Застолье с визирями
Дети тащат на себе мать, потому что старая мать хочет в монастырь, а дороги там нет. Как мог нес Болат свой сыновний долг. Только часть обязанностей он раздал другим, перенес на других. Нанял сиделку, чтобы в часы его отсутствия кто-то был рядом с мамой. Несколько раз в неделю он забирал детей, чтобы бабушка могла видеть своих внуков.
Но внуки теперь с неохотой ездили в некогда веселый бабушкин домик.
Отец теперь часто лежал на диване, опохмеляющийся или просто спящий. Бабушка, только недавно вкусно пахнущая пирожками, и еще чем-то, как могут пахнуть только довольные пожилые женщины с покрытыми на седые головы белыми платками, теперь же редко вставала с кровати. От нее сильно несло лекарствами, старостью и болезнями.
Болат в детстве испытывая нужду, привык экономить, откладывать деньги. Имея свои тайники, в которых лежали большие суммы, полученные от благодарных бизнесменов, он теперь тратился, не думая. Покупал дорогие подарки детям, баловал безразличную к этому маму покупками. Для себя же он только тратил только на походы в питейные заведения.
Не думая о будущем, он просто сидел за своим любым столиком. От него веяло одиночеством, трагическим одиночеством деятельных людей, которых преждевременно отстраняют от деятельности: боксера, вынужденного проститься с рингом, писателя, внесенного в черные списки всех издательств.
Благодарные официанты, получавшие щедрые чаевые, с заботой относились к постоянному клиенту. Не видя за ним пьяных драк и скандалов, каждый вечер они наблюдали за ним и как только замечали, что мужчину клонит ко сну, заказывали такси, чтобы отвез уставшего домой.
В один из вечеров Болат, уже опустошивший граммов триста коньяка, сидел, опустив взгляд в почти нетронутую тарелку с закуской.
Краем глаза он заметил, что к нему подошел мужчина и довольно долго стоит уже перед ним, не отходя. Подняв лицо, он увидел Нурлана, который озабоченно смотрел на него. Болат попытался безуспешно встать, но сила притяжения не давала сделать ему это.
– Болат, что с тобой стало!?
– Я стал уродом, изувеченным, и внешне, и внутренне.
– Болат, разве это ты!?
– Это я, я прожил жизнь. Я стал старше, я постарел от всей этой мудрости, которая была мне не нужна.
– Поехали, я отвезу тебя домой.
Нурлан с трудом попытался поставить на ноги все время качающегося друга.
– Не то чтобы я прямо не верю в гравитацию. Просто в последнее время ощущение, что меня не столько притягивает к земле, сколько пригибает, – пьяно, глумясь надо собой, объяснял Болат.
Нурлан, зная от многочисленных знакомых, что Болат ушел от семьи и проживает теперь у матери, указал адрес водителю. В детстве Нурлан после тренировки или после школы часто бывал у них, поэтому он знал маршрут и расположение дома.
Мухлиса, накаченная успокоительными, во сне тихонько стонала, поскуливая, как маленький щенок. Душевная боль, непроходящая и мучительная, преследовала ее теперь всегда и везде. Прошло уже несколько месяцев с пропажи младшего сыночка, и надежды все мало и мало оставалось. Тоска, отчаяние захватили ее душу и не было больше желания дальше жить. Не найдя Дулата в этом мире, она надеялась, что встретит его в другом, там.
Только мысль о Болате и его семье, не давала ей покоя. Как же они справятся без меня? Но те, кто остаются, потом как-то справляются. Таковы законы природы. Казахи говорят: «Такова жизнь».
Сыновья очень часто пытаются воплотить в жизнь несбыточные мечты своих матерей. Она видела стремление детей стать успешными. И нескрываемая гордость за обоих сопровождала ее, когда они всей большой семьей выходили в свет.
Неся на себе пьяного и уснувшего Болата, Нурлан просто толкнул незапертую калитку. Войдя в темный дом, он попытался на ощупь пройти прямо, не произвольно поднимая шум. Мухлиса, проснувшаяся от грохота, слепо вглядывалась в силуэты двоих мужчин в прихожей, едва освещаемого от света, всегда теперь включенного в гостиной. В пьяном, отдыхающем на плече путника она сразу узнала Болата, во втором…
Неведомая сила толкнула старенькую женщину навстречу. В темной комнате мать с криком обняла двоих мужчин.
– Дети!!! Дулат! Болат, ты вернул его!
Покрывая в темноте лицо Нурлана поцелуями, мокрыми от слез, старуха все шептала и шептала: «Дулат, ты вернулся, айналайын».
