Батыева тропа
– Санёк, как думаешь, кто зараз съест больше пирожных – она или твои девки? – весело приветствовал Николай своего приятеля, протянув ему руку. Тот крепко пожал её. Улыбаясь девушке, сказал:
– Так, конечно, она. А если под самогоночку, то они, чтобы мать им уши не надрала! Кондитерские изделия отбивают запах спиртного. Здравствуйте, барышня!
Стряхнув крошки с правой руки, Маринка вложила её в большую ладонь отца Катьки и Наташки. Пожатие было слабым, но выразительным.
– Племянница нашей Таньки, – вздохнул Николай Геннадьевич. – К Лёньке с Москвы приехала, попечительство оформлять.
– Павловопосадская я, Марина меня зовут, – отрекомендовалась Маринка, достав из пакета «Парламент Лайт». Предложила. Односельчане взяли по сигарете. Мишкин отец дал барышне прикурить, затем продолжал:
– На рыбалку встала с первыми петухами! Вот тебе и москвичка! Может, ты и корову доить умеешь?
– Мне не спалось, – выдыхая дым, сказала Маринка. – Возле сарая стояла удочка, Лёнька спит, мне заняться нечем. Дай, думаю, посижу у реки Удрайки, на хлеб половлю плотву!
– Лучше бы червей накопать, – заметил Александр Львович. – Но ловятся и на хлеб плотвички с подлещиками, то правда. Ну что ж, садись! Подвезём. Мы сами в ту сторону направляемся.
Достав пульт, он нажал на кнопочку и открыл для Маринки заднюю дверь своего кроссовера. Но Маринка, коленом пихнув козу, которая потянулась к её пакету, отошла в сторону.
– Нет, езжайте. Охота пройтись пешком.
– Смотри, ведь до речки шесть километров, – предупредил Николай. – Топать больше часа! Пока дотопаешь, вся плотва уляжется спать. Рыба хорошо клюёт рано утром.
– Ничего страшного, я её разбужу.
Оба деревенских жителя посмеялись и сели в «Форд». Тот завёлся сразу, с пол-оборота, после чего взял неспешный старт и так же неторопливо двинулся в путь, покачиваясь на рытвинах и ухабах. Солнышко над тайгой уже поднялось. Докурив, Маринка погладила Пелагею, которая продолжала в упор глядеть на её пакет, и весело зашагала вслед за машиной.
Щебёночная дорога тянулась через поля, которые зеленели всходами ржи. Вела она до моста над рекой Удрайкой. Райцентр стоял за нею. Он был Маринке пока не нужен. За час дойдя до реки, она огляделась. Невдалеке, километрах в двух, стояла ещё какая-то деревенька, немногим больше Ершовки. Таксист накануне озвучил её название, но Маринка не сочла нужным его запомнить. Заметив возле моста, среди лоз, неплохое место для рыбной ловли, она спустилась к воде и, сев на обрывчике, занялась этой самой ловлей. Удочка ей была не нужна, да и рыба тоже. Собственно говоря, и ловли-то не было никакой – Маринка просто бросала в реку хлебные крошки и наблюдала, как небольшие рыбки-уклейки хватают их на поверхности. В тихой заводи, над которой она болтала ногами, этих уклеек было полно. Но вот по воде ударил голавль и двух из них оглушил хвостом, потом съел. Остальные скрылись. Этим рыбалка и завершилась, к большой досаде Маринки. Ей было лень разматывать удочку, да она и не знала, как ею пользоваться. Её расчёт был на то, что возле реки окажется рыболов, который подскажет. Но ничего подобного не было, и Маринка, выкурив сигарету, смирилась с мыслью, что ей придётся уйти не солоно хлебавши. Не очень-то эта мысль её и расстроила, потому что рыбок было ей жаль. Голавля, конечно, она бы вынула из реки с большим удовольствием, но едва ли он брал на хлеб. А если бы взял, то не утянул ли бы он её саму в реку? Вопрос был не из простых, потому Маринка решила не рисковать, тем более что уже становилось жарко. Поднявшись на ноги и взяв удочку да пакет, в котором остались лишь сигареты, она устремилась влево, к мосту. Что и говорить, рыбалка у неё вышла вовсе бесславная.
