Княжна Тараканова (сборник)

– Разве вот что-с, – сказал он. – Начальник ихних шпионов генерал Сокольницкий, опять же и главный их интендант генерал Лесепс нуждаются в знающих господах… Не окажете ли, сударь, сперва услуги нашим победителям? Было бы кстати-с.

– Какой услуги?

– Вы при киятре служили и, кажись, надзирали за размалевкою декораций… сами рисуете.

– Так что же?

– Его величество, значит, ихний, – произнес Находкин, – а пока, так сказать, по здешним местам и наш анпиратор Наполеон затеял, видите ли, для ради своей то есть публики киятер на Никитской. Изволите знать дом Позднякова? Еще возле, там, Марья Львовна жила.

– Какая Марья Львовна?

– Ну, Машенька-актриса, – продолжал Павел, – ужели не помните? Дело прошлое… Так вот-с, возле ее фатеры этот самый киятер и устраивают… Там давно и прежде шли представления, большущий зал с ложами, при нем зимний сад. Обгорела только сцена, декорации и занавесы.

– Где же вы возьмете новые? – спросил Илья, – наш казенный театр, слышно, совсем сгорел…

– Отыскались на это у них мастера; занавес будет вовсе новый, парчовый, из риз, а заместо люстры – паникадило.

Тропинин ушам своим не верил. «Что он? раскольник, что ли? – подумал он. – Да нет, те еще более почтительны к вере».

– И вы, как рисовальщик, – продолжал Находкин, – притом же, зная их язык, могли бы им помочь. Вас в таком разе оденут, накормят; ну, смилуются, а то и вовсе выпустят. Мы же с тятенькой тоже постараемся, и завсегда.

Тропинин, поборая в себе злобу и негодование, молча мыслил: «Неужели же этот муниципал и в самом деле поможет мне освободиться?»

– Согласны, барин? – спросил Находкин.

– На что?

– Помочь в декорациях и в прочем…

– Согласен, – ответил со вздохом Илья.

– И дело-с. Оченно рад! А таперича, значит, по порядку, мы вас отправим к Григорию Никитичу.

– Кто это?

– На Мясницкой, книгопродавец Кольчугин. Он ныне по милости анпиратора Бонапарта, покровителя, так сказать, наук-с, тут назначен главным квартермистром для призрения неимущих и пленных. Там и Сокольницкий… Тятенька, вы здесь? – крикнул Павел в соседнюю комнату.

– Здесь, что те? – отозвался оттуда голос.

Павел скрылся за дверью и минуты через две вышел оттуда с отцом. Петр Иванович Находкин, невысокий, рябой и лысый старик, с узкою, клином, бородою, был в купеческом кафтане до пят, в высоких, бутылками, сапогах и также с белым шарфом через плечо.

– Поступаете? – спросил он, взглядывая на Илью маленькими, зоркими глазами.

– Ваш сын предлагает.

– Павел говорит дело, – произнес старик, – все мы под богом, не знаем, как и что. В этот киятер уже поступили из наших арестованных, скрипач Поляков и вилончелист Татаринов. Не опасайтесь, не останетесь… а мы добро помним-с…

Тропинин и Карп, с запиской сына Находкина и с жандармом, были отведены на Мясницкую. Здесь, у подъезда длинного каменного дома, где помещался заведовавший частью секретных сведений генерал Сокольницкий, стоял караул из конных латников. Илью и его спутника ввели в большую присутственную комнату. Несколько военных и штатских писцов сидели здесь над бумагами у столов. За перегородкой, у двери, переминаясь и охая, стояла кучка просителей – бабы, нищие, пропойцы и калеки. Илья сквозь решетку узнал Кольчугина, у которого не раз, еще будучи студентом, он покупал книги. Он ему протянул письмо Находкина. Стриженный в скобку и без бороды, Григорий Никитич, заложив руки за спину, стоял невдали от перегородки, у стола, за которым горбоносый, бледный и густо напомаженный французский офицер, с досадой тыкая пальцем по плану города, спрашивал его через переводчика о некоторых домах и местностях Москвы. Учитель математики – переводчик, плохо понимавший и еще хуже говоривший по-французски, выводил офицера из терпения. На Илью долго никто не обращал внимания. У него от ходьбы разболелась нога, и он с трудом мог стоять, Кольчугин наконец взял у него письмо.