Вдруг отшатнувшись от постороннего запаха, от чужой энергии, она включила свет в прихожей. Прижав руки к губам, она щурилась, вглядываясь в мужчину, который растерянно смотрел на нее. А внизу на полу сидел Болат и обняв колени, как когда-то в детстве, опустив голову, беззвучно плакал.
Глава 15 – Снова клиника
Пациентки обычно прямо говорят: у меня унылое настроение, мне скучно, неинтересно, грустно. А вот пациенты молчат, не делятся, а вытесняют негатив. Ударяются в азартные игры, употребляют наркотики, алкоголь, увлекаются опасными гонками. Так они пытаются снять депрессивное состояние с помощью мощной стрессовой нагрузки на организм. При этом нередко круг замыкается.
Часто стали поступать мужчины с синдромами алкоголиков. Успешные в своей деятельности, люди для снятия стресса в конце рабочего дня, не замечая, как это превращается в пагубную привычку, употребляли регулярно спиртные напитки.
Как маленькие дети, не ограничивая себя, они не следили за дозой, не умея остановиться. А ведь все должно быть в меру. Любое вещество может быть и лекарством, может стать и отравой, если не соблюдать ограничения. Гульзима, соблюдающая правило: «принимай пищу, как лекарство, чтобы потом не пришлось принимать лекарство, как пищу», не понимала мужчин, сильных снаружи, но не умеющих держать под контролем свои внутренние потребности, соблюдать чувство меры.
Таких мужчин привозили их жены. Похожие друг на друга истории она выслушивала от плачущих красивых женщин.
Обмыл успешную сделку и ушел в запой. На своей должности приходится встречаться с людьми, начал пить и ушел в запой. Боится на своей должности попасть в переплет, поэтому снимает стресс и ушел в запой.
Пациента, которого сегодня привезли, отличало от других, что его привез друг. Но вместе с алкоголиком была и его мать, которая сама нуждалась в психологической помощи. Оба были истощены внутренней болью. Только мужчина старался убежать с помощью алкоголя, а его мать не могла справиться.
Приятным сюрпризом было, что обоих привез добрый знакомый, Нурлан.
В ежедневной суете, рабочих дней ей было приятно увидеть знакомое лицо из прошлого. Память – как крутящая карусель. Гульзима с улыбкой вспоминала свое предыдущее место работы, своих коллег, ставших для нее близкими.
Нурлан, как всегда, внимательный и помнящий об отсутствии у Гульзимы меркантильности, принес цветы и еще одного божка, нэцкэ.
– Как супруга, Нурлан?
– Благодаря Вам, Гульзима, замечательно.
Уважая его просьбу, помочь другу справиться с алкоголем, а матери друга дать хоть какое-то душевное равновесие, она выделила лучшую зарезервированную палату для обоих.
Зная, что алкоголикам нельзя давать снисхождения, Гульзима строго приступила к первой беседе. На пьяницу противно смотреть, его неприятно слушать, его жалость к себе ничтожна. Уставшее, одутловатое лицо кого-то ей напоминало, кого она не могла вспомнить. А впрочем, все алкоголики в стадии запоя похожи друг на друга.
– Болат, понимаете, почему Вы здесь?
– Я снимаю напряжение.
– Это ведь не значит, что Вы пьете?
– Нет, разговариваю с прошлым, глотая слезы.
***
В ходе череды сеансов первоначальные выводы были сделаны. С одной стороны, безымянный пациент, которому дали прозвище «тигренок», искал того, кто его узнает. А с другой стороны, он смирился и более того, мысль поселилась в нем, что он должен умереть. Психи внутренне правы и в этом их трудно разуверить.
После окончания первого сеанса Гульзима сделала скриншоты с видеозаписи. И отправила их в местное управление полиции. Затем такие же снимки отправила на областное телевидение, чтобы опубликовали в какой-либо из передач. Вдруг объявятся знакомые, близкие? Но проходило уже несколько месяцев, а результатов не было. Региональная полиция и вся область не признали этого человека.
Постепенно центр освобождался от жертв январских событий, полицейские и военных возвращались по своим домам, большинство к прежним местам службы. Только потерявший память одиноко бродил по летним аллеям центра.
Продолжая сеансы психотерапии, Гульзима задавала вопросы, пытаясь отговорить пациента от негативных поступков.
– Подумайте о душе. Самоубийство – это грех. Каким Вы предстанете перед Богом?
– Перед Богом все одиноки, – просто отвечал ей пациент.