Держась близко к краю моста, чтобы не попасть под машину, Маринка перешла реку и оказалась в посёлке. Таксист её завозил туда накануне, так что у неё было уже какое-то представление о структуре этого населённого пункта. Он был настолько большим, что даже имел автобусный парк. Но Маринка всё же решила пройтись пешком. Ей требовался отдел опеки и попечительства. Сразу выяснив у прохожих, где он находится, она срезала путь, миновав какой-то музейный комплекс – как позже стало известно, это была усадьба Дубцы, и минут за двадцать достигла большого здания на Советской улице, где отдел и располагался. Да и не только он. В том же здании находились и пенсионный фонд, и налоговая, и местный расчётный центр. Снаружи здание было вроде бы ничего, внутри – просто ужас. Краска и штукатурка сыпались от шагов. Но в просторном офисе, куда новая жительница Ершовки вошла без очереди, объяснив другим посетителям, что ей надо только спросить, штукатурка сыпалась на весьма неплохую мебель и современный компьютер. За ним сидела и ничего не делала дама лет тридцати. Впрочем, перед нею стояла чашка уже остывшего кофе. Глаза у дамы были заплаканы, на полу возле её ног валялся мобильник. Девушку с удочкой обитательница просторного кабинета встретила взглядом, которым можно было сверлить бетон. Осознав, что нервы у секретарши взвинчены перестрелкой на личном фронте, Маринка в силу особенностей характера захотела взвинтить их ещё сильнее и, стукнув удочкой в пол, холодно сказала:
– Пятнадцать человек ждут, когда вы допьёте кофе! Среди них – несколько пожилых.
– У меня обеденный перерыв, – объяснила дама, с испугом взглянув на удочку. Уяснив, что этот предмет оказывает магическое воздействие на неё, Маринка решила добавить в голос ещё металла.
– Обеденный перерыв? Не рано ли вы обедаете? Я, кстати, ещё не завтракала. К вам из Павловского Посада пришёл запрос по поводу Леонида Юранова?
Дама съёжилась, продолжая глядеть на удочку как на кобру. Лишь спустя несколько секунд глаза её поднялись, губы растянулись в слабой улыбке.
– Одну минуточку.
Повернувшись к компьютеру, она мышкой растормошила его, затем попросила ещё раз назвать фамилию и прошлась по клавиатуре слегка дрожащими пальцами.
– Извините. Вы, как я понимаю, Марина Дмитриевна Керниковская?
– Она самая.
– Да, запрос поступил. На днях к вам приедет на дом комиссия по делам несовершеннолетних. В её составе будут наши инспекторы и сотрудница ПДН.
– Благодарю вас, – холодно проронила Маринка и вышла, на всякий случай ещё раз звонко ударив в пол тупым концом удочки. В коридоре она уведомила товарищей по несчастью, что нервная секретарша закончила свой обед и возобновила приём. Её поблагодарили хором, после чего одна из пожилых женщин робко вошла в кабинет опеки и попечительства, а удачливая рыбачка вышла на улицу. У неё было ощущение, что она поймала большую щуку.
Теперь уж можно было позавтракать. Напевая песню про городок, Маринка пошла в сторону вокзала, так как имелись все основания полагать, что возле него найдётся какое-нибудь кафе. Расчёт оказался верным. Первый же ресторан близ вокзальной площади почему-то сразу внушил Маринке доверие. Сев за столик и быстро сделав заказ, она, по обыкновению, разболталась с официанткой.
– Удочки испугалась? – переспросила та, выслушав рассказ о произошедшем в отделе. – Неудивительно! Они все там боятся удочек.
У Маринки глаза полезли на лоб.
– Как это понять? Ты чего, прикалываешься?