– Вы знаете по-ихнему? – радостно спросил он, прочтя письмо. – И отлично-с: сами объясните им свое дело, а пока вот помогите, этому офицеру нужно указать на карте, где дома Пашкова. Главный из них сгорел, а в боковых они хотят ладить новый госпиталь и богадельню… Удивляетесь, что я при их службе? – заключил, оглядываясь, Кольчугин. – Что, сударь, делать? Крест несем… силком запрягли.

XXVII

Тропинин, войдя за перегородку, дал нужные объяснения офицеру и затем сообщил ему о предложении Находкина. Сперва офицер слушал его сухо, но едва узнал, что Илья владеет кистью, мгновенно изменился.

– Вы хотя и в грубой одежде, – сказал он, не скрывая своего удовольствия, – видно, что образованный, высшего общества человек. Садитесь. Не думайте, чтобы мы были только завоевателями. Вы увидите, как мы оживим и воскресим вашу страну. О! театр! лучшая пища для души… Я сам по призванию что хотите: певец, стихотворец, актер, словом – артист.

На Илью были устремлены ласковые черные глаза; печальная улыбка не сходила с бледного лица офицера.

– Да, – продолжал последний, – я в молодости, в нашей coll?uge[53 - Коллеж (франц.).], в Бордо, играл не только Мольера, но и Расина… Далекие, счастливые времена! Но и здесь между вашими актерами, уверяю вас, есть истинные таланты; не все бежали. О! мы уже пригласили изрядных комиков.

Офицер назвал имена нескольких магазинщиков, аптекаря и двух парикмахеров с Кузнецкого моста.

– А ваш балетмейстер Ламираль, вот дарование! Он вызвался быть у нас режиссером и ставить даже танцы… Потом, как его, как? очень милый господин… мы с ним обедали на днях в его премилой семье… Он взял подряд поставить театральную утварь… Вспомнил! – торговец сукнами Данкварт… еще у него на вывеске герб императора Александра.

– Все ваши соотечественники, французы, – сказал Илья.

– Вы этим хотите сказать, – произнес офицер, – что вам, как русскому, хотя так превосходно говорящему по-французски, неприлично участвовать в наших удовольствиях? Не так ли?

– Да, – ответил Илья.

– Полноте, помогите нам.

– Но чем же?

– Вы рисуете красками?

– Да.

– Это все, что нам нужно. И если вы согласны, скажите, чем, в свой черед, и я могу вам служить? Шарль Дроз, к вашим услугам, – заключил, вежливо кланяясь, офицер, – капитан семнадцатого полка и адъютант штаба… а в свободные часы – любитель всего изящного и в особенности театра.

– Я голоден, мосье Дроз! – мрачно произнес Илья. – Со вчерашнего дня ничего не ел.

– Боже мой, а я-то, извините… прошу вас ко мне! – сказал, вставая, капитан. – Мы оба – артисты… Что делать? жребий войны… Я здесь недалеко, тут же во дворе; только кончу дело. А вы, мосье Никичь, – обратился он, через переводчика, к Кольчугину, – снабдите господина… господина Тропин… не так ли? приличною одеждой и обувью из нашего склада… я сам о том доложу генералу…

Тропинина провели в какую-то каморку, полную разного хлама, одели во французскую военную шинель и фуражку и в новые, еще не надеванные сапоги, по-видимому, добытые в какой-либо ограбленной лавке обуви. Выйдя из каморки, он встретил Карпа.

– А меня-то, батюшка Илья Борисович, отпустите? – спросил тот, едва узнав Илью в новом наряде.

– Куда ты?

– Землячка тут нашел, пойдем бураки и картошку копать.

– Где копать? Знаю я, куда ты и зачем… смотри, не попадись…

– Убей бог, в казенных огородах, возле казарм. Накопаем им, аспидам, да авось и уйдем.

Освободившись от занятий, капитан Дроз провел Илью внутренними комнатами в обширный барский, почти не тронутый огнем двор, в задних флигелях которого размещались адъютанты начальника розыскной полиции, чины его канцелярии и конные и пешие рассыльные. В помещении капитана, в проходной тесной комнатке, у окна, с пером в руке и в больших очках на носу, сидел седенький в военной куртке писец.