– А как же обязанность по отношению к Богу – быть счастливым?
– Ты рождаешься в боли, и большую часть времени проводишь в боли. И чем больше боли – тем больше ты ищешь Бога и дороги к Нему.
Она никогда не видела человека, шедшего на смерть с таким спокойствием и смирением. Он был вполне готов к смерти и не нуждался в молитвах.
Раскрываясь с каждым сеансом, мужчина поразил Гульзиму своим кругозором. Впервые она встретила такого умного человека. «Счастлива женщина с таким мужчиной», – думала врач, глядя на пациента.
А то, что он может быть не одинок, она догадывалась. В первую очередь, детская игрушка, плюшевый тигренок. Такой обычно бывает у детей или молодых женщин. Ему его подарили. А во-вторых, образованный, умный и привлекательный мужчина не может находиться в одиночестве.
– Почему Вы ощущаете, что Вы путник? – на одном из многочисленных сеансах задала вопрос Гульзима.
– У меня в голове постоянно крутится фраза, что люди поколение за поколением пересказывают всего лишь две истории: о сбившемся с пути корабле, кружащем по Средиземноморью в поисках долгожданного острова, и о Боге, распятом на Голгофе.
Где мой остров, который я ищу и есть ли он вообще? За какие такие грехи я несу крест? Вот по этим вопросам к себе сужу о себе, что я путник.
«Неужели он ощущает себя Иисусом Христосом, который вечный укор для близких?» – обеспокоенно подумала Гульзима.
Но он не похож на душевнобольного. Ему нужна поддержка.
Добрый человек – это тот, кто наделен достаточной силой воображения, чтобы представить себе, каково приходится другому. Поэтому врач представила себе: каково это подняться до сильного возраста и потерять все, пройти жизненный путь с детства до зрелости и не помнить об этом? Каково это жить без воспоминаний, без выстраивания планов, без прошлого, без мечты? Без родных и близких.
Содрогнулась Гульзима, отгоняя от себя такие мысли и ужасаясь состоянию «тигренка».
На такой работе нельзя глубоко вживаться в чужие несчастья. У медика, как и у полицейского, должен работать свой предохранитель. Щелк! И кошмары отключаются. Хотя бы на время. Иначе сам станешь клиентом, пациентом.
Но все более и более погружаясь в боль «тигренка», сеанс за сеансом, проводя каждый день с ним, незаметно для себя Гульзима влюбилась в него. В этого потерянного, одинокого и такого умного мужчины.
Женщина из высшего общества сексуальна по своей природе. Буржуазные женщины более эротичны, чем стоящие на других ступеньках общества. Гульзима знала, что нравится многим. Но требования и ограничения, в первую очередь, собственные, внутренние, не давали родиться ячейке общества или союзу любовников. Порядочность она ставила на первое место.
Разжечь одинокий камин любви тихими летними вечерами – не каждому дается такое счастье. И пусть это безответная любовь, но любовь в первую очередь согревает любящего.
Глава 16 – Короткая, как счастье
В тот вечер, когда привезли мать с сыном на лечение, Гульзима не торопилась домой, потому что подольше хотелось оставаться в стенах рядом с ним, своим избранником, и пусть он был таковым только в ее фантазиях.
Даже дома, находясь одна, она думала о том, каким он был до того, как попал к ним. Чем занимался, какое любимое кушанье он предпочитал, как проводил досуг? Мысли о том, что у него была любимая женщина, она гнала прочь. «Тигренок» – мысленно она так и продолжала его называть. Хотя иногда придумывала ему мужественные и умные имена, которые бы его характеризовали. Но ни одно не подходило.
Мать с сыном разместились в отдельно выделенной комнате. Смена обстановки никак не повлияла на них. Горе осталось замершим и перенеслось из домика на окраине Алматы в палату лечебного центра.
Болат, успевший спрятать чекушку коньяка, да еще и накативший сто граммов перед тем, как Нурлан приехал и забрал обоих, собирался выйти во двор и там неспеша и смакуя, выпить ее.
Перед выходом домой, Гульзима по сложившейся привычке обходила отделения с палатами, прощаясь до завтра с коллективом и больными. Эту привычку она завела недавно. Так ей удобно было часто заходить к «тигренку», не вызывая подозрений. Но все знающие и все подмечающие санитарки и медсестры видели какие изменения происходят с главврачом. До этого всегда строгая, застегнутая на все пуговицы, теперь же она расцветала, когда подходила к палате «тигренка».