– Реально! Несколько лет назад одна здешняя девчонка – рыжая, кстати, которую эти ведьмы сделали психопаткой, пошла ночью на рыбалку и утонула, сорвавшись с крутого берега. Догоняешь теперь, в чём фишка?
– Мать твою драть! – схватилась Маринка за голову. – Прикол! Так я, значит, призрак этой девчонки?
– Типа того.
– Зашибись! Я в шоке! А как они её довели?
– Ну, всё норовили отнять у приёмной матери и засунуть опять в детдом. Слушай, извини, я пойду работать – народу, видишь, полно!
Маринка кивнула и призадумалась. А потом, как только официантка принесла кофе, сэндвичи и омлет, позвонила Женьке. Та сразу вышла на связь и спокойно выслушала историю.
– Да, неплохо! А ту девчонку нашли?
– Которая утонула? Я не спросила. Какая разница?
– Ну, не знаю. Может быть, никакой. Теперь будешь ждать комиссию?
– Да. А что мне ещё остаётся делать? Отдать Лёньку в детский дом?
– Ты только держи все свои фантазии при себе, окей? Если по деревне поползёт слух, что твой Лёнька – гомик, его сдадут не в детдом, а в психиатрическую больницу. Теперь есть такой закон.
– Я тебя убью, когда ты приедешь, – пообещала Маринка и прервала с Женькой связь. Позавтракала она без всякого аппетита. Но съела всё. Оставив любезной официантке двести рублей на чай, торопливо вышла. Ей ещё нужно было зайти в аптеку, чтобы купить витамины. Их порекомендовал врач, и уже давно. Аптек на пути к реке оказалось три. Сделав между ними выбор интуитивно, Маринка приобрела цианокобаламин B 12, который был ей прописан, в ампулах для инъекций. Купила также шприцы. Потом заглянула и в супермаркет, чтобы купить средства гигиены, пакет стирального порошка и несколько упаковок блинчиков с мясом. Этот супермаркет располагался недалеко от моста. Солнце жгло прилично. Маринка чувствовала усталость. Подумав, не нужно ли ей ещё что-нибудь в посёлке, она решила, что нет, и, перейдя реку, спустилась к низкому берегу в густых зарослях ивняка. Поблизости не было никого. Ничто не мешало снять с себя всё и всласть искупаться в заводи. Так Маринка и сделала. А затем повалялась минут пятнадцать в густой траве, нагретой лучами солнца, оделась и зашагала в Ершовку.
Глава шестая
– Неплохо ты порыбачила, – хмыкнул Лёнька, следя, как его сестра выкладывает на стол из пакета блинчики в упаковках. – А баночек пять пивка тебе не попались?
Маринка смерила шутника раздражённым взглядом. Она его разбудила, придя домой с солнцепёка, и он перед ней стоял лишь в одних трусах, с неумытой рожей. Мальчишескую стеснительность будто ветром сдуло с него. Но что это был за ветер, Маринка пока не знала. Она допускала всё, от быстрой психологической адаптации до глубокой закомплексованности, остро требующей разрядки. Неплохо было бы спросить Женьку, какие мысли возникли бы у неё в такой ситуации.
– Я сейчас лягу спать, – сказала Маринка, вытащив из пакета всё содержимое. – А когда проснусь часа через два, блинчики должны быть горячими. И желательно, чтобы был приготовлен молотый кофе. Ты с этим справишься?
– Постараюсь, – ответил Лёнька и потащился в свою маленькую комнату. Её дверь осталась открытой, так что Маринка смогла увидеть, как он опять улёгся в постель. Поднявшись наверх, она с удовольствием последовала его примеру и проспала три часа.
И что же она увидела, когда снова спустилась вниз, на терраску? Жарившиеся блинчики и горячий кофейник на электрической плитке. Но Лёнька, кажется, к этому отношения не имел, поскольку стояла у плитки Елена Гулькина. Сняв чугунную крышку со сковородки, она при помощи вилки переворачивала румяные блинчики, под которыми пузырилось, шипело, брызгало масло. Увидев перед собой сквозь масляный пар Маринку в халате, Ленка приветливо улыбнулась.
