Когда ангелы слепы

Иной бедняга, рыцарь чести,

На скромном, незавидном месте

Счастливей, чем король дурак…

То и дело чтение прерывалось приступами всеобщего смеха, поводов для которого за чтением «Корабля дураков» было предостаточно.

Посвятив чтению и разговорам часа два, семейство Ульрихов и их слуги отправились ко сну.

На следующий день, коим выдалось воскресенье, Ульрихи, как и все почтенные жители Кёльна, пошли на воскресную мессу. Регулярное посещение церкви и надлежащее исполнение всех предписаний церковного календаря были неотъемлемой частью жизни каждого жителя церковной столицы рейха.

Естественно, святые отцы не могли одобрять пышной и гротескной моды, царившей в это время в Европе. Особенно это касалось женщин. Ни один священник не впустил бы в свою церковь даму с обнажёнными плечами и пышными разноцветными буфами на рукавах. Всем представительницам прекрасного пола перед посещением святых мест надлежало укутаться в плотное длиннополое одеяние, полностью укрывшись под ним, от шеи до пяток. Для замужних женщин был обязателен и чепец, под который убирались все волосы. Согласно установленному обычаю, только незамужние девушки могли выставлять свои волосы напоказ, тогда как замужние фрау обязаны были полностью закутывать голову и закрывать платком даже подбородок и рот. Чаще всего такой чепец представлял собой довольно громоздкую конструкцию, состоящую из нескольких белых платков, наложенных на проволочный каркас. Подобный головной убор выполнял такую же роль, какую в мусульманских странах играет чадра. Что же до мужчин, то их подобные условные ограничения почти не касались, но и им перед посещением церкви не советовали одеваться слишком пышно и вызывающе.

Обычно Ульрихи посещали церковь Святой Марии Капитолийской, недалеко от которой жили.

Это была самая большая среди всех романских церквей Кёльна, представлявшая собой трёхнефную базилику с одной вестверковой башней и трансептом, образующим с главным нефом средокрестие «клеверный лист». Ещё в I веке, при римлянах, на этом месте располагался древний языческий храм, посвящённый Капитолийской триаде – Юпитеру, Юноне и Минерве. Со временем название «Капитолий» перешло к построенному здесь же, вместо него, христианскому храму. В X веке архиепископ Кёльнский Бруно I основывает при этой церкви женский монастырь, посвященный деве Марии. По своему статусу церковь Святой Марии Капитолийской уступала лишь Кёльнскому собору. Архиепископ Кёльна всегда читал первую рождественскую проповедь именно в этой церкви.

Священником церкви Святой Марии Капитолийской был отец Якоб – доминиканец и воинствующий обскурант, любимый ученик самого Ортуина Грация*, знаменитый своими пламенными речами, обличающими еретиков-лютеран. Особую известность он снискал во время споров с известным гуманистом Иоганном Рейхлином*, ставшим на защиту еврейских религиозных книг, кои ортодоксы, вроде магистра Ортуина Грация, требовали уничтожить. Будучи пламенным проповедником и постоянным участником всякого рода диспутов, отец Якоб постоянно совершенствовал свой ораторский навык. Желающих послушать эмоциональные, полные гротеска, проповеди, раздающиеся под тяжёлыми сводами старинной базилики, было хоть отбавляй. Почти всем священникам, желающим быть по- настоящему услышанными, приходилось всерьёз заниматься риторикой, чтобы в своём красноречии превосходить проповедников-лютеран. Убогого, косноязычного и глубоко ограниченного батюшку уже никто бы не стал слушать.

Как и положено воскресной мессе, началась она с обряда окропления водой и пения гимна «Слава в вышних Богу». Во время литургии снова, после чтения Ветхого завета, псалма, послания апостолов, стиха перед Евангелием и самого Евангелия, наступил черёд проповеди. Именно воскресную проповедь отца Якоба прихожане церкви Святой Марии Капитолийской и считали наиболее занимательной частью мессы.

Содержание проповеди отца Якоба было примерно следующим:

«Почтенные жители нашего славного и свободного города Кёльна и все верные и преданные сыновья нашей святой матери церкви, сегодняшнюю проповедь я снова хотел бы посвятить наизлейшей беде нашего времени, а именно – лютеранской ереси. Сколько проповедей было посвящено ей и сколько громких и грозных слов было произнесено с этой кафедры, но беда от этого не уменьшилась ни на йоту. Прошло более сотни лет со дня казни знаменитого на весь мир еретика Гуса*, когда пламя священного костра отправило в ад это еретическое отродье на его законное место. Весь христианский мир был уверен, что пасть ада больше никогда не извергнет подобного исчадия. Но вот наступили наши дни, и в пламени геенны огненной народилось на тьму дьявольскую новое чудовище, и чудовище куда более страшное и грозное, нежели еретик Гус. Многие святые люди уверены в том, что он уже не просто исчадие бездны, а сам антихрист, о приходе которого нас всех предупреждал святой Иоанн Богослов.

