На выходе из аэропорта стояла шеренга встречающих молодых людей с табличками. Такое впечатление, что мы сразу угодили с корабля на бал камней. «ООО Изумруд», «ТОО Малахит», «Агат», «Рубин», «Лазурит». Только один чудак, у которого из-за воротника белой рубашки выпирала задушенная и натертая галстуком багровая борцовская шея, решил соригинальничать и написал на своей табличке: «Стрельцов».
Встав в стороне от потока прибывших пассажиров, я наблюдал за ним минут пять. Он вытягивал шею и внимательно вглядывался в проходивших мимо людей. Какому-то хмурому, похожему на гробовщика мужику в строгом черном костюме он сунул табличку прямо под нос, а когда мужчина покачал головой и двинулся дальше, неодобрительно процедил ему вслед:
– Баран!
Я подошел.
– Здорово. Стрельцов – это я.
– Стрельцов? – Он недоверчиво оглядел меня с ног до головы, задержал взгляд на куртке и уточнил, кивнув на табличку: – Тот самый?
Надо было выбирать между «тем самым» и бараном, и я подтвердил:
– Тот самый.
– Из Питера?
– Из Питера.
Встречающий обрадовался и расплылся в довольной улыбке.
– Тогда пошли!
Покинув душное, клокочущее тысячью голосами здание аэропорта, мы пересекли заполненную машинами небольшую площадь и свернули налево, к чистенькой, засаженной елями аллее, отгороженной от встречающих и провожающих указателями: «Проход запрещен» и «Только для служебных автомашин».
У длинной, обрубленной прямыми углами красной «Вольво» порывисто курил длинноволосый парнишка, одетый в яркую прорезиненную курточку с капюшоном, потертые джинсы и растоптанные кроссовки. Увидев нас, он поплевал на сигарету, торопливо огляделся и, не обнаружив поблизости урны, замешкался на пару секунд, но потом бросил окурок под машину и отряхнул руки.
– Здравствуйте! – закричал он.
Мы подошли. Мой провожатый уважительно представил длинноволосого:
– Александр Данилович.
Пацан кивнул, накрутил на палец три длинных волосины, подразумевающих пышную бороду на его гладком подбородке, хотел протянуть руку, но засомневался и первым это сделать не решился. На местного авторитета Александр Данилович явно не тянул.
Я протянул свою.
– Здравствуйте, Александр Данилович.
Мы обменялись рукопожатием. Парень, встретивший меня в аэропорту, тем временем открыл дверь, забросил табличку на заднее сиденье. Обернувшись, вспомнил, подошел и тоже протянул руку:
– Голованов.
– Стрельцов, – ответил я, кивая в сторону таблички, и, чтобы они знали, что я прекрасно ориентируюсь на местности, спросил: – А где Платон Иванович?
– Платон Иванович – человек занятой. Ты… Вы вот ему покажите.
Голованов неосторожно крутанул подбородком, указывая на товарища. Из-под галстука выстрелила и покатилась по асфальту пуговица. Он со злостью пнул по ней, но промахнулся.
Я догадался, кто такой Александр Данилович, но на всякий случай решил уточнить:
– Что показать?
– Произведение искусства, – не глядя на меня, ответил Голованов. Он уставился на асфальт и медленно отводил ногу назад для повторного удара.
– Крестик золотой. Вы не сомневайтесь – я узнаю, – проговорил Александр Данилович и застенчиво добавил: – Я же его сам делал.
Действительно, он только притронулся кончиком пальца к нижнему краю крестика и уверенно заявил:
– Да, это он. Самый первый.
Во второй раз Голованову удалось отправить пуговицу куда-то в переплетение мокрых еловых лап. Он мельком взглянул на крестик, переспрашивать не стал и полез в салон. Усевшись в кресло, взял трубку и набрал номер.
– Да, встретил… Да, видел… Ее крестик. Тот самый – Данилыч сразу узнал… А как же – доставлю в лучшем виде. Только Данилыча отвезу и – к вам…
Я вторично догадался, что доставлять в лучшем виде собираются меня. Это несколько утешало. Было бы гораздо неприятнее, если бы меня доставили в худшем виде.
Голованов задним ходом вырулил со спецстоянки, лихо развернулся.
– А куда едем? – спросил я.
– К Маркелычу в гости, – ответил он, высунул голову в боковое окно и заорал подъезжающему мотоциклисту:
– Ты куда, баран, прешься?! Не видишь – «только для машин»! – и вполголоса, через плечо пояснил: – На двух колесах – это не люди! Не уважаю!
Потом он молчал, только крутил шеей и виновато кряхтел. Я тоже молчал, исподлобья оглядывал салон, прикидывая, чем можно будет огреть его по широкому затылку в случае непредвиденных обстоятельств.
Юное дарование Александр Данилович вылез где-то на тихой окраинной улочке, застроенной древними избушками, вросшими в землю почти по окна, степенно попрощался за руку и скрылся за пышными кустами. Голованов проводил его взглядом и нерешительно повернулся ко мне.
Посомневавшись с полминуты, он созрел.
– Слушай, давай на «ты», а? А чего: «вы» да «вы»? Как псевдофобы, в натуре!
– Давай, нет проблем. А кто такие псевдофобы?
– А-а-а… Тюменские! Они же отмороженные! – Он отмахнулся, довольно ухмыльнулся и внес очередное предложение: – Тогда давай по именам, а? Дорога-то длинная. А так и не поговорить. Что за базар: «Стрельцов», «Голованов»? Давай попроще.
Поговорить нам было просто необходимо. Я с радостью согласился.
– Виктор.
– Профессор, – скромно представился Голованов. – Слушай, ничего, если я галстук сниму? Ты-то тоже без галстука. Достал он меня, выше экзосферы! Висит, как перпендикуляр, и башку не повернуть! Потом надену. Только ты Маркелычу не говори.
– Снимай. А кто такой Маркелыч?
Профессор Голованов рванул с шеи галстук, с ненавистью швырнул его на заднее сиденье и удивленно повернулся ко мне:
– Как – кто? Мы же к нему как раз и едем.