– Доброе утро! Точнее, вечер уже. Ты выспалась?
– Вроде, да. А ты что здесь делаешь?
– Жарю блинчики. Лёнька сразу бы их спалил! Он ведь ни на что не способен.
– И часто ты ему помогаешь?
– Да каждый день! И не только я. Спустись-ка во двор и сама увидишь.
Маринка незамедлительно так и сделала. У терраски она увидела Лёньку с Лизой. Они весело болтали. Первый при этом сидел на лавочке и курил – притом в том же виде, какой имел три часа назад, ни больше ни меньше. Лиза, одетая, по своему обыкновению, как монашка, стирала в тазу вельветовые штаны. Штаны были Лёнькины. Таз стоял на двух табуретках, вынесенных из дома. Ещё Маринка заметила у крыльца коробку стирального порошка, который она купила. Увидев её, Маринку, барин в трусах и одна из его служанок сразу же прекратили весёлую болтовню, которая увлекала их весьма сильно, и проявили смущение.
– Очень мило, – зевая, проговорила Маринка. – Елизавета, а ты зачем стираешь ему штаны? У него что, руки отвалятся, если сам постирает?
– Он не умеет этого делать, – сказала Лиза. – И почему он должен уметь? Я вот не умею топор точить, и Лёнька его мне точит. У каждого – своё дело.
Маринка перевела глаза на верстак. На нём были сложены джинсы, шорты и две рубашки – уже постиранные, но пока что не прополощенные. Хотела она заметить, что исполнять работу, для которой требуется топор, также дело Лёньки, но ей вдруг стало невмоготу продолжать этот разговор.
– Маринка, тебе и мне к Кузнецовым надо идти обедать, – поспешил Лёнька занять сестру другой темой. – Нас пригласили. И Лиза приглашена.
– Ты пойдёшь в трусах? – поинтересовалась Маринка. – Или оденешься?
Лёнька, сделав жест одолжения, молча встал, раскрошил окурок о каменную ступеньку крыльца и поплёлся в дом. Лиза проводила его улыбкой. Она уже отжимала штаны над тазом.
– Зачем же Ленка разогревала блины, если мы идём к Кузнецовым? – задалась вопросом Маринка, присев на лавочку. И ответ она получила от самой Ленки.
– Я их съем, – объявила та, внезапно возникнув в дверном проёме. – Я также приглашена к Кузнецовым, но не пойду.
Маринке стало всё ясно. То есть, почти. Ей хотелось знать, наденет ли Лиза постиранные штаны. Они, впрочем, были мокрыми да ещё в порошке, так что задавать вопрос не пришлось. Поблагодарив двух девушек за работу, Маринка поторопилась опять взойти на мансарду, чтобы одеться.
Домик у Кузнецовых был меньше, чем у Денисовых, но просторнее, чем у Лёньки. Ну и, наверное, раза в два просторнее, чем у Гулькиных. От Блиновых на трапезу к Кузнецовым явился Витька, а от Сопелкиных и Денисовых не нашлось делегатов. Для Пелагеи, которая попыталась влиться в компанию, тётя Надя вытащила из погреба чуть подгнивший кочан капусты. Но насладилась им Пелагея возле ворот. Анька за столом также не присутствовала. Её уложили спать. И на шестерых еды было вдоволь. Маринке больше всего понравился борщ, а жареную картошку и два куриных окорочка, приправленных соусом, доедала она мучительно, потому что этой самой картошки была большая тарелка с верхом. Однако пришлось ещё затолкать в себя пирожок, который хозяюшка подала на третье вместе с компотом. Пока обед этот длился, Надя пытливо спрашивала Маринку то о её работе, то об отце, то о самых разных сторонах жизни в Москве и Московской области. Хоть Маринка давала очень поверхностные ответы, многое обходя, все слушали её так, как будто она приехала из Лос-Анджелеса. Ей было от всего этого дискомфортно. Водка или вино помогли бы ей и самой почувствовать удовольствие от своих рассказов, но чего не было, того не было. От компота в роль не войдёшь! Поэтому, когда встали из-за стола, Маринка вздохнула от всей души и поблагодарила хозяйку в самых изысканных выражениях. Нужно было ещё помочь тёте Наде вымыть посуду. Лиза взяла это на себя, отправив Маринку подышать воздухом. Три подростка хотели за ней последовать, но Надежда велела им сложить стол и сдвинуть его к стене. Эта работёнка каким-то непостижимым образом отняла у них много времени, и Маринку встретила у крыльца одна только Лиза.