Как мятежник Денница когда-то был одним из ангелов господних, так и чудовище-еретик Лютер* когда-то являлся смиренным и праведным братом августинского ордена. И именно среди святых братьев-августинцев вырос и окреп этот антихрист.

Но, как и бывает всегда, беда не является в одиночестве. Следом за Лютером явился и страшный еретик Мюнцер*. А сколько их ещё? Я больше не решаюсь даже называть их страшные имена. Пропасть ада неустанно посылает в наш мир еретиков, и один ужаснее другого!

И что же несут в наш мир еретики?! Ересь, войну, разорение!

Три года прошло с окончания страшной войны, развязанной Мюнцером и его приспешниками. Огромная часть рейха лежит в руинах. От Саксонии и Тюрингии, до Швабии и Франконии, и от Шварцвальда до Зальцбурга и Тироля: всё разорено и выжжено огнём войны. Более ста тысяч человек убито и казнено! Это расплата за ересь, которой поддались их умы и души. Все они теперь в аду, со своим учителем – еретиком Мюнцером. И поделом им! Пусть они там сгорят в самом горячем пламени, пусть замёрзнут в самых холодных льдах, пусть потонут в самом топком болоте! Слава Богу, наша прекрасная и боголюбивая Вестфалия осталась в стороне от всего этого ужаса, ибо вседержитель небесный пожалел нас и нашу землю, оградив нас от вихря войны.

И по сей день, несмотря на то, что ересью теперь объяты целые народы и страны, наш город Кёльн и все рейнские земли являются подлинным оплотом истинной веры.»

На минуту умолкнув, отец Якоб утёр свой обритый монашеский лоб и, снова собравшись с мыслями, продолжил:

«Тысячи еретиков вполне заслуженно отправлены в ад. Их смрадные души теперь навсегда в когтях Люцифера. Но война со злом далека от своего праведного завершения. Ещё не отправлен в ад сам Лютер, он всё ещё продолжает отравлять души людские смрадом своей ереси. И Лютер, как и все жуткие демоны, не один. Мюнцер казнён, но у него появился новый сильный сподвижник – Меланхтон*, не менее страшный и отвратительный еретик. Богатые альпийские города – Цюрих, Берн и Женева – окутаны ложью еретика Цвингли*, и нет никого, кто мог бы ему помешать. Совершенно ужасные вести приходят из Швеции. Новый шведский король дозволил свободные лютеранские проповеди, а главного шведского еретика Улофа сделал проповедником стокгольмского собора. Даже души королей могут быть отравлены ядом ереси. Будем молиться, чтобы и на их землю обрушились все несчастья и беды, кои заслуженно постигли Саксонию и Тюрингию.

Ересь можно сравнить лишь с чумой! Но если чума пожирает плоть, отправляя души к Господу Богу, то ересь, не трогая плоти, пожирает саму душу, отправляя то, что от неё осталось в ад, к сатане. Ересь даже коварнее чумы, поскольку зачумлённого сразу видно, а еретика попробуй ещё распознай. Многие из них исправно ходят к мессе, изображая из себя смиренных рабов Божьих, а в уме поют оды Лютеру. Без всякого преувеличения, ересь можно назвать чумой души, и также как от телесной чумы, немногие могут от неё исцелиться.»

Снова сделав паузу, отец Якоб сложил руки на груди и ненадолго замер, как бы собираясь с силами для завершения своей экспрессивной речи. Затем, размашисто перекрестившись, продолжил:

«Почтенные жители нашего славного и боголюбивого города Кёльна, я обращаюсь ко всем вам – верным и преданным сыновьям нашей святой матери церкви. Борьба с ересью – наша общая борьба. Еретики – враги не только церкви, Римского Папы, императора, кёльнского архиепископа и монахов-доминиканцев, это враги каждого из нас, каждого истинно верующего христианина. И каждый из нас, каждый истинно верующий, обязан бороться с ересью, как только может.

