но мой страх за её жизнь повелевал это сделать. Мои вещи, за исключение трусов, оказались возле ее сарафана с босоножками. Когда моя левая ступня оказалась в воде, меня передёрнуло, было отнюдь не совсем тепло. Привыкнув к температуре, я пошёл к Анне, пребывавшей в ожидания меня. И совершенно не стеснялась своей наготы, но упивалась тем, что видит, как мои глаза невольно засматриваются на девичью грудь. Мои ноги, вечно подкладывающие мне свинью, и на этот раз подвели. Хорошо, что плавание входило в мои тренировки, и после падения я моментально встал. Анна было бросилась ко мне, но заметив, что и без неё все в порядке, тут же разразилась смехом. Меня в какой-то степени злило её поведение, но как же она была хороша… Пока мне оставалось пройти ещё десяток шагов к Анне, она распустила свои волосы, из-за чего её можно было сравнить с Венерой Милосской. В моих трусах словно полыхало огнём, и это не могло не напрягать. Наконец мои руки коснулись её локтей. Я тянул за них в сторону берега, но Анна вырвалась, отходя ещё дальше. До чего же несносная девчонка! – Пошли, не хватало ещё нам утонуть под ночным небом! – мои попытки вразумить привели к тому, что её голова скрылась под водой. Словами не передать мои эмоции в тот момент, н среди них определённо присутствовал страх за близкого. В панике пытаясь рассмотреть её в водяной глади, едва не бросился на поиски. Из-за учащённого сердцебиения я едва мог расслышать лишь звук прибоев. Я едва не умер, когда за моей спиной что-то выпрыгнуло, обрызгав меня мелкими каплями. Мне хотелось убить в тот момент эту шутницу, насколько мне надоело терпеть такие идиотские шутки. Развернувшись, я стал направляться обратно к берегу, но Анна схватила меня за правую руку. Решил постоять пока на месте с максимально обиженным лицом, чтобы она осознала, что нельзя выкидывать подобные фокусы. Приблизившись ко мне всем своим обнажённым телом, касаясь грудью моей спины, она игриво пощекотала мои бока. Я невольно засмеялся, уворачиваясь от щекотки. Брызги воды, беззаботный смех, ласковый свет луны – этот момент так ясно отпечатался в моем мозгу. Мы не думали, но мы наслаждались жизнью несмотря ни на что. Прежде со мной такого не случалось. Вспоминаю и представляю это как сцена из романтической комедии. Наигравшись словно дети, мы упали в объятия друг друга. Такая близость обнажённой Анны взволновала меня, и меня бросило в дрожь. Я видел перед собой редкой красоты лицо этой девушки и не верил, что она – моя. Может это сон? Или чересчур хорошо заигравшееся воображение? Эти пухлые губы коснулись моих. Я ответил, погружаясь в предоставленный омут любви. Наши рук не оставались без дела; напротив, они исследовались каждый изгиб некогда недоступного тела. Узкая спина, тонкая талия, круглая попа. Я касался последней, пытаясь осознать своё счастье. Как же мне хотелось, чтобы это длилось долго. Однако Анна оторвалась от меня, бережно убирая мои руки от себя. Я хотел кричать, но какой в этом смысл, если она не слышит? То, что она творит, было очень жестоко. Это все равно что показать бутерброд перед человеком, в чьём рту не было н крошки последние три дня, и самому же съесть на его глазах. Я жадно провожал взглядом фигуру Анны с плавными изгибами. Внизу моего живота ныло. Как никогда прежде. Анна остановилась на половине пути и обернулась. Я ничего мог понять по её непроницаемому лицу. Я ей показал, что мне надо немного поплавать, что тут же и сделал. Она продолжила стоять, наблюдая за моими движениями. Мы вернулись на берег, но ещё не спешили идти домой, по крайней мере, мне следовало прийти в себя после такого внезапного поворота. Свою пятую точку я приземлил на свою футболку, чтобы высохнуть. По-прежнему обнажённая Анна присела возле меня, положив свою голову на моё плечо. – Тебе не холодно? – Нет. Через десять минут мы покинули пляж. Во мне бушевало нежелание идти домой, потому что все естество тянулось к телу, которым меня недавно дразнили. Анна шла, прижавшись ко мне, в своей мимолётной дремоте. Я едва сдерживался от того, чтобы не касаться своей рукой её ягодиц. Целуя её, мне было уже мало тех в меру пухлых губ цвета пиона в самом расцвете. – Ну, все, я пошла спать! – Отвернулась она, когда я своими губами стал ласкать её шею. Мою душу переполняла откуда-то возникшая меланхолия, когда за ней закрылась дверь. Такое состояние мне свойственно испытывать после положительных моментов. Знал бы я тогда, к чему это приведёт. Для следующего этапа в наших отношениях потребовалось