– Пошли к ручью, – сказала она.
– Зачем?
– Прополощем шмотки твоего братца.
Маринка не возражала. Взяв с верстака штаны и рубашки, они направились к берегу. Лучшим местом для полоскания была маленькая естественная запруда близ домика Комарихи. Не та, где плавали гуси с утками. В маленькую запруду ручей срывался звонким сияющим водопадом. Вода не только звенела, но и бурлила, пенилась, клокотала. И берега, и дно этой шумной ямы были в камнях различных цветов и форм.
Полоскала, ясное дело, Лиза. Маринка просто не знала, как это делается. Она перешла ручей, увидев за ним удобное возвышение, и расслабленно отдыхала на берегу, дымя сигаретой. Ей было сказочно хорошо около воды. Вдруг она увидела Комариху. Бабка к ней шла, старательно прикрыв дверь своего домишки. Шла очень медленно, опираясь на суковатый посох. И улыбалась, не размыкая сухих, обветренных губ. Когда она подошла и остановилась, Маринка с ней поздоровалась.
– Здравствуй, внученька, здравствуй, – отозвалась старушенция, неприятно прищуриваясь от солнца. – Ты, я слыхала, в посёлок ходила нынче?
Услышав бабушку, Лиза вздрогнула и слегка распрямилась, держа в руках Лёнькины штаны. С них текла вода. Встретившись глазами на один миг, бабушка и внучка едва кивнули одна другой, после чего Лиза вернулась к своей работе.
– Да, прогулялась, – сказала в ответ Маринка. – Прошу прощения, что не поинтересовалась, не нужно ли вам чего. Я утром проснулась, и дай, думаю, пойду! Было очень рано.
– Я встаю затемно, – сухим тоном отрезала Комариха. Маринка сильно сконфузилась.
– Извините! Если вам нужно, я прямо сейчас ещё раз схожу. Что вам там купить?
– Маринка, остынь! – послышался голос Лизы. – Если ей что-нибудь нужно, мы позвоним сейчас дяде Саше, и он всё вечером привезёт. Так будет быстрее, чем полтора часа туда, столько же обратно да там ещё целый час!
С этими словами Лиза отжала джинсы и сделала большой шаг с огромного плоского валуна, лежавшего посреди ручья у самой запруды, на берег. Все остальные вещи, которые она тщательно полоскала, были там сложены на траве. Опять взяв их в руки, Лиза прибавила:
– Но уж если, бабушка, ты так хочешь, мы туда сбегаем. Нам не трудно. Что тебе взять?
– Ничего не нужно, Варвара, – качнула головой бабка. – Мне от тебя совсем ничего не нужно до гробовой доски! Но если бы ты картошечку мне окучила, это было бы хорошо.
– Завтра будет сделано, – горделиво кивнула Лиза и зашагала вверх по узкой дорожке, которая пролегала между заборами Кузнецовых и Гулькиных, выводя к щебёночной колее. Маринка засуетилась, спеша вскочить и кинуться следом. Она, конечно же, не забыла вежливо попрощаться со старой склочницей. Та кивнула. И вдруг схватила Маринку за руку.
– Молочка мне не принесёшь?
Маринка перепугалась.