Помните, что любая, даже самая незначительная, связь с еретиками является преступлением. Каждый, кто слушает зловонную проповедь еретика – сам еретик! Каждый, кто укрывает еретиков или хоть как-то им помогает – сам такой же преступник и еретик. Тот, кто, зная еретика, не сообщил о нём инквизиции, тоже преступник и еретик. И какой-либо пощады в наказании этих гнусных укрывателей также не может быть!

Почтенные жители Кёльна, чумные миазмы ереси пытаются проникнуть и в наш добрый город. Совсем недавно, не без вашей благой помощи, был схвачен еретик Кларенбах* и целая шайка его сторонников. Многие из них уже отправлены к своему хозяину, в преисподнюю. В ближайшие дни та же участь ожидает и самого Кларенбаха. В святом городе Кёльне, городе святой мученицы Урсулы и святого епископа Геро, не может быть ни единого еретика, своим зловонием отравляющим память наших святых. Как и наш Кёльн, так и все земли, принадлежащие святому архиепископу Кёльнскому и святой римской церкви, отныне и навсегда будут свободны от ереси.

Но зло, посеянное Лютером ещё очень сильно, и наша святая обязанность – неустанно бороться с ним. Пока последний еретик навечно не угодит в ад!

Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь.»

Закончив с проповедью, отец Якоб ещё раз утёр лоб и ненадолго умолк, желая набраться сил для продолжения мессы. Видно было, что сия эмоциональная речь далась ему нелегко.

По окончании проповеди все прихожане встали со скамей и торжественно, в один голос, запели Символ Веры. После него и последовавшей за ней Молитвы Верных, как и положено, наступил черёд Евхаристии.

Выходя из церкви по окончании мессы, прихожане раздавали милостыню калекам и попрошайкам, кои во множестве собирались на паперти. Получая по мелкой монете, они низко кланялись и наперебой желали всем добра и здоровья. Там же, во дворе церкви, находились и наказанные за всякого рода мелкие прегрешения. Рядом друг с другом, будучи забитыми в парные колодки, сидели игроки в карты. В огромной пузатой бочке, с высунутыми наружу головой и руками, сидел известный городской пьяница. Там же, прикованной цепью к позорному столбу, стояла некая девица из пригорода, забеременевшая «неизвестно от кого». У каждого из них, либо на шее, либо на орудии наказания, висела табличка с именем, описанием проступка и призывом ко всем «добрым людям» всячески осуждать и наставлять несчастных на путь истинный.

Чуть поодаль, лишь изредка подходя к паперти, расхаживал продавец индульгенций. Облачённый в длиннополое одеяние, похожее на монашеское, с притороченным к животу увесистым деревянным ящиком, он проходил сквозь толпу прихожан, расхваливая свой товар, словно сладкие голландские вафли:

Монетка в кружечку влетает

Душа из ада вылетает!

Или

Купи прощение быстрей

И позабудь про грех скорей!

Подобными стишками продавцы индульгенций расхваливали свой товар, как если бы это были сладкие сдобные булки или спелые июльские яблоки.

Сама по себе индульгенция является отпущением перед Богом временной кары за грехи, вина которых уже изложена в таинстве покаяния. Принцип индульгенций основан на вере в небесную сокровищницу заслуг Иисуса Христа и всех его святых, и в то, что церковь, имея доступ к этой сокровищнице, может распределять её по своему усмотрению.

На протяжении многих веков индульгенция, её значение, принцип, тяжесть грехов, от которых она освобождала, постоянно пересматривались. Богословы прошлых веков неустанно вели диспуты по поводу индульгенций. Официально считалось, что индульгенция зарабатывалась в ходе какого-либо покаянного действа – за поклонение Кресту и его целование во время богослужения Страстной Пятницы, за публичное чтение Акта умилостивления в праздник Святейшего Сердца Иисуса, за торжественное пение гимна «Тебя, Бога, хвалим» во время богослужения на завершение года. Но весьма часто сии покаянные действа заменялись простым денежным пожертвованием церкви, отчего и появилось выражение «купить индульгенцию».

Всех своих предшественников в этом деле затмил Римский Папа Лев Х, ради строительства собора Святого Петра в Риме и содержания своего пышного двора, отдавший индульгенцию на полный откуп. С тех пор всем священникам прямо предписывалось именно продавать индульгенции, а не давать их как награду за подвиги покаяния.

Именно такая абсолютно бессовестная торговля божьей благодатью, возмутив самые широкие слои населения, и стала одной из основных причин Реформации*.

В тот день торговля индульгенциями шла особенно бойко. Сразу же по выходу из церкви к продавцу индульгенциями подошла женщина, купившая себе прощение за то, что в постный день ела сыр. А чуть позже один весьма почтенного вида господин за семь золотых рейнских гульденов купил себе прощение за убийство.