не так много времени. Случилось это через полторы недели. Совпало это с отъездом очередных старожилов в нашем городке. В моё временном распоряжении оказался дом на другом конце квартала от нас, и во время прогулки я постоянно думал, зачем мне это. С теми бывшими жильцами приходилось пересекаться по большей части на празднованиях, которые ими посещались довольно редко. Ещё виделся с ними, когда ходил за продуктами и на сборных тренировках. Была одна особенность, что сильно выделяло их на фоне остальных, но для начала оговорюсь, что у всех было по одному младшему члену семьи, и чаще это были мать плюс сын, реже – остальные вариации, а в семье, что уехала – была мать с близнецами-сыновьями, и эти дети – умственно отсталые. Мы не могли или не считали нужным пытаться завязать дружбу с близнецами, ведь с ними общение больше напоминало разговор со стеной. А их мать, женщина лет около 35, с вечно уставшим лицом и чересчур худым телосложением, не стремилась ходить на материнское собрание, чтобы выпить чашечку чая. Но достаточно было посмотреть на её детей, чтобы понять, что жизнь больше не принадлежит ей самой, потому что за близнецами нужен круглосуточный надзор. А если они ещё и мускулатурой вдвое больше её самой, даже по отдельности, то не удивительно, вместо женщины мы видели лишь призрачную тень. Зайдя в их бывшие жилище, вспомнил один запоминающийся случай с близнецами. Дело происходило месяц назад, но оно навело такую шумиху, что запомнилась каждая секунда. Ничто не предвещало беды: как всегда солнце жарило асфальт, и поэтому никто не высовывался на улицу без уважительной причины, зато плавали в своём бассейне, уж они были в каждом дворе. Зато вечером начиналась небольшое движение. В общем, ваш покорный слуга попивал сок и лежал под тенью зонтика, когда томную атмосферу прорезал пронзительный крик, и он усиливался с каждым разом. Я напряг свой слух и услышал, как какая-то женщина кричала «Помогите, мои сыновья поубивают друг друга!». Ноги понесли меня на улицу, где моему взору предстала такая картина: двое близнецов стояли на дороге…абсолютно голые и душили друг друга. А вокруг них скакала перепуганная женщина, пытаясь вклиниться. Только вот они по очереди только одной рукой её отталкивали. Понимая свою беспомощность, её лицо покраснело и залилось слезами. Я побежал в их сторону, чтобы размять, но меня опередил Андрей. Тот пытался их оттащить, но попытка не увенчалась успехом, и тут пригодилась моя помощь. И все же в силе мы им сильно уступали. В конце концов к нам присоединились ещё двое, не менее крепких парней, и так нашими общими усилиями мы прекратили их балаган. Нам понадобилось придерживать буйных братьев, чтобы они вновь не сцепились, около пары минут. Мне, честно говоря, было противно даже касаться их тел, тем более голых. Женщина, которая кричала возле «замечательных» детишек, успокоившись, быстро сбегала домой, откуда принесла пару спортивных штанов. На удивление, её действия не встретили сопротивления от буянов, и наконец они не сверкали своими гениталиями перед собравшейся толпой. Опасаясь, что вновь завяжется драка, мы решили сопровождать «весёлую» семейку до самого порога. Когда близнецы скрылись в глубине дома, их мать вновь расплакалась. На наш недоуменный взгляд она ответила, что дома её мальчики были очень спокойными, и практически не доставляли беспокойства, здесь же их словно подменили, да ещё и спорт придал им мощные физические данные, и с ними стало трудно справляться. Мы дежурно ответили, что пусть обращается к нам за помощью в любое время. Это её успокоило, что на лице возникло нечто улыбки. – Спасибо вам огромное! – и её голова исчезла за дверью. Тогда из нас, бравых парней, никто не вернулся в свой двор. Ведь нами было принято решение посидеть несколько часов у дома с нашими пациентами. Но буря так и не возобновилась. На следующий день до нас дошла информация, что наша помощь уже не нужна, потому что утром явился некто, который будет следить за братьями. – Ник, а что он собой представляет? – сгорал от любопытства Данила. – Ничего особенного, практически двухметровый накаченный мужик с коротко стриженными волосами. У него бицепсы в два раз больше моих, – не без лёгкой зависти было сказано Ником, у которого и так не было с этим проблем. Последний месяц их пребывания прошёл без эксцессов со стороны близнецов, и наш интерес к ним так же угас, как и вспыхнул. Об их отъезде мне сообщила моя мать на третий день. – Не завидую я их матери, с виду такие трудные