Ночные сумасбродства

Зик, не говоря ни слова, вышел из машины и, мрачный как туча, пошел к ее дверце, чтобы помочь выйти.

Мелоди выбралась на тротуар совсем не грациозно, как когда-то. И внутренне содрогнулась, не забыв, что Зик ценит элегантность и стиль, но тут же утешилась мыслью, что все к лучшему. Это реальность, и, если Зику будет отвратительна ее неуклюжесть, он быстрее поймет, что совместное будущее невозможно.

Она посмотрела в лицо мужу, но оно было словно высечено из мрамора. Зик достал из багажника ее чемодан, не обратив внимания на попытку Мелоди взять чемодан, подхватил ее под руку и повел к стеклянной двери отеля.

В вестибюле, который выглядел совсем не так убого, как можно было судить по фасаду, она решительно произнесла:

– Спасибо. Дальше я могу идти сама. И опять потянулась за чемоданом.

– Садись. – Зик усадил ее на один из стоявших в вестибюле диванчиков. – Я сообщу о твоем приезде и попрошу отнести чемодан в номер. А потом мы вместе съедим ланч. В чемодане нет ничего, что может тебе понадобиться прямо сейчас?

Мелоди отрицательно помотала головой. Лекарства лежали в сумочке.

– Нет, но я не думаю…

– Хорошо. Не думай, – согласился он с мрачным сарказмом. – Просто послушайся раз в жизни.

Зик направился к стойке портье. У Мелоди кружилась голова, ныли ноги, спина безумно болела. Пока она сидела, как в коконе, в маленькой больничной палате, ее планы на этот знаменательный день – возвращение в большой грешный мир – казались совершенно ясными. Доктора предупреждали, что это будет утомительно после месяцев, проведенных в постели или в кресле. Мелоди собиралась добраться в отель на такси, уединиться в своем номере и распорядиться подавать туда все, что ей потребуется. Она не предполагала, что будет чувствовать себя слабой, даже изможденной, но, возможно, тому виной встреча с Зиком, а не ее физическое состояние.

Он вернулся через пару минут.

– Ну вот, все в порядке, – сообщил Зик удовлетворенно. – Ресторан откроется через час, так что я попросил портье позаботиться о машине. У них не слишком обширная парковочная площадка, но они были очень любезны.

В этом Мелоди не сомневалась. Деньги помогут решить любую проблему, а Зик всегда очень щедр.

– Я решил, что ты предпочтешь поесть тут, а не где-нибудь еще, – продолжал он, садясь рядом с ней. – Ты выглядишь усталой. Я попросил, чтобы нам принесли кофе.

Мелоди возмутилась. Как он смеет распоряжаться? И что имеет в виду, утверждая, что она выглядит усталой? Да, она выглядит непрезентабельно. Ну, об этом ей сообщать не надо. Достаточно посмотреть в зеркало. Она почти не спала с тех пор, как оказалась в больнице, а если заснуть удавалось, ей снились кошмары.

Мелоди сердито сверкнула глазами, потом отвернулась и стала смотреть в окно. На землю падали хлопья снега, крыши домов покрылись белыми коврами. Да, Рождество будет белым. В прошлом году они провели рождественские каникулы в Швейцарии. Днем катались на лыжах, а вечера проводили в маленьком домике, сидя у камина в объятиях друг друга, глядя на огонь. В новом году Мелоди предстояло участвовать в большом спектакле в Вест-Энде. Спектакль, по расчетам, должен был продержаться на сцене достаточно долго, и жизнь казалась чудесной. Они говорили, что когда-нибудь заведут детей, хотя не так скоро. Большинство танцовщиц заканчивают карьеру в тридцать с лишним лет, и Зик готов был ждать…

Зик, словно прочитав ее мысли, заметил:

– Похоже, нам не придется ехать за снегом, как в прошлом году. Снег сам пришел к нам.

– Да, только мы не сможем покататься на лыжах по Бейсуотер-роуд, – заметила она достаточно спокойно, зная, что больше ей никогда не придется заниматься спортом, – если, конечно, ты не хочешь, чтобы тебя забрали люди в белых халатах.

Зик усмехнулся, но его улыбка тут же погасла. Он наклонился к ней.

– Поговори со мной, Ди, – попросил Зик, называя ее именем, которое сам придумал. – Объясни, что ты чувствуешь, что происходит. Ты же понимаешь, я должен знать. Мне непонятны заявления о том, что ты изменилась. Это говоришь не ты.

Это было так – и не так. В глубине души Мелоди знала, что должна все объяснить Зику. Она надеялась, что, если отгородиться от него, не позволить ему посещать ее в больнице, его гордость возмутится, и он сам откажется от жены. Однако Зик был не так прост. В то же время Мелоди было известно его отношение к болезням. В детстве, живя с матерью, он сталкивался со всякими наркоманами, пьяницами, бродягами, погибавшими от разного рода недугов. В результате у него выработалась патологическая потребность заботиться о своем здоровье, и он не мог понять людей, которые этим не занимались. Зик никогда не говорил об этом, но в Мелоди его во многом привлекало ее прекрасно сложенное, послушное тело танцовщицы и прекрасная физическая форма. А теперь…

Она посмотрела на него в упор и начала, аккуратно подбирая слова:

– Зик, ты готов меня слушать? По-настоящему слушать и не прерывать, пока я не кончу?