Покинув церковь и пройдя сквозь арку Трёх королей, расположенную в древнеримской стене, Ульрихи отправились на Сенной рынок, чтобы скупиться к воскресному ужину.

Сенной рынок, как и всегда, был полон народу. Занявшись покупками, отец и мать исчезли в шумных торговых рядах, детей же, вместе с Юргеном и Урсулой, оставили смотреть кукольное представление о том, как чёрт искушал Ганса Вурста.

После спектакля, в конце которого Ганс Вурст уселся верхом на одураченного им чёрта, внимание мальчишек привлекла шумная компания солдат-ландскнехтов, обедающих у входа в городскую таверну. Заняв несколько лавок, стоящих у приоткрытых дверей, они пили травяной монастырский грюйт и ели слегка обжаренное сало с ржаным пумперникелем.

И, конечно же, самым главным, чем привлекала к себе внимание эта обедающая компания, была пёстрая и вычурная одежда, право на ношение которой принадлежало исключительно ландскнехтам.

Как и все остальные, ландскнехты носили короткие приталенные камзолы с неимоверно раздутыми широкими рукавами и таким же широким, прямоугольно вырезанным, воротником, заполненным белой исподней сорочкой, в виде небольших брыжей, плотно облегающей шею. Как и у других, широченные рукава этих камзолов либо разрезались вдоль на равные полосы, сужаясь к запястьям, либо взбивались в пышные, искромсанные разрезами, буфы. Но, в отличие от прочего люда, ландскнехты поверх камзола не носили длинных плащей, весьма неудобных для них, а заменяли их верхним камзолом, скроенным из толстой кожи или войлока. Этот верхний камзол имел широко распахнутый воротник и взбитые толстенными буфами оплечья. Оба эти камзола никогда не застёгивались на пуговицы, а лишь опоясывались ремнём или портупеей с оружием.

Верхние штаны у ландскнехтов также сбивались в пышные, посечённые разрезами, буфы, сквозь которые виднелась белая или цветная матерчатая подкладка. Чаще всего буфами взбивалась лишь одна штанина, обычно правая, а другая оставалась более или менее гладкой. Иногда эта правая штанина разрезалась на множество простых продольных полос, свободно свисавших отдельными лоскутами, или же была порезана на сложные замысловатые узоры, так что подложенная под них матерчатая подкладка, проступая сквозь эти разрезы, образовывала витиеватые соцветия и перекрестия. Очень часто эту взбитую буфами правую штанину обтягивали крест-накрест двумя тонкими лоскутами, похожими на шнурки, делая её вновь плотно облегающей вокруг ноги. На голени одевались похожие на гамаши кожаные чулки. Верхняя часть этих чулок поднималась выше колен, вертикально разрезалась на равные части, отгибалась наружу и верхним краем привязывалась под коленями, так что колено казалось окружённым венком из колечек. Чаще всего этот чулок одевался лишь на правую голень, поскольку взбитая буфами правая штанина оканчивалась на уровне колена. Левая же нога оставалась обтянутой цельной левой штаниной. Раскрашивались эти обтягивающие верхние штаны, как правило, разноцветными продольными полосами. Часто к чулкам, в качестве дополнительного украшения, с боку колен, крепились матерчатые банты алого или багрового цвета. Иногда, в погоне за своим собственным стилем одежды, некоторые модники доходили до того, что выставляли наружу свои седельные места, без всякого стеснения разгуливая с полуголым задом. Чего стоил лишь огромных размеров гульфик, беззастенчиво привлекающий внимание к самому «непотребному месту». В целом же именно одежда для ног у ландскнехтов подвергалась самым невероятным изменениям и разнообразным вариациям.

Был у них и свой, совершенно особенный, тип берета. Этот берет имел низкую круглую тулью, в форме тарелки, и широкие горизонтальные поля из двойной материи с толстой подкладкой, с наружного края разрезанные на две или три части. В целом же, берет у ландскнехтов, на фоне пестроты остального одеяния, имел простой и невзрачный вид, и многие предпочитали ему куда более пышные и красивые рыцарские береты. Также как и люди благородного происхождения, ландскнехты имели право носить на своих беретах страусиные перья.

В обуви же у них не было совершенно ничего особенного. Как и многие другие, они носили тупоносые и очень широкие кюхмаулеры – «коровьи морды», или такие же тупоносые, но не слишком широкие, энтеншнабели- «утиные носы».