ребята. – Она начала было говорить, но заметив, что я не вникал в её размышления, и ничего не добавила. Той же ночью меня распирало от интереса к их дому. Наверное, там уже навели порядок, но это предположение не остановило меня от того, что я встал начал натягивать на себя одежду. Стоя в их гостиной, я не заметил чего-то особенного. Мой дальнейший путь пролегал в их комнаты. Как и во всех домах, здесь было две спальни. В первой спальне было весьма пусто, стояли кровать без белья, тумбочка, в которой ничего не оказалось, и шкаф с такой же нулевой заполненностью. В ванной комнате тоже ничего не было. В общем, уже прибрались, пока я пребывал в неведении. Зато не успев открыть вторую дверь, так тут же почувствовал едва ощутимый аромат жизнедеятельности по-маленькому. Когда зажглась лампа, моему пытливому взору представилась совершенно пустая комната. Здесь не было совершенно ничего, только поцарапанные и обрисованные стены с пятнами сомнительного происхождения. Наверное, здесь была мебель, но её вывезли из-за невозможности восстановления после неконтролируемых жильцов. Дверь в ванную комнату могла похвастаться наличием тремя отметинами. Видимо, здесь практиковалось самовольное битье головой. В санузле стояли ванна, умывальник и унитаз, после которых перечислять было совершенно нечего, кроме оборванного душа у самого основания. Надышавшись хоть и не сильно бросающим, но все же стойким неприятным ароматом в бывшей спальне братьев, я выбежал вниз на первый этаж, чтобы отдышаться. Решив для себя, что достаточно здесь провёл время, направился в сторону входной двери. Ключа в замке не оказалось, как внутри, так и снаружи. А так уходить нельзя, чтобы не выдавать тот факт, что здесь кому-то пришло в голову шастать. Я мобилизовал свой мозг для того, чтобы вспомнить, где я мог их бросить, с моей слабой памятью такое постоянно стало происходить. Так, я зашёл, закрыл за собой дверь, дальше… Умственная деятельность прервалась чьими-то руками, что коснулись моей спины, и мне даже не пришлось думать кто это, так как узнал запах любимого Анной шампуня, не то абрикосового, не то персикового, но точно фруктового. Для обоняния это стало отрадным моментом после смрадной пустой комнаты, где жили близнецы. Я положил свои руки на её, которыми она обняла с предельной нежностью. Её светлая голова возлежала у моего плеча. Затем она убрала свои руки с моего живота, и отошла, на что мне пришлось развернуться к ней. Анна манила меня указательным пальцем правой руки куда-то вглубь дома, на что я покачал головой. Не переставая подзывать меня, она стала применять приём в виде поднятой левой брови. Но в целом мне было сложно фокусироваться на лице, потому что взгляд постоянно опускался вниз, потому что на ней была исключительно тонкая ночная сорочка нежно голубого цвета. И хоть свет в прихожей не мог похвастаться яркостью, но нельзя было не заметить, что под ней – упругая голая грудь и то, что называют в дешёвых женских романах (мне рассказывали) «вход в рай» ниже тёмного треугольника. Я судорожно сглотнул слюну, потому что понял, что во мне просыпается дикий зверь с неудержимым желанием накинуться на неё, чтобы удовлетворить растущую похоть. В голову не пришло ничего лучшего, как начать себя щипать как можно больнее, и такие меры не приносили нужных результатов. – Да иди уже ко мне! – её терпение кончалось, пока мне приходилось бороться со своим инстинктом. Я словно прирос к полу, так как во мне вновь проснулся страх не дать ей того, чего она требовала. Анна таки бросила попытки меня завести в гостиную или куда ей хотелось, и бегом подошла ко мне и резко оттолкнув прижала к стене. Я вроде был куда сильнее и крепче, но ступор сыграл в пользу Анны. Её поцелуи в губы стали ещё более страстными, а руки все – бесстыжими. Под футболкой касалась каждая клеточка. Затем, оторвавшись, Анна скинула футболку через мою голову, на что я не отвечал ей попытками прекратить; наоборот, входил во вкус. Она своими руками положила мои к себе на круглые ягодицы. Наконец-то до меня дошло, что Анна вручила мне карт-бланш, и мои руки без стеснения снова поглаживали и ощупывали желанную попу, прижимая к своему паху, где уже вовсю ныло, но безумно приятной болью. Мои руки поднимались вверх, задевая при этом ненужную сорочку, и не спрашивая, натянул её до самых плеч. Анна помогла мне снять её, подняв свои руки, одновременно одаривая меня горящим взором. Теперь я пошёл ва-банк, начиная ласкать её поцелуями, взяв старт с шеи, и поглаживая все, до