Он кивнул:

– Да, если ты скажешь мне правду.

– Ты спрашивал меня, люблю ли я тебя, и ответ на этот вопрос, конечно, «да». – Он шевельнулся, и она предупреждающе подняла руку. – Ты обещал.

Он откинулся назад. Его черные глаза впивались в нее.

– Продолжай.

– Но теперь, после несчастного случая, нашей обоюдной любви недостаточно. Я с раннего детства мечтала об одном – танцевать. В этом была моя жизнь. Тебе известно, насколько жестока конкуренция в индустрии развлечений, но это никогда не пугало меня. А теперь все кончено.

Официант принес кофе. Мелоди молчала, пока он расставлял чашки на столике.

– Я могла погибнуть в тот день, – продолжила она, как только официант ушел, – и благодарна судьбе за то, что осталась жива, но я никогда не смогу вернуться к прежней жизни. В данный момент я растеряна, но одно знаю твердо: если я не хочу утонуть в волнах жалости к себе, то должна строить свою новую жизнь как можно дальше от того мира, в котором жила последние десять лет. И еще, Зик. – Мелоди помолчала. – Ты – воплощение этого мира. Ты любишь его. Он для тебя – свет в окошке. В нем сосредоточена вся твоя жизнь.

Зик опять попытался что-то сказать, но она опять предостерегающе подняла руку:

– Но я хочу уйти не только поэтому. Ты окружен женщинами, которые видят в тебе средство сделать карьеру. Красивыми женщинами, талантливыми, молодыми, амбициозными. Когда-то мы смеялись, перечисляя, на что некоторые из них готовы пойти, лишь бы привлечь твое внимание. Я наблюдала, как они без зазрения совести предлагали тебе себя. Мне это не нравилось тогда, а теперь нравится еще меньше.

Мелоди била дрожь. Она отпила глоток кофе, чувствуя потребность в кофеине. Говорить дальше будет еще труднее.

– Тогда я могла дать тебе все. Теперь не могу. Мы должны быть честными, смотреть правде в глаза. Твоя жена – инвалид. Ты стоишь во главе индустрии развлечений. Когда нас будут приглашать на приемы, на обеды, когда мы будем идти по красным ковровым дорожкам, я буду хромать. Может статься, однажды тебе придется толкать мое инвалидное кресло. Или же мне придется оставаться дома и гадать, какая звездочка испытает судьбу этим вечером. Я превращусь в существо, которым не хочу быть, и ты тоже изменишься. Я не хочу для нас такой участи. Гораздо лучше расстаться сейчас, пока мы дороги друг другу. Мы сможем вспоминать друг друга с любовью.

Зик смотрел на нее, как на безумную, и уже ничто не могло заставить его молчать.

– Это чушь, совершенная чушь, – проговорил он со скрытой яростью. – Ты говоришь не о нас с тобой. А эти так называемые красавицы, которых ты упомянула… Кто ты, если не красавица? Снаружи и внутри?

– Но я больше не такая, Зик. – Мелоди была бледна, как снег за окном, но полна решимости. – На моем теле шрамы, страшные, красные. Они впились в кожу, которая, по твоим словам, была похожа на шелк цвета меда, и они останутся навсегда. От них не избавиться.

– Твои шрамы волнуют тебя постольку, поскольку влияют на твое мнение о себе, – тихо заметил Зик.

– Ты их не видел.

Она смотрела на него, и внутри у нее все сжималось.

– А кто виноват в этом? – поинтересовался он. – Когда я попросил тебя показать их, ты закатила истерику. Меня вышвырнули из палаты и велели больше не заговаривать с тобой о шрамах. Сказали, что ты покажешь их, когда будешь к этому готова. А потом врачи заявили, что мои посещения скорее вредны, чем полезны, и если я беспокоюсь о тебе, то должен дать тебе отдышаться. Ну, если «отдышаться» вылилось в глупость, которую ты вбила себе в голову, мне, наверное, стоило продолжать приходить в больницу. Я люблю тебя, черт подери, каждый кусочек твоего тела, со шрамами и всем прочим. И мне не нравится, что меня считают неразборчивым сластолюбцем, который уложит в свою постель любую женщину, которая пожелает туда попасть. Я не таков, и ты это знаешь.

От гнева на ее бледном лице загорелись два красных пятна.

– Этого я не говорила.

– Ты сказала именно это. – Зик дышал тяжело, потому что ярость жгла его изнутри. – Ну ладно, позволь задать тебе один вопрос. Что, если бы я попал под грузовик? Что, если бы оперировали меня, если бы я провел несколько месяцев в больнице? Ты стала бы искать другого мужчину?

– Конечно нет. Ты прекрасно знаешь, что нет.

– Тогда какого черта ты уверена, что я возьму себе другую женщину? И почему считаешь, что твоя любовь сильнее моей? Мне обидно слышать это.

– Ты искажаешь мои слова. – Мелоди была готова расплакаться. – Я никогда не говорила, что моя любовь сильнее.

Зик взглянул на дрожащие губы жены, на синие круги под глазами, на похудевшую фигуру, тихонько выругался и притянул ее к себе, не обращая внимания на то, где они находятся.