– Что Вы вспомнили? Какие фразы приходили к Вам за день? – доброжелательно оглядывая сидящую, как всегда у окна, фигуру, спросила Гульзима.
– Я понял, что одно из самых мудрых правил жизни: относиться к происходящему с простым смирением. Не пассивным унынием, а смирением: «Значит, так надо», – просто ответил пациент.
– Откуда она, с чем связана? Можете проанализировать?
– Всему свое время. Узнаете.
– Тогда, до свидания, «тигренок».
– Прощайте, милый доктор, – с некоторым опозданием и раздумьем ответил больной.
Вскинув брови, озадаченная таким прощанием, Гульзима попыталась что-то еще спросить, но слово: «милый…» впервые произнесенное им в ее адрес, заставило ее резко развернуться на сто восемьдесят градусов и выйти. Чтобы он не увидел враз ее покрасневших щек и бессмысленной улыбки.
Легко паря к выходу, она заметила поступившего сегодня алкоголика, который прячась за деревом, по глотку пил из маленькой бутылки, растягивая удовольствие. С неудовольствием он оглядывал оставшееся на дне, наверняка раздумывая, где бы добыть еще.
Ой, как бы влетело ему всего лишь пару месяцев назад. Но сегодня Гульзима, счастливая только что услышанным, просто решила обойтись профилактической и как можно более тактичной беседой.
– Попался, старый алкоголик, – то ли шутя, то ли всерьез, хлопнув в ладоши произнесла, главврач.
– Я не старый, – чуть вздрогнув, развернулся Болат.
– Мы же Вас предупреждали о запретах в этом центре.
– Да, предупреждали. Виноват, каюсь. Наказывайте, – смиренно ответил.
– Наказывать не буду на первый раз. Но пообещайте, что не будете больше.
– Вы верите алкоголикам? – недоуменно спросил мужчина.
– Верить всегда нужно.
– Из Вас хорошая жена получилась бы. Это не комплимент, это констатация факта.
– Спасибо, – второй раз за день зардевшая от счастья, произнесла смущенная Гульзима.
– Ну так Вы мне не ответили. Обещаете? – продолжила главврач.
– Обещаю больше не нарушать режим и пройти полный курс лечения, соблюдая все ограничения и требования, – клятвенно пообещал больной алкоголизмом.
– Вы прям, как в поход или на задание собрались, так поклялись.
– Благополучно проделывать путь – важнее, чем прибыть в пункт назначения. Не имеет значения: путь лечения это, карьерный путь или жизненный путь.
Главврач хотела продолжить разговор, но к ней бежала пожилая санитарка, махая руками. Тяжело дыша, она на ходу произнесла: «Тигренок». Гульзима, резко рванула обратно к зданию. Болат, чуть подумав, увязался за ними.
– Что с ним? – на ходу задавала вопросы главврач.
– Как Вы ушли, я зашла дать лекарство перед сном. Смотрю, он лежит. Обычно сидит, ждет меня. А тут лежит, глаза больные. Я руку потрогала, а она холодная. Хотела давление померить, а он только покачал мне, как бы показывая, что ничего не хочет, – не успевала за главврачом старая медсестра.
– Значит так надо, говоришь, – не осознавая, что произнесла это вслух, вспомнила она слова «тигренка».
– Молитву надо прочитать. Я Вам это точно говорю. Я многое видела в жизни. Позовите муллу поскорее. Молитва поможет.
– Где найти муллу? До города сколько ехать надо? Кто-нибудь умеет читать молитвы? – оглядывая территорию, взволнованно тараторила главврач.
– Я умею читать молитвы, – вызвался Болат.
С недоумением оглядывая потрепанное лицо мужчины, Гульзима болезненно кивнула, принимая его помощь. Как тонущий, она готова была сейчас схватиться за любую соломинку
– Еще моя мама умеет читать молитвы, – продолжил мужчина, правильно прочитав сомнения на лице главврача.
– Бегом за мамой, – приказала Гульзима, а сама уже мчалась к дверям.
– Вот времена настали. Раньше молитвы читали муллы, а сейчас алкоголики и больные, – покачала головой отставшая старшая медсестра.
Когда Болат с мамой вошли в палату, сопровождаемые медсестрой, то увидели, как главврач ладонями бьет по щекам неподвижного мужчину, лежавшего на кровати и никак не сопротивляющегося.
– Не смей! – зло кричала она, размахиваясь для ударов. – Не смей уходить!