чего тянулась душа. Моя увлечённость неведомым доселе процессом подвела к тому, что не сразу понял, как с меня спустились штаны (этой ночью на мне отсутствовали трусы). Анна нагнулась, чтобы помочь снять их, тем самым смущая меня. Её руки обхватили мои ноги, словно они служили ей лестницей в врата удовольствия. Постепенно она выпрямилась, хотя по-прежнему стояла на коленях, смотря снизу вверх на меня. Я ощущал, как её руки поглаживали внутреннюю сторону бёдер. Но со стороны Анны не было спешки относительно того, что нас преграждало от соития. Наоборот, действия больше напоминали дразнилку. В моём низу словно бушевал пожар, требуя немедленной ликвидации. Каждое движение только невыносимо мучило. Из моего горла раздался нечленораздельный рык, и я, схватив Анну, уложил её спиной прямо на полу, тут же оказавшись на ней. Мои порывистые поцелуи в губы, в шею, в грудь и по нарастающей больше напоминало сухие и агрессивные оральные ласки. Виной тому соблазн попробовать то, чего у меня никогда не было. И он не оставлял желания тянуть резину. Обычно я мне хватает терпения силы воли не поддаваться. Но не на этот раз. Анна подо мной извивалась и поглаживала по спине, рукам, шее. Мои неловкие ласки, как у любого неопытного парня, все же приносили ей удовольствие. Не знаю сколько бы еще длилась эта прелюдия, если бы Анна не остановила меня. От её лукавой усмешки кровь в моих жилах мчалась, наверное, раз в десять быстрее. Биение сердца и сумасшедший пульс, отдававшийся в уши, требовали от меня разрядки. Анне хватило ума мои едва удержимое желание. Она взяла ситуацию в свои руки, в обоих смыслах этого слова. Я потерял голову окончательно, теперь уже не замечая ничего. От неловких ускоряющихся движений и получаемых от них же ощущений мне настолько сносили башню, что я готов был кончить в любой момент. Но мне приходилось следить за тем, чтобы Анне не причинять боль, но самообладание вконец покинуло меня, и мои движения становились интенсивнее, пока волна не накрыла меня с головой. Столько мучительного ожидания, и такой слишком скорый конец. Мы так и лежали на том же месте у дверей по-прежнему раздетые, утомлённые и довольные. Анна повернулась ко мне боком, положив голову на мою грудь, на что я обнял её за плечи. И все же, нам нельзя здесь оставаться, потому что, дело шло к утру, а мы своим видом и месторасположением в столь ранний час вызовем неодобрительные разговоры. Анна, накинув на себя ночную сорочку, пошла в гостиную, откуда принесла в руках свой халат. Мои сборы заняли меньше минуты, и поэтому я стоял и наблюдал, как её соски просматриваются сквозь тонкую ткань, и как через несколько мгновений они были вынуждены скрыться под халатом. Анне помимо этого необходимо было поправить свою причёску, то есть просто пригладить взъерошенные из-за сексуальных игр волосы. Будь моя воля, я бы не уходил никуда, а только предавался бы пламенному соитию, насколько хватило бы моих возможностей. К сожалению, у нас было только два места, где мы могли бы заниматься любовью: пустые дома или пляж глубокой ночью. Приводить к себе домой для такой цели не считал приличным, так как мать рядом. К счастью, на улице было достаточно темно, и мы бегом пошли в нужном направлении. Никто не заметил, что в городке стало на двух невинных созданий меньше.

Мой непростительный поступок

Это случилось ровно через пять дней, как мы снова сильно разругались с Анной на почве того, что у неё задержка была вот уже третий день. Надо понимать, что здесь не купить средства предохранения. Да и к чему они здесь, ведь известно, что между детьми с разными патологиями не может быть половой связи. Да и сколько здесь девушек? А женщинам тоже не с кем было крутить шуры-муры. И любая покупка, даже если это аспирин, вносилась в некую базу. Это делалось для того, чтобы каждому поселенцу возвращаясь часть денег. Вроде ничего не покупаешь ведь здесь и тратить не на что, но кошелёк с каждым днём ощутимо уменьшался. Так что при покупке презервативов мне пришлось бы объясняться как минимум перед мамой. И поэтому наша половая связь несла в себе значительные риски, в том числе и нежелательную беременность. А уж про болезни я молчу, хотя мы были девственниками, может это нам не грозило бы. Мы занимались любовью ещё целых три раза, считая тот первый раз в чужом доме. Это как чувствовать голод и потом нарваться на банкетный стол. Была бы возможность – мы вообще не вылезали бы из объятий друг друга. Не то, что мы не понимали, чем это нам может грозить, но