– Не рассказал. Только тебе.
Мана вся съежилась и отвернулась.
Возможно, Юля догадалась. Очень возможно – после стольких раз, когда я лечил ее от припадков. Но никогда мы с ней не разговаривали о моей силе. Никогда. Только с Маной. Сквозь слезы на ресницах я попытался разглядеть остатки шнурка в траве.
– Гертен знает?
Дарсис сощуренными глазами оглядывал желтую даль.
– Твоя аномалия не показалась мне сколько-нибудь значимой, чтобы беспокоить Совет архонтов, – Проводив взглядом рыжую точку за горизонт, ананси засунул бозпушку в кобуру. – Моя ошибка.
Меня передернуло.
– Жалеешь, пришелец? Из меня бы вышла неплохая лужа, так?
Дарсис пожал плечами.
– Умник, можешь играть в обиженного ребенка. А можешь использовать ситуацию и добыть информацию, которой тебе вечно не хватает. Выбирай.
Я двинулся к ананси, волоча по земле ботинок без шнурка.
– Информацию, говоришь? – увечный ботинок зацепился носком за спрятанный в траве корень. Я чуть не рухнул, взмахнул руками. – Уф…Ну рискнем. Я управляю только эмоциями людей. Но не ананси и унголов – их могу только поглощать. Почему?
Дарсис помолчал.
– Что еще?
– Подсказку хочешь? Может, лучше «Звонок другу»? Или «Замену вопроса»?
Белоснежные зубы пришельца заскрипели.
– Что еще, умник?
– М-м-м. Если я вколю тебе чуток своих эмоций, – там: радости, беспокойства, скуки, – я глянул на Ману, – обиды – ты слетишь с катушек. Любой ананси – унгол тоже, наверное, – спятит или вообще откинет копыта от комариной дозы переживаний людей. Ну, сам наверняка помнишь, как в столовой Центра накинулся на Ману…
– Болевой порог, – сказал ананси. – У ареопов он в десятки раз ниже, чем у людей.
– Причина в низком болевом пороге? – перед моими глазами на акриловый борт ванны снова села Юля – нагая, мокрая, горячая. Вся во влажных лиловых ожогах. Ни капли муки на лице, только арктический холод в глазах – а вокруг них сожженный эпидермис кожи.
– Не только, – сказал Дарсис. – Другие рецепторы – вкуса, обоняния, терморецепторы – у нас тоже менее выражены. В целом ареопы воспринимают мир не так остро, как земляне. Поэтому любая человеческая эмоция для нас слишком сильная.
– И поэтому я не могу совладать с эмоциями ананси? Обычно они такие жидкие, что просто вытекают сквозь пальцы. Но только не в момент истерического приступа.
Не глядя на меня Мана села на корточки у своего рюкзака и стала в нем рыться.
– Клетки ананси генерируют нервные импульсы в нестабильной амплитуде, – сказал Дарсис. – Обычно наши нервные окончания находятся в спокойном режиме. Но при стрессе или сильном напряжении…
– Бомбят по полной?
Дарсис хмыкнул.
– Тебя нужно исследовать. Без медицинских тестов и анализов нельзя сказать точно, что с тобой, – ананси тоже шагнул к рюкзакам. – Двигаемся дальше.
Я схватил его за аксамитовую повязку на рукаве.
– Не так быстро. Информация, помнишь, Красный убийца сотен?
Мед потемнел в глазах Дарсиса.
– Что еще?
Я молчал в Вихревом лесу ради того, чтобы Дарсис вывел нас из зоны временных петель. Но хватит. Пора брать дьяволка за рога:
– Сколько унголов ты убил по приказу архонтов?
Ананси молчал, а затем его тонкие, плотно сжатые губы разомкнулись и почти неслышно произнесли:
Многих.
– Кого именно?
Снова – словно эхо прошлого ответа: Многих.
– Солдаты?
Беззвучное, одними губами: Да.
– Женщины?
Да.
Ледяной пот ошпарил мою спину.
– Дети?
ДА.
– Боже мой, – земля пошатнулась подо мной.
Сидя у рюкзака, Мана молчала. Она знала. Черт, Мана все знала. И все равно любила Дарсиса. Дурацкая «сыворотка».
– Ты не пойдешь дальше.
Дарсис отдернул лицо в сторону.
– Без меня ты бы не зашел так далеко.
– Паруса – ваши, ветра – наши. А вообще, прими мою благодарность, – сказал я. – И проваливай.