В Мормане Фредерик услышал, как часы пробили четверть второго.
«Так, значит, сегодня, – подумал он, – уже сегодня, скоро!»
Но мало-помалу его надежды и воспоминания, Ножан, улица Шуазёль, г-жа Арну, мать – все смешалось.
Фредерика разбудил глухой стук колес по деревянному настилу: ехали по Шарантонскому мосту – это был Париж. Его спутники сняли один – фуражку, а другой – фуляровый платок, надели шляпы и занялись разговором. Первый, краснолицый толстяк в бархатном сюртуке, был купец; второй ехал в столицу посоветоваться с врачом; Фредерик вдруг испугался, не причинил ли он ему ночью беспокойства, и стал извиняться – столь умиляюще действовало счастье на его душу.
Так как Вокзальная набережная была, видимо, затоплена, ехать продолжали прямо, и опять потянулись поля. Вдали дымили высокие фабричные трубы. Потом экипаж повернул на Иври. Въехали на какую-то улицу; внезапно Фредерик увидел вдали купол Пантеона.
Взрытая равнина напоминала груду развалин. На ней вздымался длинный крепостной вал; вдоль пешеходных дорожек, окаймлявших шоссе, выстроились чахлые деревца, окруженные защитными рейками, которые были утыканы гвоздями. Фабрики химических изделий сменялись лесными складами. В полуоткрытые высокие ворота, вроде тех, что бывают на фермах, виднелись отвратительные дворы, полные нечистот, с грязными лужами посередине. На длинных трактирных зданиях цвета бычьей крови в простенках между окнами второго этажа выделялось по два скрещенных бильярдных кия в венке из намалеванных цветов; попадались жалкие лачуги, лишь наполовину отстроенные и оштукатуренные. Потом по обе стороны дороги потянулись дома, на их голых фасадах виднелись то гигантская сигара из жести – здесь была табачная лавка, то вывеска повивальной бабки с изображением представительной женщины в чепце, которая укачивала младенца, завернутого в стеганое одеяло с кружевами. Углы домов были обклеены афишами, на три четверти изодранными и трепетавшими на ветру, точно лохмотья. Проходили рабочие в блузах, проезжали повозки с бочонками пива, прачечные фургоны, тележки с мясом; моросил дождь, было холодно, на бледном небе ни просвета, но там, за мглою, сияли глаза, которые были для него дороже солнца.