устоять перед искушением было выше наших возможностей. Анна обвиняла меня в том, что я не практиковал самый доступный в нашем случае способ: выходить из неё до эякуляции. На что я пытался оправдываться, что не мной была проявлена инициатива вкусить столь запретный плод. Не знаю, что ей хотелось услышать, кроме этого, но мои попытки отбить удар только сильно разозлило её, и она едва не рвала на себе волосы от бессилия. Наверное, ей показалось, что я отказал ей в поддержке. Она поступила в свойственной ей манере: ушла восвояси, с красным от слез лицом. Проходя мимо её дома, я заметил в окне из гостиной сердитое бледное лицо её матери. Представляю, как эту даму будет переполнять от «гордости» за раннее материнство своей дочери. Меня снова переполняла злость на весь мир, причём не помогал даже выпуск пара на тренировках, будь они разной степени изнурительности. Я был зациклен на том, что мы натворили с Анной. Нам было по 15 лет, а мы ещё даже школу не окончили, и совершенно не имеем средств к существованию как возможная семья. На почве мысленных усилий и нарастания тревожности меня начало раздражать буквально все. Некогда здешние друзья снова стали напрягать меня со своими «особенностями»; их родители казались слишком суетливыми, Анна меня избегала. И вообще я начинал испытывать злость на весь городок, в котором совершенно ничего не происходит! Да черт побери, я даже не знаю, что происходит в мире, и с каждым днём информационный вакуум ощущался яснее. Судя по тому, что к нам не врывались со соседнего дома с проклятиями в мой адрес, то Анна ещё не рассказала своей матери о проблеме. Визиты всяких тёток и тренера тоже порядком подливали масла в огонь. Мне хотелось жить без этого надзора. И тренировки сборные сидели у меня в горле. Но нет, показывайся всем и вся в любом случае, словно я самая важная персона. Один раз я имел смелость послать к черту тренера, за что был схвачен за руку сзади. От боли у меня потемнело в глазах. – Больше не разговаривай со мной в таком тоне, понял? – процедил он, причиняя мне все сильнее боль. Мне пришлось ответить так, как он этого требовал. И впредь если я высказывал своё раздражение, то так, чтобы он не видел и не слышал. В конце концов, видно, что это его работа. В общем, я совершенно охладел к городку. Здесь на меня давило чувство ответственности, которую надо принять даже вопреки нежеланию. Но для того, чтобы свалить отсюда, надо поговорить с матерью, а возможно ли подобное, если не рассказывать о моих тайнах, давящие всем своим весом. Я засыпал в панике, и с ней же и просыпался. Сидя на кровати перед сном, я подумал о том, чтобы воспользоваться старым добрым способом, то есть написать письмо Анне. Ведь нам рано или поздно надо разобраться как быть дальше. «Анна, прошу тебя прочесть это письмо! Если у тебя сложилось впечатление, что я отказываюсь от поиска решения наших проблем, то уверяю, это не так! Нам нельзя больше отмалчиваться и игнорировать друг друга. Мы здесь в замкнутом пространстве, и не можем не привлечь наших матерей. Не знаю, как ты, а я готов положить конец нашим тревогам. Пожалуйста, выйди завтра в десять часов утра, я буду ждать. Твой Макс» Написав послание, я тут же выскочил на улицу. Десяти вечера ещё не было, но никого не было. Класть письмо в ящик не стал, так как не было уверенности в том, что оно дойдёт прямо в руки получателя. Есть на свете необъяснимые вещи, и среди них – мой страх перед матерью Анны. Вдруг та раскроет моё письмо и прочтёт. Хотя я старался не писать прямо про возникшие проблемы, но подозрение мог вызвать. Пока я собирался с мыслями, на твоих глазах появился он в гордом одиночестве, пожимающий что-то в единственной руке. Вот и решение. Я был уверен, что мать Анны расположена отрицательно только по отношению ко мне. – Не поздновато ли к ним стучаться? – начал он отнекиваться, держа в руке запечатанную бумагу. – Это очень важно, её мать к тебе относится намного лучше, чем ко мне, по крайней мере, она не захлопнет перед твоим носом дверь. Скажешь, что надо кое-что вернуть, ну мне ли тебя учить. Пожалуйста. – Ладно, но обещать ничего не могу. Я ожидал Данилу у входа в собственный двор, потому что только так меня не видно со стороны дома Анны, что меньше всего было бы кстати. – Вручил, – вернувшись, в своей лаконичной манере бросил он, и не стал даже слушать благодарность в его адрес. Он отмахнулся и бегом ускакал к себе домой. Начиная с этой минуты, я пребывал в мощном эмоциональном хаосе, умножившимся, когда встал