Настороженно вглядываясь в спокойное лицо лежащего мужчины, на вдруг ставших непослушными ногах, еле перебирая ими, мать с сыном осторожно подходили к кровати. На последнем метре оба с криком: «Дулат!» бросились к лежащему. Гульзима ошеломляюще смотрела, как двое больных: пожилая женщина и ее сын осыпают поцелуями лицо, руки лежащего, гладят его, стараются приподнять с кровати.
***
Дулат ползком еле преодолел несколько метров до дороги. Утопая в снегу, не видя впереди ничего перед собой в темной степи, с залитыми кровью глазами, он засунул руки в карман, чтобы отогреть замерзшие пальцы. Вытащив из правого кармана теплую игрушку, радостно улыбающемуся ему в сумерках, он перед тем, как потерять сознание, тяжело дыша, прошептал: «Спасибо, Марьям»!
Глава 17 – Ожившее безмолвие
– Не понимаю я папку, – капризно проговаривала Марьям, вступавшая в переходной возраст.
– В чем не понимаешь, доченька? – Ботагоз, сохранившая прежнюю красоту, сама любовалась, как дочка становится девушкой.
Кружась по большому дому, Марьям танцевала, громко подпевая песне. Это было молодое и звонкое счастье.
– Папа и так помогает всем, детским домам, в фонды всякие деньги направляет. Зачем ему еще сторожем в доме малютки ходить, листья подметать?
– Ну нравится папе. У каждого мужчины должно быть место, куда он ходит. У кого-то это покер с друзьями по пятницам, у кого-то баня по субботам. А у твоего папы – это дом малютки, – с гордостью и любовью, довольная мужем, произносила красивая женщина, вступившая в цветущий возраст.
– Ну мог бы с нами эти часы проводить. Папа целыми днями на своем бизнесе, а еще там помогает.
– Подрастешь, доченька, я все тебе расскажу. Раскрою все секреты, – целуя и обнимая, счастливая женщина неожиданно прослезилась.
– Да и расскажи обязательно, почему папа, когда туда уходит, всегда тщательно моет руки и шею? Он же там метлу держит.
– Обязательно, Марьям. Всему свое время.
Опрятный, всегда чистый, седовласый мужчина вошел в комнату, наполненную звуками. Это было его новшество. В светлом и просторном помещении звучали, сменяя друг друга классическая музыка, шум природы, голоса женщин, поющих колыбельные на разных языках.
Подойдя к ряду шумящих от плача кроваток, он взял одного малыша на руки и стал бережно его качать. Разговаривая с ним, он низко склонял голову к ребенку. Тот постепенно затихая и прекращая плакать, что-то пытался рассказать на своем языке, жалуясь взрослому дяде на свою уже нелегкую жизнь. Вскоре малыш сладко посапывал на теплых руках крепкого мужчины.
Через час мужчина вошел в комнату, у двери которой, не разбираясь во времени, не зная часов, но чувствуя его приход, ждали дети. У таких детей интуиция сильно развита. Поэтому как только он вошел, несколько детишек с криками окружила его. Один самый бойкий, не боясь, первым запрыгнул к нему на шею и не торопился слезать. Радуясь своей победе над остальными детьми, он заливисто смеялся и все время приближал свои большие глаза к лицу смеющегося мужчины.
– Что же ты так близко уставился на меня, малыш?
– Я хочу запомнить твое лицо, дядя Болат, чтобы встретив тебя на небесах, я смог узнать тебя и еще раз поблагодарить.
Эпилог
… Задумчивые мужчины вышли из кинотеатра. Притихшие, они искали похожие моменты из своей жизни и персонажей, размышляли над открывшимися тайнами, которые двигали выбором героев.
Прикурив от одной зажигалки, оба молча курили, иногда бросая друг на друга искоса взгляды.
– Дулат, что хотел сказать режиссер этим фильмом? – после глубокой затяжки спросил Болат.
– А сам как думаешь?
– Слушай, я там себя увидел, так мне показалось. А ты что увидел? Что тебе дало это кино?
– Дай мне пару минут собраться с мыслями, сейчас расскажу по дороге, – выбрасывая окурок, произнес Дулат.
Путники молча неспешно побрели по узкой дороге, вымощенной древними булыжниками.
– Ну скажи, Дулат, не томи.
– Нас проводят через покаяние. Это история о маяках для заблудившихся во мраке и пучине времени. О потерях и обретениях. О боли и искуплении. О мучительности выбора и последующем чувстве вины. Нас возвращают в собственное прошлое, ради возможности еще раз увидеть своих любимых. Сказать им: «простите и прощайте». А затем шагнуть в чистилище, дабы после него обрести вымученную свободу.
КОНЕЦ