– Что? Молочка? Какого?
– От Пелагеи. Зачем им много? Козлёночек-то, я слышала, умер пару недель назад. Принеси пожалуйста! Семён Дмитриевич с Авдотьей мне не откажут.
– Да, хорошо. Принесу.
Бабка отпустила Маринку. И долго ещё стояла, глядя ей вслед, а затем на лес, на деревню и на погост за ручьём, в цветущих лугах. Только когда солнце стало клониться к лесу, она вернулась в свой дом.
Маринка пошла к Авдотье Григорьевне и Семёну Дмитриевичу без Лизы. Даже и звать не стала её, услышав от Ленки, что у Светланы Петровны стала болеть поясница из-за работы на грядках. Было вполне понятно, что завершать всю эту работу придётся Елизавете. Словом, пошла Маринка одна. Сразу за калиткой её сурово встретила Пелагея. Она отказывалась впустить нежданную гостью, требуя от неё пирожное. Лишь когда Маринка вывернула карманы и поклялась в следующий раз принести слойку с мармеладом, коза ей дала пройти. Старики Сопелкины пили чай в своей летней горнице со старинной дубовой мебелью и вагонкой вместо обоев. Когда Маринка вошла, они разом встали и наотрез отказались с ней разговаривать до тех пор, пока не отведает настоящего самоварного чаю с липовым мёдом. Маринка стала им говорить, что, мол, в другой раз, однако они оказались не столь наивны, как Пелагея, и сесть за стол всё-таки пришлось. Но надо сказать, что и чай и мёд того стоили. Осушив три чашки под сдержанную и милую стариковскую болтовню, Маринка почти даже без смущения изложила суть своей просьбы. Точнее, просьбы бабки-отшельницы.
– Час назад подоила, – без удивления, лишь с одной радостной готовностью поднялась Авдотья Григорьевна. Обменявшись взглядами с мужем, она прибавила: – Целых пять с половиной литров! А сколько нужно ей? Не спросила?
– Честно говоря, нет, – смутилась Маринка. – Но думаю, что немного. Ведро она, что ли, выпьет?
– Не удивлюсь, – усмехнулся в бороду Семён Дмитриевич. – Ведь козье-то молоко повкуснее крови! А кровь она у любимой внучки выпила всю, до последней капли. Неси, Авдотья, три литра.
Маринка слёзно рассыпалась в благодарностях. И уже через двадцать минут она отдавала крепко закрытую трёхлитровую банку, полную козьего молока, бабке Комарихе. Та вышла навстречу ей из своей избушки заранее, будто бы услыхала её шаги около ручья. Взяв банку, сказала:
– Спасибо, внученька! Вот за это Господь тебя наградит.
Её интонация была странной.
– А что, за всё остальное, значит, накажет меня Господь? – скорчила Маринка губы в улыбке. – Я правильно поняла вас, бабушка?
– Ну, за что-то накажет, а что-то и не заметит, – дала ответ коренная жительница деревни, в задумчивости пошамкав беззубым ртом. – И так оно будет лучше. А хочешь ко мне зайти? Налью тебе козьего молочка. Небось, отродясь не пробовала?
– Спасибо. Но мне пора.
На этот раз Комариха не провожала взглядом Маринку до верхних изб, только до ручья проводила. С банкой стоять было тяжело.
Маринка спешила. Над лесом горел закат высотой в полнеба, когда примчалась она домой. На лавочке у терраски сидели Лёнька, Витька и Мишка. Наташка в обычном платье и шлёпанцах суетливо бегала перед ними взад и вперёд, грубо ведя с ними какой-то спор. Увидев Маринку, она обрадовалась и, взяв её за руку, обратилась к ней за поддержкой. Но у Маринки не было сил всё это терпеть. Объяснив Наташке, что хочет спать, она поднялась к себе на мансарду.