утром возле её дома. Десяти ещё не было, но я совершенно представлял себе в другом месте. Ровно в десять отворилась дверь, откуда вышла почему спокойная и даже беззаботная Анна. Но её лицо помрачнело, когда она заметила мою нервное топтание на месте. Какой-то момент ею владело колебание, и это никак не придавало мне спокойствия. – Чего хотел? – вот так начала она, сразу взяв быка за рога. – Поговорить о нас. – А чего говорить? Если ты переживаешь о том, беременна ли я, то спешу тебя успокоить, нет. И впервые за несколько дней свалилась гора с моих плеч! Подробности меня меньше всего интересовали в этот момент. – Да это же прекрасно! – Я хотел броситься к ней с объятиями, но она сделала пять шагов назад, выставив перед мною руку. Меня ошарашило её поведение. Вот уж с ней не соскучишься: общаться с Анной – все равно, чтобы ходить по минному полю. – Что происходит? – Я в тебе разочаровалась, когда ты стал меня обвинять в том, что это я тебя склонила к интимной близости. – Да я просто ляпнул, но на самом деле мои настоящие мысли противоположны тому, что ты вынужденна была услышать. Я растерялся. – Не верю твоим словам, у тебя видимо передок чешется, раз ты прискакал сюда с извинениями. Я обалдел от такого грубого заявлений! Но поскольку мне больше хотелось с ней помириться, то я пересилил себя: – Прости меня, я не хотел тебя обидеть, ну, пожалуйста! Я едва не падал на колени. Анна увидев, что я раскаиваюсь, бросилась ко мне с объятиями. Удовлетворённые тем, что наша ссора позади, мы направились к нашему любимому месту. Несмотря на примирение, которого я жаждал, меня не покидало чувство опустошённости. Я не мог взять в толк, что со мной происходит. Пресыщение? Тоска по дому? Отсутствие учебной рутины? Да ну, звучит как полный бред! Наверное, я слишком погрузился в себя, держа Анну за руку, но словно не замечая её. Потому что она сжала мою ладонь со всей силы. Я повернул к ней лицо. – Ты любишь меня? – этот вопрос поставил меня в тупик. Не знаю, что случилось, но мои чувства уже не радовали такой страстью и остротой, как прежде. Мне уже не хотелось часами смотреть на неё, как на известную картину какого-нибудь выдающегося художника. Её несносное поведение становилось все заметнее, чего стал старался не замечать. Анна психовала на ровном месте в любой момент. Складывается такое впечатление, что ей в руки попала какая-то книга на тему «Как привязать к себе мужчину», где дают вредные советы, вроде «веди себя как стерва». И ещё меня стала напрягать её глухота. Мне хотелось разговаривать, а не махать руками. – Что за вопрос, глупенькая? Конечно, же да! – я попытался её обнять, но она вырвалась и убежала в сторону своего дома. Удивительно, за один день мы и помирились, и вновь поссорились. Я поймал себя на мысли, что совершенно устал от её вспыльчивого характера и упрямого нежелания кого-то понимать. Меня накрыла усталость, больше душевная. В тот день и на следующий у меня словно все сыпалось из рук, что не могло ещё больше не выводить из душевного равновесия. Раздражало все с нарастающей силой, мне хотелось излить свои отрицательные эмоции, но ничего не помогало. В меня как будто вселился демон и управлял моими чувствами. Что же произошло на третий день? То, чем ни один нормальный человек не станет гордиться. Проснувшись раньше обычного, часов, я проворочался в постели примерно десять минут. Хоть какой- то намёк на сон неумолимо улетучивался с каждым моим телодвижением. Мой аппетит словно озверел, как будто в моем желудке еды не было, как минимум, месяц. Не особо стараясь выйти на кухню бесшумно, я предсказуемо разбудил тем самым свою мать, которая накануне отсутствовала дома примерно до середины ночи. Интересно, где это ее носит в такой поздний час при комендантском режиме? Но прежде, надо было подкрепиться, а поскольку готовить мне не хотелось, то вынужден был попросить её дать мне поесть. Она стала что-то говорить, что ей охота спать и вообще, чай не маленький, могу и сам приготовить себе завтрак. В моих глазах потемнело, а движения стали мне не подконтрольны. Словно мной руководил дьявол. Под её глазом прошёлся кулак. От неожиданности и силы удара её отбросило назад. Только при падении она позволила себе ойкнуть. Осознав, что я натворил только что, тут же бросился просить прощение. Мне хотелось превратиться в пепел, настолько мне было отвратительно совершенное надругательство. Мать пребывала в ступоре, уставившись в пол, а её ладонь прикрывала след удара, словно постыдное клеймо. Я