Тот самый Мюнхгаузен

Пастор(усмехнувшись). Странно, что вас это пугает… Мне казалось, ложь – ваша стихия!

Мюнхгаузен. Я всегда говорю только правду…

Пастор(в гневе). Перестаньте, барон!.. Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нем как в луже… Это грех!.. Я читал на досуге вашу книжку… О боже! Что за чушь вы там насочиняли!

Мюнхгаузен. Я читал вашу – она не лучше.

Пастор. Какую?

Мюнхгаузен. Библию. Там тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Ноев ковчег…

Пастор. Эти чудеса сотворил Бог!!!

Мюнхгаузен. А чем я хуже? Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию.

Пастор. Не всех!!!

Мюнхгаузен. Вижу. Создавая вас, он, очевидно, отвлекся от первоисточника.

Пастор(взбешен). Вы… Вы!.. Чудовище! Проклинаю вас! И ничему не верю… Слышите?! Ничему!.. Все это – (жест) ложь! И ваши книги, и ваши утки, и эти рога, и головы – все обман! Ничего не было! Слышите?.. Все – вранье!..

Мюнхгаузен внимательно смотрит на Пастора, потом молча берет с полки молоток, начинает вбивать в стену гвоздь.

Марта. Не надо, Карл!

Мюнхгаузен. Нет-нет… Здесь я повешу его голову, иначе мне опять не поверят!..

Пастор. Всего доброго, сударыня! Благодарю за гостеприимство!

Пастор поспешно выбегает. Марта подходит к клавесину, опускает голову. Мюнхгаузен становится рядом, начинает одним пальцем наигрывать какой-то веселый мотив. Марта плачет.

Мюнхгаузен. А вот это глупо! Дарить слезы каждому пастору слишком расточительно.

Марта. Это четвертый, Карл…

Мюнхгаузен. Позовем пятого, шестого… двадцатого.

Марта. Двадцатый уже приедет на мои похороны. Нас никогда не обвенчают.

Мюнхгаузен. Неужели это для тебя так важно?!

Марта. Не для меня… Но есть люди, Карл. Они шепчутся за моей спиной, они тычут пальцем: «Вон пошла содержанка этого сумасшедшего барона!» Наш священник сказал, что больше не пустит меня в кирху.

Мюнхгаузен. Подлец! За это Бог не пустит его в рай! Ему же хуже!

Марта. Прости меня, Карл, я знаю, ты не любишь чужих советов… Но, может быть, ты что-то делаешь не так? А? Может, этот разговор с пастором надо было вести как-то иначе?

Мюнхгаузен. Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!

Марта. Не насовсем!.. На время! Притвориться! Стать таким, как все…

Мюнхгаузен. Как все?! Что ты говоришь?.. Как все… Не двигать время, не жить в прошлом и будущем, не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов?.. Да никогда! Что я – ненормальный?

Марта. Но ради меня…

Мюнхгаузен. Именно ради тебя! Если я стану таким, как все, ты же меня разлюбишь!

Марта(неуверенно). Не знаю…

Мюнхгаузен. Знаешь! И хватит об этом… Ужин на столе.

Марта. Нет, милый, что-то не хочется. Я устала. Пойду прилягу.

Мюнхгаузен. Хорошо, дорогая. Поспи. Сейчас я сделаю ночь. (Подходит к часам, переставляет стрелки на двенадцать.) Так?

Марта. Да, спасибо, милый. (Уходит.). Мюнхгаузен садится за клавесин, задумчиво бренчит по клавишам. Входит Томас с подносом.

Томас(громко). Господин барон…

Мюнхгаузен. Тс-с-с!.. Что ты орешь ночью?

Томас(шепотом). Я хотел сказать: утка готова.

Мюнхгаузен(шепотом). Отпусти ее! Пусть летает!..

Томас. Слушаюсь! (Подходит к окну, выбрасывает утку.)

Слышно хлопанье крыльев. Часы бьют двенадцать раз, и наступает темнота.

Картина вторая

Дом баронессы Якобины фон Мюнхгаузен. Богатая обстановка. На стенах – многочисленные портреты предков. Последний из портретов завешан черной вуалью. Сидя в кресле, Баронесса слушает рассказ Господина фон Рамкопфа – мужчины средних лет, в парике и с забинтованным лбом. Ее сын Феофил фон Мюнхгаузен – молодой человек в форме корнета – нервно ходит по комнате.

Рамкопф(заканчивая рассказ). …Он так и сказал: «Отпустите ее, пусть летает!»

Баронесса. А дальше?

Рамкопф. Дальше стало темно, и мне на голову вылили жаркое.

Феофил. Ужасно! Ужасно! До чего мы докатились – дворянин подслушивает под окнами.

Рамкопф. Во-первых, я не подслушивал, а случайно услышал этот разговор. Во-вторых, баронесса, вы же сами просили…

Баронесса. Конечно. (Сыну.) Фео, немедленно извинись! Господин Рамкопф ради нас рисковал собой, даже пострадал… (Целует Рамкопфа в лоб, морщится.) Вам надо сменить повязку, Генрих, – эта пропахла луком…

Феофил(подходит к Рамкопфу). Извините, господин Рамкопф! (Протягивает руку, тот нехотя пожимает.) Я сам не понимаю, что говорю… Нервы! Господи, когда же наступит конец этому кошмару?! Неужели ничего нельзя сделать?

Баронесса. Скоро вернется бургомистр и скажет, что решили в Ганновере.