Глава седьмая
На другое утро Маринка выпила с Лёнькой кофе и пошла завтракать к Гулькиным. Это было сделано под предлогом окучивания картошки у Комарихи. Хотел и Лёнька помочь, однако его сестрица, сообразив, что он собирается помогать не столько с картошкой, сколько с овсяной кашей, жёстко сказала:
– Нет! Ты лучше подклей обои у меня в комнате. Думаешь, мне приятно каждое утро видеть при пробуждении, как они там в углу висят?
И ушла, надев для работы старые шорты Лёньки. Светлана, Лиза и Ленка ей выразили восторг, так как ни одна из них овсяную кашу особенно не любила, а сварено её было на шестерых, потому что Ленка спросонок переборщила с крупой, а затем с водой, которой всё это надо было разбавить, так что опять пришлось добавлять крупу. К тому же, у Лизы не было аппетита. Её угнетали мысли о предстоящей работе. Она охотнее бы взялась окучить картошку на целом колхозном поле, чем у одной бабки Комарихи.
– Хочешь, мы с Ленкой вместо тебя всё сделаем? – предложила Светлана, видя, что Лиза беспомощно положила ложку в тарелку, не съев даже половины. Прежде чем дать ответ, Лиза поглядела на Ленку, кивнувшую без особенной радости, и решительно покачала взлохмаченной головой.
– Да нет, тётя Света. Я должна сделать это сама. Мы вместе с Мариной управимся как-нибудь.
На том и условились. После чая Лиза с Маринкой отправились к Комарихе, взяв по мотыге. Полкан хотел идти с ними, но у калитки вдруг передумал и там же улёгся спать, спрятавшись от солнца в кусты. Когда две соседки ещё спускались к ручью, они вдруг увидели Комариху, притом не возле её избушки. Бабка шла из лесу через луг, с невиданной ранее быстротою переставляя ноги в стоптанных башмаках советских времён. На свой деревянный посох она, судя по всему, опиралась только для виду. При этом девушки находились в поле её зрения несомненно. Ей было важно первой подойти к дому. Но, опередив девушек, специально замедливших близ запруды свои шаги, она перед ними открыла дверь во всю ширь и проговорила, стараясь восстановить дыхание:
– А, явились, миленькие мои? Я уж не ждала. Ну, входите в избу, коли пришли! Я вас молочком угощу.
Лиза и Маринка переглянулись. Каждой стало понятно, что её спутница не желает ни козьего молока, ни гостеприимства старой карги. Поэтому их отказ прозвучал решительно и уверенно, в один голос. Бабка насупилась.
– Ну и ладно! Ступайте тогда работать. Варвара, слышь!
– Ну, чего? – повернулась Лиза, которая уже шла к калитке в ветхом заборе, скрывавшем маленький огород. Впрочем, он был маленьким для Ершовки, где к остальным домам примыкало по шестьдесят-восемьдесят соток. У Комарихи было их семь.
– Ты шибко-то не спеши, – сказала старуха, признательно улыбнувшись внучке, – не то упаритесь! Нынче жарко. Это ведь всё не к спеху, можно и завтра доделать, если устанете.
– Вот ещё! – рассердилась Лиза. – Завтра ещё сюда приходить! Управимся и сегодня.
– Ну, твоё дело.
И бабка подалась в дом. А Маринка с Лизой взялись немедленно за работу. Весь огород был засажен только картошкой. Маринка вовсе понятия не имела, как надо её окучивать. Но наука была нехитрая, и, следя за действиями подруги, новая жительница Ершовки за пять минут всю эту науку освоила. Солнце, точно, пекло неслабо.
– Куда это она шастала, интересно? – задумалась вслух Маринка, пройдя половину грядки. – Неужто в лес?
– В лес, конечно, – сказала Лиза.
– Зачем?
– А кто ж её знает? Может, траву какую-нибудь искала от своих хворей? Она ведь все целебные травы знает.
– И что, хоть раз кого-нибудь вылечила?
– Не помню.
Было понятно, что разговор о делах бабки Комарихи для внучки её безрадостен.