боялся что-либо ещё делать, помимо выражений искренних сожалений и стыда. Не знаю, сколько мы так просидели, но придя в себя, мать выдавила из себя: – Иди к себе. Сейчас приготовлю тебе завтрак. По её бесцветному голосу было невозможно понять, что она испытывала по отношению ко мне. Презрение? Разочарование? Стыд? Завтракать мне пришлось в полном одиночестве за столом, как и обычно. Вкус еды не ощущался, и вообще, моя порция осталась на половину недоеденной. Угнетающая атмосфера, порождённая мною, не способствовала тому, чтобы сидеть дома с человеком, пострадавшего от моего состояния аффекта. Накинув на себя вещи, я решил пойти на пляж, где, надеялся, никого не будет. Увы, но там гуляла чут целая половина жителей острова, и мне пришлось как можно незаметнее идти вдоль пляжа в неизвестном направлении. Прежде мою голову не посещали мысли обойти весь остров; как-то совершенно было все равно, что он собой представляет в целом. Но главное целью был поиск места, где я смогу посидеть без присутствующих. Мои ноги привели в место, где бесконечная вода была огорожена камнями разной величины. Мне приглянулся плоский камень в половину моего роста. Кое-как взобравшись на него, уселся так, чтобы поджать к себе ноги, ухватившись за них руками. Рядом пролетали чайки со свойственным им гулом, А где-то рядом проходила лодка. Приглядевшись, я узнал в ней ту, что занимается поставкой нужных продуктов и вещей в наши руки. Вот бы спрятаться в большом ящике, надеясь, что меня не найдут и не выгонят прочь, с прицелом на удачное перемещение куда-нибудь, лишь бы не пребывать здесь больше. Я, наверное, обидел каждого, кто живёт на острове, ну кроме работников в торговом центре и тех, с кем не успел познакомиться, а также почти всех старших членов нашего маленького социума. Меня терзала совесть, которая здесь как никогда проявила себя во всей красе, и всему виной моя агрессия по отношению к беззащитным созданиям. Прокручивая в своей голове утренний эпизод, я доводил себя до приступов желания наложить на себя руки. Я смотрел на океан и думал о том, что только рукой подать до прекращения своих душевных мук, но моё тело словно застыло, пребывая под гипнозом, навеянным спокойными волнами. От пребывания в одной позе тело стало подавать сигнал о том, что оно затекло, и я расслабил руки и вытянул ноги. Схватив маленький булыжник, швырнул его со всей силы в водяную даль. За одним камушком пошёл другой, и я накидал примерно около двух десятков, после чего мне надоело такое занятие. Делать было больше нечего, но и возвращаться не хотелось от слова «совсем». Моё пассивное времяпровождение продлилось недолго, так как если руки не заняты, то с таким же успехом такова участь будет у головы: а думал я обо одном и том же. Мой путь пролегал в торговый центр, где я мог отсидеться до вечера, а если и повезёт, то меня обеспечат каким-нибудь делом. Труд относился исключительно к добровольным и бесплатным, с наградой в виде пустяка. В то время из грузовой машины выгружали товар, и у меня хватило наглости предложить свою помощь. – Ты же понимаешь, что за это тебе не заплатят? – Конечно, просто мне делать нечего, а вам помощь не помешает. На меня смотрели недоверчиво, но мне не стали отказывать. Поскольку к моему приходу было отгружено больше половины, то мне недолго пришлось таскать туда-сюда привезённое, но достаточно, чтобы слегка вымотаться. Когда работа была завершена, я, потный и усталый, уселся на скамейку, сделанную из неровной доски около метра и поставленную на два больших камня. Работники отошли в сторону, не предлагая мне и дальше продолжить начатое. Где-то взлетел самолёт. Он нисколько не напоминал тот, которым мы добирались сюда. Пока его силуэт не почернел и не уменьшился под лазурной простынёю неба без намёка на облачко, я увидел в нем практически отсутствие иллюминаторов. Обшивка серела, словно то была птица, а не машина, созданная руками человека. Поняв, что делать мне здесь особо нечего, да и подобное времяпровождение давало пищу для тяжёлых раздумий над своим поведением. Мой путь пролегал прямиком в торговый центр, где и мне доводилось бывать каждый день. Однако на этот раз у меня был вагон свободного времени, которое мне требовалось на что-то потратить. На первом этаже располагались мелкие магазинчики с книгами, мелочами для дома, вещами и вообще всем тем, без чего трудно обойтись. Но выбора особо не было: все только самое необходимое вроде средств гигиены. Продавать те же холодильники не было смысла: они стояли в каждом доме по умолчанию. Если что-то выходило из строя, то для этого вызывался один и тот же мастер. Им был мужчина около сорока лет с дурацкими усами, как у Марио. Вот бы занимался сантехникой, то попал бы в образ. С трубами работал уже лысый тщедушный мужчина, на полголовы ниже меня. Никаких почтовых отделений и телефонных станций. Это объяснялось, что отдыхающим следует на время обрубить связи с внешним миром. Лично я не возражал, потому что мне не было с кем поддерживать общение. Да и возмущении других мне не было известно. Побродив бездумно между рядами в половине магазинов, я встал на движущуюся ленту. Думаю, мне не стоит объяснять, почему именно её, а не лестницу или экскаватор здесь сделали. На втором находился супермаркет, где продавались в основном продукты питания. И здесь тоже выбором не баловали. Привычных мне творога и кислых огурцов здесь было трудно поймать. Если ты опоздал на пять минут, то тебе приходится довольствоваться видом пустых полок. Жёлтые ценники под отсутствующими продуктами всегда вызывали у меня тоску. Бывало, и мне ухватить пару бутылок ряженки, а так – нёс домой надоевшие авокадо и соевое молоко. Купив булочку и кофе без сахара в стаканчике, и вышел и снова сел на самодельную скамейку. От такого обеда я ощутил досаду: не хватало нормальных блюд, которыми балует моя мама. Но я её ударил. Опять это паршивое чувство гнало меня куда-то лишь бы не сидеть и не терзаться. Хорошо, что никто из друзей не попадался мне на глаза. Точнее, наоборот. Делать вид, словно ничего не случилось, и веселиться… Это выше моих сил. И не факт, что повезёт их не встретить, если я вернуть в магазинчики. Поэтому я сидел на том же месте и глядел в даль, за которым ничего не видело. Ровная линия горизонта не вселяла в меня ничего, кроме робкой тревоги. Для человека, не видевшего даже паршивой речки, это нисколько не странно. Странно, что на этом острове я перестал чувствовать эйфорию. Не стану перечислять все мои мысли на протяжении нескольких часов до темноты, так как они вертелись вокруг всего того, о чем я говорил. Сплошной пессимизм. Впору корить себя за малодушие: миллионы людей мечтают о бесплатном курорте с прохладным чистым океаном и экзотическим питанием. Неужели, сидя в городе, где зима длится почти девять месяцев, я мог представить себе, что устану от райской жизни? Все равно мы с мамой скоро вернёмся в прежние стены, и, наверное, никогда нм больше не повезёт. – Эй, парень! – крикнул мне охранник, указывая на часы на своей левой руке. – Иди-ка к себе домой сейчас же! Стоя у дверей своего дома, меня накрыло с головой чувство стыда и страха, так как совершенно не понимал, что придётся сказать и сделать, чтобы искупить свою вину. Мать сидела в полном одиночестве за накрытым на двоих столом. Если раньше во мне присутствовала уверенность, что вторая порция предназначена мне, то сейчас меня переполняло сомнение. А ещё сильный голод словно улетучился, и желание присоединиться к трапезе напрочь отбилось. Пока я стоял молча у дивана и смотрел в сторону стола, мать конец наконец заметила мою нерешительность: – Почему ты стоишь там истуканом? Садись есть. По голосу было сложно понять, сердится ли она или нет, что стало последней каплей в моей чаше совестливых мучений, и я упал на колени с громкими рыданиями и причитаниями «Прости меня, пожалуйста!». Материнское сердце, то, чему не прикажешь, и этот случай не оказался исключением. – Сын мой, чего ты так убиваешься? – мать присела возле меня, поглаживая по голове, как когда-то в детстве. – Я на тебя не сержусь, потому что видела, что тебя что-то гложет. Вроде этих слов я и ждал ещё с утра, но душевного облегчения они мне не принесли, от чего рыдания только усилились. Больше она ничего не говорила, лишь обняла меня в ожидании прекращения моей истерики. Потихоньку мои эмоции поутихли, и я обняв маму в ответ, ушёл в свою комнату, отказавшись от ужина. Через неделю Анна сама меня подстерегла, когда я возвращался с продуктами домой. – Привет! – Как можно веселее обратилась она ко мне, следуя рядом. Удивительно, ведь видит же, что мои руки заняты, и напрашивается. Кое-как ухватив одной рукой свёртки, я ей показал, что сейчас приду домой, а там и пообщаемся. – Ладно, надеюсь, ты не сердишься на меня? – я ей покачал головой в ответ. Это явно ей не могло не прийти по душе. Дальнейшие события описывать нет смысла, так как мы примирились так же легко, как и поругались. Но знал бы я, что это начало ужасного конца мчалось на всех парах.